Доктор Данилов и медицина будущего - Шляхов Андрей

Для того, чтобы «раскрутить» публикацию, нет ничего лучше набора предположений – читатель выберет ту версию, которая ему по душе, и станет отстаивать ее в Сети, то и дело упоминая название статьи. Правомерность публикации текста предсмертной записки вызывала сомнения, но скоропомощному руководству было не до подачи иска к газете – требовалось срочно тушить пожар. Как? Как обычно – очередной сакральной жертвой.

– Что там было на самом деле? – спросил у Елены Данилов.

– Коса нашла на камень, – вздохнула та. – Парень был хороший, и как человек, и как врач. Грамотный, спокойный, всегда готовый подставить плечо… Но при этом – перфекционист. Сам стремился к идеальному и других за собой тянул. А у заведующего подстанцией тоже есть характер. Редко кто бывает против обсуждения проблем в кабинете, с глазу на глаз, но никому не нравится, когда сотрудники, причем – молодые, поучают его во время пятиминуток, да еще и регулярно. Опять же, надо понимать, что заведующий может исправить, а что – нет… Ну а перфекционистам нужно, чтобы все было правильно, в детали они обычно не вникают. По-хорошему он уходить не хотел, я даже предлагала ему должность старшего врача на шестьдесят восьмой подстанции…

– Ну ты змея! – восхитился Данилов. – Двух зайцев одним выстрелом!

Шестьдесят восьмой подстанцией, входящей в Еленин «куст», заведовал нехороший человек по фамилии Мимишин, всячески пытавшийся подкопаться под директора регионального объединения. Только действовал он не по зову перфекционистской души, а из карьерных соображений – сам хотел стать директором региональной зоны.

– А что тут такого? – парировала Елена. – Вполне разумное административное решение. Не хочешь уходить «по собственному» – уйди на повышение. Но он отказался – если уж в старшие врачи хотите выдвинуть, то выдвигайте на родной подстанции. Было видно, что тут дело принципа – кто кого выживет?

– В этой игре, за редким исключением, побеждает тот, кто стоит выше, – вставил Данилов. – Слушай, а за что его под увольнение подвели, если он был перфекционистом? Слепили повод?

– Лепить ничего не пришлось, он сам подставился, по-глупому и по-крупному. Есть у нас такая Кабанова…

– Та, что когда-то на двадцатой подстанции комплектованием ящиков[5] занималась? – припомнил Данилов. – А после до старшего врача там же доросла?

– Теперь уже заведует, – кривая усмешка свидетельствовала о том, что к Кабановой Елена симпатии не испытывает. – Приезжает она по линейному контрою на подстанцию, а Перфекционист в комнате отдыха телевизор смотрит и шоколадный батончик ест…

– Вопиющее нарушение санитарного режима! – Данилов округлил глаза и сокрушенно покачал головой. – Но за это максимум выговор можно дать, да и то с большой натяжкой.

– Слушай дальше, – одернула Елена. – Кабанова, разумеется, констатирует нарушение, а он интересуется – а кто вы такая? Линейный контролер? А почему без формы? Удостоверение – это фигня, я вам на цветном принтере дюжину таких могу сработать, на разные имена и должности. Кабанова в крик, а он ее открытым текстом по всем дальним адресам посылает. При прибежавших на шум сотрудниках! А утром, на пятиминутке, заведующего послал. И в отделе кадров точно так же себя повел. В январе у него одно дежурство оставалось, субботнее, поэтому увольнение решили оформить тридцатым числом, чтобы замену срочно не искать, а он двадцать девятого отравился. Теперь меня точно снимут, и к гадалке не ходи.

– Мама, ты должна настроиться на самое худшее! – посоветовала приобщившаяся к стоицизму дочь. – Представь, что тебя расстреляют или приговорят к пожизненному заключению. Тогда возможное снятие с должности не будет казаться столь страшным исходом, это раз. Просчитай запасные варианты, я уверена, что тебе есть куда уйти, это два. И самое главное – не переживай по поводу того, что еще не случилось, это три. И вообще – мне бы ваши проблемы!

– Что у тебя случилось? – сразу же заволновалась Елена. – В школе что-то не так?

