Люди Большой Земли - Викторин Попов

Культработник Наволоцкий, комсомолец, единственный русский из работающих при туземном Совете, пишет к съезду лозунги. Три лозунга: «Долой грабительокую империалистическую войну», «Крепи боеспособность Красной армии» и «Все идите к Осоавиахиму».

— Почему нет лозунгов о коллективизации, о кулаке? — спросил я у девятнадцатилетнего культработника. — Они для ненцев более понятны и близки.

— Вы против Красной армии? — не отвечая, в свою очередь спросил Наволоцкий.

Русский комсомолец упрям своими девятнадцатью годами и тем, что механически заучено в школе.

К плакату — «Все идите к Осоавиахиму» — подошла группа ненцев. Один, по слогам разбиравший русскую грамоту, начал читать. Первые два слова одолел, а загадочное «Осоавиахим» никак не давалось. В конце концов поняли так:

— «Все идите к Ехиму».

Наволоцкий записывал в члены.

— Сколько даешь? — спрашивает культработник.

Ненец достает из тучейки двугривенный.

— На Ехима собирают, — объясняет мне старик. — Никогда не видели Ехима! Цынга, говорят, его хватила, потому поддержку делаем.

У крыльца Совета на камне сидит пятнадцатилетний мальчик и карандашом рисует море, по которому плывут льды. Вы чувствуете, как льды медленно движутся. Не понять — какими штрихами он воздействует на эмоции, заставляя чувствовать это движение. Над каждой нарисованной им льдиной колышется легкое облачко испарины. Наш глаз этой испарины, образующейся от разности температуры пьда, воды и воздуха, в натуре даже не замечает.

Просматривал другие рисунки: снега, олени, море. Какая динамичность! Природу схватывает в движении, умеет изображать ветер, туман. Его рисунки много сложнее японских примитивов.

Акварель создана для севера, юг — вульгарен. Нигде мне не случалось любоваться такою девственною чистотою и нежностью красок неба и моря.

За избушкой Совета — безкрайняя равнина тундры. Сейчас земля отмерзла пучками голубых незабудок, как пучками звезд, и желтыми полярными маками золотистей самого солнца. Любовь к нежнейшей яркости полярных красок — болезнь, которая поселяется в крови каждого, побывавшего на крайнем севере.

В лучшей хабаровской избе — фактория Госторга. Тонкими перегородками, не доведенными до потолка и оклеенными цветастыми обоями, изба делится как бы на три комнаты. В первой, где печь, живет ненец-сторож с кучей ребят; во второй — спальня агентов; на полу, на койках набросаны песцы, у окна незапирающийся сундучок с пачками кредиток и мешочками новеньких серебряных полтинников; третья комната — контора. Посреди конторы — длинный стол, на нем счетоводные книги, клочки записок, тарелки с нарезанным омулем, почерневшие от непрерывного употребления кружки, ведерный самовар. На стене портрет М. И. Калинина, писателя Грибоедова и плакат: «Как избавить оленя от овода?» По идее издателя плакат в красках должен облегчить борьбу с оводом — самым сильным врагом оленя. На спине, в паху овод откладывает личинки, которые со временем дырявят кожу (потому молодняк бьют осенью, когда еще не успеют появиться свищи). Плакат рекомендует купать оленя в ванне! Так и написано: «Чаще купай оленя в ванне» В земле нужно вырыть широкую и, по росту оленя, глубокую четырехугольную яму, каждого оленя подвести за рога и по-настоящему выкупать. Сооружение ямы в промерзло-каменной почве, которую лом не берет, конечно не под силу кочевнику. Еще более сложна задача поимки полудиких оленей.

— У меня тысяча оленей, — говорит ненец, рассматривая картинку. — Мы кочуем с места на место. Оленя трудно ловить, нужно много людей.

— Кому нечего делать — пусть купает, — добродушно смеется второй.

В конторе непрерывно поят чаем. Народ, сизый дым. Ненцы — у стола, на полу.

Конец июля, начало августа — разгар заготовок. Агенты сбиваются с ног. Агент Канев производит осмотр пушнины, выписывает продовольственную норму. Его помощник выдает по выписке продукты и товары.

Отвалившись от чая, а пьет он его кружек десять за присест, — ненец развязывает мешок с песцами и безучастно ожидает расчета. У одного в мешке пять шкурок, у другого несколько десятков. Каждую нужно расценить. Канев поглаживает песца, встряхивает его, смотрит на свет, выворачивает на руку. Вполне ли зрелый, нормальной ли густоты пух, высока ли ость, пушист ли хвост и чисто ли выделана мездра? Если волосяной покров низок, а на боковых частях редины и в мездре синева у огузка, он отбрасывает шкурку в третий сорт. За недопесок, у которого волос тускл и сероват, выплачивается лишь треть цены первого сорта.

Принять песца — сложная наука.

Ненец сдает двадцать шкурок. Агент просматривает их молча, на минуту задумывается и объявляет:

— Тебе за песцов следует пятьсот рублей.

— Так, так, — соглашается ненец, наблюдая в окно ездовых собак или беседуя со вновь прибывшим оленеводом.

— Ошибся, семьсот, — поправляется агент.

— Так, так, — отвечает сдатчик.

Агент заносит в книгу: от кого, сколько, какого сорта. Рассчитав сдатчика за десять песцов по третьему сорту и сделав уценку за дефекты в двадцать процентов, он безнаказанно может записать: принято десять песцов второго сорта с уценкой в десять процентов.

Здесь — в оторванности, в тундровой первобытности — возможности для злоупотреблений неисчислимы. Только на подборе людей построена работа фактории и кооперации. Агент Канев — зырянин, постоянный обитатель тундры, член партии. Его деятельность за два года не вызывает опасении, а вот с прежним агентом дело кончилось не ладно.

Случается, что ненец не имеет пушнины, тогда с фактории дают продукты под будущую сдачу. Потому у некоторых задолженность.

— За тобой от прошлого года сто двадцать рублей, — говорит Канев.

— Так, так, — подтверждает ненец.

— Вот чудак! — смеется агент. — Я пошутил. Тридцать рублей.

— Ну, ну… — соглашается ненец.

По числу едоков сдатчик получает сахар, чай, крупу, ржаные сухари, белые сушки. Бедняку за каждого песца премия — сто грамм чая. Ненцы любят чай душистый и крепкий. В лавке покупают мануфактуру, галантерею, кожу. В лавку ненец приходит с женой. Выбор принадлежит ей. Только ружье, нож, пояс покупает сам хозяин.

В этом году «богатый урожай» песцов. Запасы госторговских грузов растаяли в первые недели. А самоеды все несли пушнину — ценнейшее произведение тундры (песцы — чистая валюта).

Канев чуть ни ежедневно отправлял радио в Тельвысочную, в Архангельск: «Шлите дополнительные грузы, план выполняю с превышением».

3

Сухой олень

Зимой в московской печати появилось странное сообщение с о. Вайгача: «Сегодня к нам прибыл на велосипеде турист вокруг света Травин. Отсюда будет держать путь на Новую Землю, Ямал. Настроение бодрое».