Загадочный виконт - Джеффрис Сабрина

Сестрица Фоксмура устремилась в библиотеку. Маркус последовал за ней, изо всех сил стараясь не пялить на нее глаза. Легче сказать, чем сделать. Поступь ее была легкой и чарующей, как мелодия… тьфу ты, пропасть, он даже вспомнить не мог, когда же в последний раз слышал что-то подобное. Маркус не мог отвести глаз от ее аппетитной попки, которую пикантно обрисовывало платье, сшитое по самой последней — ну еще бы! — моде. Он с радостью отдал бы половину своего состояния, лишь бы усадить ее к себе на колени… почувствовать эту упругую плоть, трогать, ласкать и наслаждаться каждым дюймом этого надушенного, затянутого в муслин девичьего тела.

Маркус метнул в ее сторону сердитый взгляд — как же, размечтался! Да она и близко его к себе не подпустит! Даже после того, как он не дал ей свалиться с лестницы, эта девица косится на него так, словно он собирался овладеть ею прямо там, на ступеньках!

Между прочим, он бы не отказался. Да и какой мужчина не дрогнул бы, почувствовав прикосновение этой упругой груди, которая так и манит прильнуть к ней губами и, забыв обо всем, погрузиться в пучину наслаждения?

Вот-вот… и захлебнуться в нем, растеряв последние мозги, угрюмо добавил он про себя. Чтобы хорошенькая сестрица Фоксмура явилась сюда просто так? Ну уж нет, в это он не поверит никогда! В конце концов, кого выбирали всякий раз, когда требовалось утолить голод дракона? Правильно — хорошенькую девственницу.

Правда, эта девица оказалась явно храбрее своих сестер по несчастью. Какая из жеманных светских куколок решилась бы явиться к нему в дом, да еще без приглашения, учитывая его репутацию и все эти грязные сплетни, ходившие на его счет? А простушкой ее не назовешь, недаром в обществе ей дали прозвище «La Belle Dame Sans Merci» — Прекрасная, но жестокая дама. Похоже, тут сыграла свою роль и та поэма Чосера о красивой, но безжалостной кокетке[5].

Наверное, именно поэтому ее чертов братец и подослал ее к нему. Впрочем, Маркус мог его понять: именно таких женщин имели в виду поэты, когда воспевали любовь, ради которой мужчины с радостью идут на смерть.

С этими чаровницами хлопот не оберешься.

— Ну? — рявкнул Маркус, томясь искушением вышвырнуть соблазнительницу из своего кабинета. — Что это за разговоры о каких-то тайных встречах?

Она невозмутимо обернулась. Боже, помоги ему, ко всему прочему она еще и блондинка! Как нарочно… Маркус мысленно застонал. Светло-золотистые локоны, кокетливо выглядывая из-под задорно сдвинутой на один бок шляпки, так и манили коснуться их рукой… рукой или губами…

Чума на нее и на всю их породу! Особенно сейчас!

Девица с ледяным спокойствием встретила его взгляд.

— Ваша сестра и мой брат не намерены расставаться. Если вы и дальше будете препятствовать их встречам, что ж, воля ваша, они найдут способ ускользнуть от навязчивой опеки ее стражей. Вот уж тогда-то их наверняка застигнут при весьма компрометирующих обстоятельствах. Надо ли говорить, что это причинит куда больше вреда Луизе, чем моему брату?

— Именно поэтому ей и не стоит вести себя столь безответственно.

— Неужели? — Леди Регина смерила его надменным взглядом. — Между прочим, я здесь как раз потому, что Луиза не желает действовать за вашей спиной, пока у нее остается надежда заставить вас изменить свое мнение.

В груди Маркуса вспыхнула тревога.

— Луиза говорила вам об этом?

— Скажем так — это я отговорила ее что-либо предпринимать втайне от вас. Луиза уже готова была согласиться с планами моего брата. Но я убедила ее, что даже герцогу позволено отнюдь не все, в особенности в подобных делах, и что, если их поймают, разразится скандал и весь позор…

— Черт с ним, со скандалом! Будь я проклят, если позволю своей сестре водить дружбу с вашим братцем или кем-то из его развратных дружков!

Серые глаза Регины потемнели от гнева.

— Однако не похоже, чтобы Луиза разделяла ваше мнение относительно его высочества.

