Будь честным всегда - Жигмонд Мориц

Сердце у Миши сжалось от горя, но он боялся, что его увидят и начнут спрашивать, почему он плачет. Еще и осудят, высмеют, донесут, а то и накажут, если узнают причину, поэтому он встал и пошел в глубь сада, чтобы спрятаться там в густом кустарнике и всплакнуть еще немного. Но пока он шел, плакать расхотелось, осталось только грустное настроение, и маленький гимназист решил исправить свою вину еще большим прилежанием: все легенды, помещенные в конце латинской грамматики, он обязательно переведет и запишет в свою книгу… Во втором ее разделе он изложит своими словами историю бедного переписчика, здесь же начнет записывать содержание каждой прочитанной книги. В третьем разделе у него будут самые разные записи, и прежде всего расписание уроков, а то он всегда забывает, какие уроки завтра… Потом он сюда запишет, сколько у него денег и на что он их истратил…

Но тут Миши спохватился: ведь если он запишет, сколько у него было денег, когда он приехал из дому и сколько с тех пор истратил, ему придется записать и Чоконаи, и альбом, и дневник, и тогда всякий увидит, каким он был легкомысленным и непутевым. Пришлось пока отказаться от этой мысли, но для себя он решил, что если в будущем он получит деньги, то запишет все расходы… К примеру, если отец пришлет ему форинт, уж он им теперь распорядится! Истратит только на то, что можно записать в книгу, это будут оправданные расходы. Например, на стирку белья, на школьные тетради, карандаши, краски, но ровно столько, сколько в действительности понадобится для школьных занятий, более того, запишет даже, когда он купил карандаш и на сколько его хватило…

Тут он вспомнил о краске, о своем кармине, который Бесермени, наверное, весь уже извел.

Из-за этого Миши страшно разволновался, захлопнул книгу и, не раздумывая, побежал домой. Книгу он захлопнул там, где придерживал ее пальцем, чтобы в любой момент продолжить занятия.

Он возвращался той же дорогой, которой пришел, но в спешке забыл, что ворота со стороны памятника Чоконаи в это время уже закрыты. Он чуть не налетел на большие чугунные ворота, пришлось повернуть к другому входу. Надо было обогнуть все здание коллегии, хотя ему и не хотелось проделывать этот длинный путь. Ведь чем путь длиннее, тем больше опасность встретить кого-нибудь, знакомого или одноклассника, который вытаращит на тебя глаза, а то и заговорит с тобой, или преподавателя, который оглядит с ног до головы да еще спросит: «Ты что здесь болтаешься?!» А то вдруг встретишь старшеклассника, который крикнет тебе вслед: «Эй, пострел, а ну-ка сбегай купи мне две сигары — вот тебе шесть крейцеров, да смотри не потеряй!» А это хуже всего, потому что старшеклассники, как правило, дают младшим за услуги или крейцер на конфеты или еще что-нибудь, например щелчок в лоб. Миши холодел от ужаса, когда встречал кого-нибудь из них. Если все же приходилось бежать для старшеклассника в лавку, то Миши, отдав покупку и сдачу, сразу же сломя голову кидался прочь, чтобы тот и опомниться не успел.

Но сегодня Миши благополучно проплыл меж всех угрожающих Сцилл и Харибд. Только у архива ему пришлось прижаться к стене. Старый профессор-архивариус вышел из двери и два раза повернул ключ в замке.

Замок громко щелкнул, и старый профессор удалился, но, дойдя до конца коридора, быстро повернулся и пошел обратно, подергал железную дверь, проверяя, запер ли ее. Убедившись, что дверь не поддается, он успокоился, рассеянно побрел по коридору, спустился по лестнице и скоро скрылся из виду.

Это уже было известно Миши: каждый гимназист рассказывал, что старик даже со второго этажа возвращается и проверяет, хорошо ли он запер дверь, затем спускается вниз, а при выходе из ворот коллегии его вдруг охватывает тревога, и он снова взбирается на третий этаж, чтобы убедиться, не осталась ли дверь открытой. Много раз Миши слышал эти рассказы, но никогда ничего не видел своими глазами. Теперь, забыв обо всем на свете и даже о своей краске, он стоял в темном коридоре, желая убедиться, правда ли это.

С верхней площадки лестницы он смотрел вслед старому учителю, и кровь застыла у него в жилах, когда он увидел, что, спустившись на второй этаж и уже вступив на лестницу, ведущую на первый, архивариус резко повернулся и стал подниматься вновь.

