А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад» - Артем Драбкин

— Скажите, а при такой ненависти какое было настроение при переходе границы с Восточной Пруссией? «Сейчас мы им отомстим»? Или просто радость была, что вот наконец-то достигли?

— Я помню, как мы, остатки моей роты, уже границы достигли… Там приграничная река Шешупе протекает. С разбегу не перепрыгнешь. Траншеи у них отрытые, а пехотой не заняты. И на глазах подходят немецкие машины, и немцы тут же занимают эти позиции. А мы два месяца прошли, измотаны. Еле-еле доползли до этой Шешупе. И на глазах немцы заняли оборону. А чувства… Враг остается врагом. Никакой жалости, никакого сожаления нет. Такого приказа, чтобы уничтожать всех, стариков и детей, не было — так не настраивали. Я помню, захватили мы один хутор, рота захватила. Я вошел в дом — там еще печь топилась, а жителей нет.

Но вот немцы стали более ожесточенно сопротивляться на прусской земле. Просто будто подменили их. Дома все кирпичные, фундаменты из кирпича. Установлены пулеметы в бойницах. Озверели немцы! Намного сложнее стало воевать. Поэтому тут надо было более надежно обрабатывать и передний край, и атаки готовить, и так далее. Намного усилилось сопротивление. Они за свою землю воевали.

— А с мирным населением приходилось сталкиваться?

— Нет.

— В сорок третьем году Вы получили взвод автоматчиков. Взвод автоматчиков — это в целом привилегированная часть?

— Ну да, правильно. По отношению к пехотному взводу, который винтовками вооружен.

— Вам приходилось участвовать в самих боях? Потому что, насколько я понимаю, в полку взвод автоматчиков — это личная гвардия командира полка?

— Ну, вначале так и было. Но я непосредственно воевал командиром взвода, лейтенантом. В Белоруссии 17 сентября ранен был. У меня автомат, и большой, жестокий бой за эту деревню на высоте идет. И я из-за угла дома стреляю, мои солдаты стреляют, и немцы тоже. Бой! И осколком меня ударило. Если бы было посильнее, был бы убит. Конечно, ротный воюет вместе с ротой.

— А кстати, каски носили?

— Обязательно. Единственное, противогазы… Когда в атаку ходили, противогазы оставляли. А так, где на марше, все тащим — и у меня противогаз был. А перед атакой мы их в кучу складывали, потому что нет явной угрозы применения газа и отравляющих веществ.

— А атака все-таки бегом или быстрым шагом или как? Как вообще она происходит?

— Начинается бегом, быстрым шагом, а потом медленно и короткими перебежками. И ползком, и по-всякому. А так, когда атака в чистом понимании — это понимается, что идут во весь рост, быстрым шагом. Атак, вот я ж говорю, атака 17 августа 44-го года: пошли, вели огонь, потом залегли, потом перебежечками. Мучительная, кровопролитная.

— А Ваша задача в этот момент — поднимать людей, их подталкивать? И какие функции у командира роты именно в атаке? Даже если она развивается успешно?

— Конечно, выдержать направление, по местным ориентирам. Если у меня пулеметы есть, если командир-артиллерист со мной, то я ему показываю. Подавить этот пулемет, этот. В первую очередь подавлять огневые точки и направлять солдат, двигаться в нужном направлении по местности. В направлении этого дерева, в направлении этого дома наступать. Управление людьми конкретно на поле боя!

— 100 граммов давали?

— Да, 100 граммов обязательно было. Не помню в отношении лета, а зимой 100 граммов на каждого солдата обязательно.

— Что это было? Это было, чтобы снять стресс, или это было единственное удовольствие?

— Нет, я думаю, это в какой-то мере дух боевой солдат поднимало. Выпьет 100 граммов — и ему будет не так страшно в бой, в атаку идти.

— Перед атакой давали?

— Да, перед атакой. Ну а потом, когда выпьет, получше покушает, пободрее. Если перед атакой старшина получит водку, настоящую водку на весь личный состав, тут надо смотреть, чтобы солдаты лишнего не выпили. А то были случаи, когда заходишь в города в Восточной Пруссии, — мне рассказывал начальник штаба другой дивизии. Там полк или дивизия какой-то нечистый спирт захватила, люди перепились. Немцы-то ушли, а они перепились и воевать не могут. У меня такое только один раз было. Спирт был, но как-то мне удалось контролировать. Сам я лично за всю войну никогда не был выпивший. После боя, может, там и выпивал грамм. А в бою никогда! Специально уклонялся. Если выпью 100 граммов — уже не так соображаю. Были случаи, некоторые стаканчик «за воротник». А я нет.

— С разведкой приходилось взаимодействовать?