В том-то вся и, беда! Луиза даже толком не понимала, из-за чего весь этот шум. Ей было всего десять, когда мать покинула их. Принни для нее так и остался «дядюшкой Джорджем», вечно баловавшим ее игрушками и сладостями. А Маркус сделал все, чтобы грязные сплетни относительно истинной природы «дружбы», связывавшей их мать с этим человеком, никогда не коснулись ее ушей.

Достаточно он наслушался их сам. Ему было одиннадцать, и он тогда только приехал в Хэрроу. В первый же день к нему прилипла кличка «принцев ублюдок». Вскоре он понял, что волей судьбы принадлежит к тем, над кем принято потешаться в отличие от других, пользовавшихся уважением общества. Поэтому, когда вскоре родилась Луиза, Маркус поклялся сделать все, что в его силах, чтобы избавить ее от подобной участи. В особенности потому, что она-то — не в пример ему самому — была законнорожденной.

Он свято держал свое слово. И вот теперь эта искусительница и ее распутный братец грозят уничтожить все, ради чего он из кожи вон лез столько долгих лет!

— Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что Луиза не настолько искушена в светской жизни, как вы и ваш брат, и из нее вряд ли выйдет подходящая жена для него?

— Ничего, она научится. Со временем, конечно. И она сделает его счастливым, а это главное.

Он горько усмехнулся.

— Странные слова… особенно в ваших устах, мадам. Регина склонила голову, и страусовое перо, украшавшее ее шляпку, заколыхалось.

— Что вы хотите этим сказать? Вы ведь меня совсем не знаете!

— Зато я достаточно слышал о вас. Кому же в свете не известна леди Регина Тремейн, разбившая сотни мужских сердец и отказавшая стольким претендентам на свою руку? В чем дело, мадам? Не нашлось такого, кого бы вы захотели сделать счастливым? Или хотя бы просто достойного вашей семейки?

На скулах Регины вспыхнули два ярких пятна.

— Оказывается, вы обожаете глупые сплетни… вот уж никогда бы не подумала!

— Теперь, когда я немного узнал вас, они не кажутся мне такими уж глупыми, — усмехнулся Маркус.

— Ну, о вас тоже ходит немало слухов!

— Вот как? И что же обо мне говорят сейчас? — Маркус, вызывающе вскинув бровь, молча ждал, в надежде насладиться ее замешательством, — в свете никто не осмеливался высказать ему в лицо то, о чем шептались за спиной.

Но Регина ничуть не смутилась. Наоборот, на губах ее заиграла слащавая до приторности улыбка.

— Говорят, что. вы — тяжелый человек с на редкость дурным нравом. Что вы скрываете тайны, настолько позорные, что убьете любого, лишь бы они никогда не выплыли наружу.

Маркус коротко фыркнул:

— Да ну? А о вас говорят, что вы просто обожаете сбивать спесь с выскочек и ставить их на место. Что у вас острый язычок и довольно своеобразное чувство юмора, благодаря которому вы являетесь любимицей света — все семь лет, с тех пор как начали выезжать, — едко добавил он.

— Шесть, — жестко поправила она. — А вот о вас ходит молва, что вы собственноручно вышвыриваете за порог безобидных торговцев и посыльных.

Маркус шагнул к ней:

— Говорят, что какой-то безумец написал поэму о вашем жестоком сердце!

Лицо Регины окаменело.

— В свете считают, что Уильям Блейк, этот полоумный художник, попросил позировать вас, когда писал одного из своих жутких драконов!

Кстати, у него есть полотно с одним из «этих жутких драконов» — Блейк, будучи одним из многочисленных приятелей Кэтрин, сам преподнес картину ему. Честно говоря, Маркус всегда считал, что это просто шутка в духе Блейка. До этого дня.

Злобно осклабившись, он медленно опустил голову, пока не оказался нос к носу с этой надменной и языкастой девицей.

— А я слышал, что вы высокомерная, кичливая и заносчивая красотка, уверенная, что солнце встает и садится исключительно ради того, чтобы доставить ей удовольствие, потому как она герцогская дочка.

Взгляды их скрестились как шпаги, и на мгновение ему почудилось, что в ее глазах мелькнула боль. Но он тут же прогнал эту мысль как вздорную. Таким женщинам, как эта, просто неведомы подобные чувства.