– Да все так, – скривилась Мария Владимировна, – только русичка дура! Мучает нас Бродским, которого только в одиннадцатом классе проходят. Типа хорошая поэзия развивает вкус и учит ценить прекрасное… Ах-ах-ах! Бродский – один из выдающихся русских поэтов! Ее послушать – так второй после Пушкина! Да еще и лауреат Нобелевской премии по литературе. Но его же наизусть заучить невозможно, спотыкаешься на каждом слове! Ни ритма, ни такта, ни внутреннего строя! То ли дело – Есенин. Взять, хотя бы «Письмо матери»: «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет! Пусть струится над твоей избушкой, тот вечерний несказанный свет…». Вот это – стихи! Запоминаются с первого раза, влет. А Бродского только маразматики, вроде нашей Жансанны заучивать могут…

– В эту зиму с ума я опять не сошел, – Данилов посмотрел в окно, за которым валил снег. – А зима, глядь, и кончилась. Шум ледохода и зеленый покров различаю. И, значит, здоров. С новым временем года поздравляю себя и, зрачок на Фонтанку слепя, я дроблю себя на сто. Пятерней по лицу провожу. И в мозгу, как в лесу, оседание наста…».[6]

– Вот! – Елена назидательно подняла вверх указательный палец. – А ты говоришь – маразматики…

– Ну папа у нас уникум, – ловко вывернулась дочь. – Один на миллиард. Но большинству моих знакомых Есенин ближе! А молодое поколение интуитивно выбирает лучшее!

– О, да! – с пол-оборота завелась Елена. – Самое лучшее! Телеграм, Ютуб, Тикток ваш дурацкий…

– Насчет запасных вариантов Маша права, – поспешно сказал Данилов, желая перевести разговор в безопасное русло. – Помнится, что ты что-то про отдел эвакуации говорила?

– Во-первых, там уже новая заведующая, а, во-вторых, мне уже не хочется оставаться на станции, – ответила Елена. – Одни станут лезть с сочувствием, другие будут пытаться уесть по мелочи… Даже и не знаю, что хуже. Ну и вообще, валить – так валить. Место на примете есть, сидеть на шее у мужа не собираюсь.

– Что за место? – хором спросили муж и дочь.

– Ну это пока так… Смутно-предположительно… – замялась Елена. – Был разговор в декабре с гендиректором «Главмедпомощи». Он хочет, чтобы я возглавила их скоропомощную службу. Условия хорошие, работа немного поспокойнее, правда с командировками, потому что у них куча филиалов по стране разбросана…

– Командировки – это не страшно, – заметил Данилов. – Кругозор расширишь…

– Побываешь там, где никогда не была! – добавила Маша. – Ах, путешествия – это так интересно…

– Мне другое интересно, – Данилов пристально посмотрел в глаза жены. – Ты уже в декабре понимала, что тучи могут настолько сгуститься? Или ты будущее прозревать умеешь?

– Я умею понимать, куда ветер дует, – усмехнулась Елена. – И чувствую, что скоро грянет буря… Но мы отвлеклись от темы. Маша, классика важнее всех ваших Тиктоков вместе взятых!..

Перед тем, как заснуть, Данилов нашел в Сети нужное стихотворение и сказал Елене, читавшей воспоминания о детстве Юрия Полуякова:

– Ты с классикой поосторожнее, она же ведь разная бывает. Лучше используй термин «хорошая литература».

– Это ты к чему? – удивилась Елена, откладывая книгу в сторону.

– К вашему разговору с Машей. Хочу рассказать тебе один случай из перестроечных времен. Подруга моей мамы устроилась в передовую новогиреевскую школу, незадолго до того переименованную в лицей. Лицей – это же упор на гуманитарные предметы, в частности – четыре часа в неделю факультатив по литературе. А тогда было такое дурацкое новшество. Мол, в старших классах педагог не должен руководить учебным процессом, поскольку это сковывает инициативу учащихся. Обозначь направление и помогай ученикам советами, пусть сами движутся по тернистой тропе знаний…

– Что за вздор?! – фыркнула Елена.

– Вздор, – согласился Данилов, – но тогда этот вздор был установкой. Маминой подруге предстояло провести показательный факультатив по лирике русских поэтов начала двадцатого века, который должна была оценить какая-то высокая комиссия, кажется – министерская. Она поставила перед детьми задачу, но контролировать ничего не стала. Десятый класс, почти совсем взрослые, сами разберутся прекрасно. И один из ее любимых учеников, звезда лицея, прочел вот это стихотворение.