— Да, приходилось, но редко. Вот, помню, в обороне стояли на реке Шешупе, и в одном месте очень близко передний край. Расстояние маленькое между нами и немцами — наверное, метров 40 было. Надо было взять пленного. Ну, и наши разведчики дежурили несколько дней в расположении роты, у них своя задача была. Нам не говорили. И однажды я куда-то ушел — или в батальон, или во вторую траншею. И вдруг в начале первого какая-то стрельба внезапно началась. Я скорей в роту. Там сообщают: «А разведчики уже пленного тащат». Схватили они на берегу, где-то рядом. Прямо днем. Наши дали огневой налет, разведчики ворвались.

А один раз в Белоруссии была поставлена задача, и нашей роте почему-то, захватить пленного. И вы знаете, пошли мы. Я командир взвода был, и мы пошли: мой взвод и вся рота. Было холодно, осень. Ночью. Пошли мы, через реку переправились, к проволочному заграждению подошли. Там какой-то обрыв. Короче говоря, нас немцы обнаружили, открыли огонь. И мы вернулись. Ну, слава богу, потерь не было. Неудачная была разведка. А так разведки через передний край и полковые, и дивизионные ходили.

— А в разведке боем приходилось участвовать?

— Нет, но был такой момент (я не помню, в Белоруссии или где), когда мы в обороне сидели. Было принято решение разведку боем провести. Командиром полка был Кольчак. Такой невысокого роста, низенький, сухощавенький. Преподаватель из Академии Фрунзе. Он назначил мою роту в разведку боем. Мне уже объявили, что моя рота будет проводить разведку боем. Там и танки будут, и артиллерия поддержит. Но это, знаете, верная гибель роты. К счастью, приказ потом отменили и разведки боем не было. А этот полковник Кольчак прибыл, когда мы в обороне стояли, немножко в Белоруссии повоевал, в Литве. Получил Героя тоже. И быстро пропал. По болезни, что ли?

— У немцев трофеи какие-то захватывали? Кроме оружия, о котором мы говорили.

— Нет. Никаких таких трофеев больше захватывать не приходилось. Это, может, потом уже, в более крупном масштабе. А мы ротные. Ну там, значит, какой пулемет, автомат, пистолет. А так нет. Это потом, когда мы уже пройдем, тылы следом идут, те, конечно, тыловики… Те хапали, конечно.

— А какое немецкое оружие самое опасное? Самое неприятное? От которого больше всего потерь?

— Понимаете, на этот вопрос так однозначно трудно ответить. В бою для атакующих — автоматы, пулеметы. Автоматическое оружие. А потом, конечно, и танки.

— Какие еще награды у Вас имеются?

— Медаль в сорок третьем году. Потом орден Красной Звезды в 44-м. Потом Героя и орден Ленина, а потом еще орден Красной Звезды. Потом орден Отечественной войны 1 — й степени и потом «За службу Родине в Вооруженных силах СССР» 3-й степени. Еще я месяц тому назад получил орден Маршала Жукова и грамоту к нему. И еще у меня есть грамота к ордену Александра Невского.

Айтакулов Асан

Я родился в 1923 году в городе Кант Киргизской ССР. В 1941 году окончил 10 классов Октябрьской районной средней школы. Мы, пять человек, были первыми выпускниками. Тогда не хватало учителей, и в сентябре я стал работать учителем, преподавал математику.

— Как жилось в Киргизии перед войной?

— Жили хорошо. Колхоз. На трудодни получали пшеницу. Безработных не было — работы хватало. В газетах постоянно публиковали объявления — требуются рабочие. Заводы, фабрики все работали. Тогда народ жил по-другому. А сейчас работы нет. Сотни и тысячи уезжают в Россию или Казахстан.

— Перед войной были велосипед, часы?

— Нет. Какой велосипед… Костяшки, альчики, азартная игра такая. Такой смешной случай перед войной был. Ведь не было ни телевизора, ни радио. После войны радио появилось, а перед войной были патефоны. Первый патефон один активист купил. Он заводит — народ удивляется. Кто поет? Старушки собрались. Одна старушка, рядом жила, спрашивает: «Кто поет?»

— Девочка вот такая, небольшая, в ящике, — говорит хозяин патефона.

— Что кушает?

— Только сливочное масло.

Та побежала домой, целую чашку сливочного масла принесла. «Кормите», — говорит.

— Кино было?

— Немое кино крутили. Смотрели в клубе.

— Что обычно ели?

— Хлеб. Пекли сами. Тогда на продажу хлеба не было. Дома пшеницу молотят, муку делают, пекут хлеб. Кушают лапшу. Потом делали бозо, типа пива. Мясо — бишбармак называется. У каждого был скот, всякие молочные продукты, айран, кефир, кумыс пили. Тогда жили лучше, чем сейчас.