Робин Гуд - Александр Дюма

— Вы с матерью еще долго проживете.

— Одному Богу это известно.

— Бог продлит ваши дни.

— Да будет воля его! В любом случае, если нас разлучит скорая смерть, знай, дитя мое, что ты наш единственный наследник; хижина, в которой ты вырос, — твоя, пашня, которая расчищена вокруг нее, — твоя, и если ты будешь вести себя разумно, то с деньгами на твое содержание, накопленными за пятнадцать лет, ты можешь не бояться нищеты и жить счастливо. Уже при твоем рождении тебя постигло несчастье, но твои приемные родители сделали что могли, чтобы возместить тебе эту потерю, и если ты будешь изредка вспоминать их, то другой награды им не надо.

Юноша растрогался, на глаза его навернулись слезы, но он постарался сдержаться, чтобы еще больше не расстраивать старика, отвернулся, вытер слезы тыльной стороной ладони и сказал почти веселым тоном:

— Не касайтесь больше таких печальных вещей, отец; мысль о разлуке, чем бы она ни была вызвана, делает меня слабым, как женщина, а слабость не пристала мужчине. (Он полагал, что уже стал мужчиной.) Без сомнения, в один прекрасный день я все узнаю о себе, а не узнаю — так это не помешает мне ни спокойно спать, ни просыпаться с радостью. Черт побери! Пусть мне и не известно мое настоящее имя, благородное оно или нет, но зато я знаю, кем хочу быть: я хочу быть лучшим стрелком, который когда-либо выпускал стрелу по лани в Шервудском лесу.

— А вы уже и есть лучший стрелок, сэр Робин, — с гордостью отвечал Гилберт. — Разве не я ваш учитель? Ну, трогай, Джип, мой славный пони, — добавил старик, садясь в седло, — мне нужно поскорее съездить в Мансфилд-Вудхауз и вернуться, а то у Мэгги от беспокойства лицо вытянется и станет подобным самой длинной из моих стрел. А ты пока, мальчик, упражняйся и станешь таким же метким, каким был Гилберт Хэд в свои лучшие годы… До свидания.

Некоторое время Робин развлекался тем, что простреливал листья на вершинах самых высоких деревьев, потом ему это занятие надоело, он улегся на полянке в тени и мысленно восстановил слово за словом весь разговор с приемным отцом. Робин совершенно не знал окружающего мира, и его желания не выходили за пределы того, что могла ему дать жизнь под крышей лесника; наивысшим счастьем для него было свободно охотиться в Шервудском лесу, полном дичи; что могло для него значить, кем он будет: знатным человеком или простолюдином?

Где-то рядом послышался шорох листьев и треск ветвей, и это вывело юного охотника из задумчивости; он поднял голову и увидел, что из кустов выскочила лань, промелькнула на поляне и тотчас скрылась в чаше леса.

Первым движением Робина было броситься за ланью, натяну» тетиву, но, прежде чем кинуться в погоню, он случайно, а может быть, влекомый инстинктом охотника, посмотрел в ту сторону, откуда появилось животное, и увидел, что в нескольких туазах от него, за пригорком, возвышающимся над дорогой, притаился человек; оставаясь невидимым, он мог наблюдать за всем, что происходило на дороге; он настороженно вглядывался вдаль, держа наготове стрелу.

По одежде он походил на простого лесника, который хорошо знает повадки диких зверей и мирно охотится, поджидая добычу в засаде. Но если это на самом деле охота, причем охота на ланей, отчего же он не преследует поспешно свою добычу? Зачем же он спрятался в засаде? Быть может, это убийца и караулит он путников?

Робин почувствовал, что тут замышляется преступление; надеясь предотвратить его, он спрятался за купой буков и стал внимательно следить за всеми движениями незнакомца. Тот по-прежнему сидел на корточках за пригорком спиной к Робину и находился, следовательно, между ним и тропой.

Внезапно этот человек, то ли разбойник, то ли охотник, выпустил стрелу в сторону тропы и приподнялся, будто собирался прыгнуть к намеченной им цели, но внезапно он остановился, крепко выругался и, снова наложив стрелу на лук, спрятался в засаде.

Вторая стрела вылетела, сопровождаемая еще более отвратительным проклятием.

«Кому же все это предназначается? — подумал Робин. — Может, он хочет причесать кого-нибудь из своих друзей, как я это сделал со старым Гилбертом этим утром? Это игра не из легких. Но там, куда он целит, я никого не вижу, а он, наверное, видит, потому что приготовил третью стрелу».

Робин уже собирался выйти из своего убежища и познакомиться с этим незадачливым стрелком, как вдруг, нечаянно раздвинув ветви бука, увидел на том месте, где дорога в Мансфилд-Вудхауз делает поворот и от нее отходит тропа, всадников: какого-то дворянина, а с ним молодую даму, которые явно пребывали в нерешительности — продолжать ли им путь, пренебрегая опасностью, или же повернуть обратно. Лошади храпели, а дворянин оглядывался по сторонам, чтобы высмотреть врага и оказать ему сопротивление, и одновременно пытался успокоить свою спутницу.

Внезапно женщина издала пронзительный крик и упала почти без чувств; в луку ее седла вонзилась стрела.

Сомнений больше не было: человек в засаде был подлым убийцей.

Охваченный благородным негодованием, Робин выбрал в своем колчане самую острую стрелу и натянул тетиву. Выстрел пригвоздил левую руку убийцы к луку как раз тогда, когда тот снова собирался выстрелить в всадника и его спутницу.

Взвыв от боли и гнева, разбойник повернул голову и попытался разглядеть, кто столь неожиданно напал на него, но тонкая фигура позволяла Робину целиком скрыться за стволом бука, а цвет куртки делал юношу невидимым среди листвы.

Робин мог бы убить разбойника, но он удовлетворился тем, что наказал его, и пустил еще одну стрелу, сбив с него шляпу, отлетевшую шагов на двадцать.

Вне себя от боли и страха, раненый выпрямился, придерживая простреленную руку здоровой, завыл, завертелся на месте, испуганно вглядываясь в окружающую лесную чащу, и убежал с криком:

— Это дьявол! Дьявол! Дьявол!

Робин проводил его веселым смехом и пожертвовал еще одну стрелу, которая, подстегнув бег убийцы, должна была надолго лишить его возможности сидеть.

Увидев, что опасность миновала, Робин вышел из укрытия и прислонился в небрежной позе к стволу дуба, стоявшего у самой тропы; он хотел приветствовать путников; но едва они заметили его, как дама громко закричала, а всадник бросился к нему, обнажив меч.

— Эй! Сэр рыцарь, — воскликнул Робин, — удержи свою руку и умерь свой пыл! Стрелы, летевшие в вас, были не из моего колчана!

— Вот ты где, негодяй! Вот ты где! — повторял рыцарь во власти страшного гнева.

— Я не убийца, совсем напротив, это я спас вам жизнь.

— А где же тогда убийца? Говори или я расколю тебе голову!

— Выслушайте меня, и вы все узнаете, — холодно ответил Робин. — А что до того, чтобы расколоть мне голову, об этом и не думайте, милорд, и позвольте вам заметить, что эта стрела, острие которой смотрит на вас, пробьет вам сердце прежде, чем ваш меч хотя бы оцарапает меня. Считайте, что я предупредил вас, и выслушайте меня спокойно: я расскажу вам все, как оно было.