Миши был так напуган, точно увидел привидение; он не мог сделать ни шагу, ноги словно приросли к земле. Но как только почувствовал, что может сдвинуться с места, как заяц, бросился наутек. Пока профессор поднимался по лестнице, Миши уже выскочил из темного коридора. Не дай бог, старый учитель застанет его за подглядыванием и подумает, что Миши, как и другие, хочет над ним посмеяться, или вдруг он узнает Миши и отведет к директору, а тот рычит, словно лев, так что лучше не попадаться ему на глаза. Директор, или, как его называют, Старый рубака, ведет уроки в классе, расположенном напротив класса Миши, и когда он начинает драть глотку, то слышно даже сквозь закрытые двери. Ребята смеются, и учитель тоже, хотя и стучит по столу, стараясь утихомирить учеников.

И все-таки Миши не смог пойти в свою комнату. В темнеющем коридоре он осторожно следил за тем, как старый профессор уже во второй раз возвращался с первого этажа, а затем и в третий — уже от самых ворот, чтобы проверить, запер ли он тяжелую железную дверь архива.

И только когда Миши окончательно убедился, что архивариус больше не вернется, он пошел к себе в комнату.

Все были в сборе, на столе лежал приготовленный к ужину серый хлеб.

Старший по комнате курил, высунувшись в окно и выпуская дым наружу. Маленький сгорбленный Надь сидел за столом и старательно набивал сигарету. Только эти двое учились в восьмом классе, остальные пять мальчиков, включая самого Миши, были второклассниками.

Как только он вошел в комнату, раздался громкий смех.

Миши испуганно посмотрел на ребят.

Бесермени уже не рисовал, а уплетал хлеб и хохотал громче других.

— Что это у тебя на голове? — кричали все.

Миши покраснел как рак и дотронулся до головы. Он тут же вспомнил, что, размышляя над переводом басен Федра, совершенно машинально воткнул себе в волосы душистые листья оливкового дерева, подобно тому как изображают на картинках латинских поэтов.

Но покраснел мальчик не только поэтому. Он еще вспомнил, что забыл в саду свою шляпу.

Положив книгу на стол, он ни слова не говоря помчался обратно.

Миши очень торопился, но большие ворота сада были уже заперты. Судорожно вцепившись в длинные чугунные прутья, Миши с отчаянием смотрел в сад. Он долго стоял у ворот, из глаз его ручьями лились слезы. Над самой головой висела черная металлическая ручка звонка: стоило только ее подергать — и ворота бы ему открыли, можно войти и поискать свою шляпу. Но мальчик и прикоснуться не смел к звонку, даже руку не мог протянуть в его сторону. Увидев, что к воротам приближается помощник садовника, он испуганно отскочил, чтобы тот его не заметил и не вздумал спросить, что ему надо.

Миши вернулся обратно и, спрятавшись за кусты сирени в саду коллегии, плакал до тех пор, пока не позвонили к ужину.

По черной лестнице он поднялся в свою комнату, все уже ушли на ужин. Он открыл комнату ключом, висевшим на дверном косяке, и быстро отыскал соломенную шляпу, ту самую, никуда не годную, которую не хотел больше носить, потому что, когда в прошлый раз они с классом были в Большом саду, шляпа промокла и потеряла форму. Он надвинул ее на глаза и во весь дух помчался вниз по лестнице, чтобы успеть к ужину.

Когда мальчик вошел в столовую, все уже встали и наставник читал молитву, но дверь из-за летней жары была открыта, и Миши удалось проскользнуть незамеченным. Было бы жаль пропустить ужин, тем более блюдо, которое он очень любил, — сладкую пшенную кашу, сваренную на молоке.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Однажды в середине октября, грустным пасмурным днем, в пятницу, Миши, как обычно, на перемене забежал к швейцару узнать, нет ли ему письма. За железной решеткой на пахнущей дегтем доске объявлений вывешивали список тех, кому пришли письма. К величайшему ужасу он увидел там свою фамилию. А когда он слышал или видел где-нибудь свою фамилию, у него всегда начинало колотиться сердце.

За каждое письмо приходилось платить швейцару два крейцера, и Миши уже держал их в кулаке.

Швейцар просмотрел одно за другим все письма, но письма для Миши среди них не оказалось.

— Как вас зовут?

— Михай Нилаш, второй класс.

Швейцар, невысокий человек в сапогах, переправил трубку из одного угла рта в другой и еще раз перебрал письма.

— А в списке-то есть?

— Да.

— Может, Андраш Нилаш?

— Не Андраш, а Михай Нилаш, второй класс «Б».

— Такого как раз и нет.

Вдруг он ударил себя по лбу так, что его круглая, с маленькими полями шляпа, как у всех дебреценских горожан, чуть не слетела с головы.