Физика Ташлы - Валентина Абакумова

– И что?! И долго я буду ждать?

Похоже, что не дочка… Наверное, она иногда называет его и «папиком». «Дарагим папиком». Ну, что же, каждый счастлив по-своему.

Ситуация напомнила о том, как один хороший и добрый знакомый из далёкой молодости, когда мы ещё все были равны в материальном плане, отыскал недавно меня через интернет. Решили встретиться. Через сорок лет. Я-то только состарилась. А он – разбогател. Сильно разбогател. Живёт в своих апартаментах по всему миру. Есть и очень дорогая квартира в нашем, родном ему городе. Оформлена дезайнерами так, что попала в глянцевые журналы. Нет, я такое не люблю. Да, красиво. Да, светло и чисто, домработница хорошая. Да, всё блестит и светится. Но как-то мёртво. Я люблю жить среди вещей, которые имеют свою историю, с которыми поговорить можно… А у него всё так отлосканировано, всё собрано под одной крышей исключительно для того, чтобы попасть в сочетание с другими предметами, что создаётся впечатление, будто крыша эта как раз для этих неоживлённых предметов и существует. А не для человека. Но больше всего впечатлил его рассказ о последней пассии, которая оказалась моложе его дочери. Он говорил с ней по телефону такими же дежурными интонациями, как и пассажиры мерседеса, типа «да я только о тебе и думаю». Но и это ещё не всё. Она приходит к нему по расписанию. Только в субботу и воскресенье. И так его достаёт своим присутствием, именно присутствием, а лишних телодвижений она себе не позволяет, чтобы не вызвать его раздражения и не оказаться за дверью, так вот по большому счёту она ему так не нужна, что, ложась спать в пятницу, он думает: «Хоть бы проснуться сразу в понедельник…» Каждый счастлив по-своему.

Ну а наше путешествие в Тюльган продолжается. На выезде из Ташлы стоит какая-то женщина и голосует. Ой… да ведь это Таня. Соседка наша с тремя детьми и мужем-пьяницей. Только что-то она постарела, сдала совсем… И не такой-то и возраст у неё…

Остановились. Открыли дверь, она вошла и села напротив:

– Здрасьте! – говорит.

– Здравствуй, Тань, – отвечаю, – послушай, а что это твой дом каким-то запустевшим смотрится? Ты переехала что ли куда-то?

– Ой… да я ж не и Таня. Я – мама её…

И тут-то я заметила, присмотревшись, что в ней много было не от Тани вовсе: ноги не мылись месяца два, не меньше, ногти на ногах пожалуй вообще никогда не стриглись, какие-то из них отломились, а какие-то выросли так, что стали закручиваться в спираль как на руках китайских мандаринов; обувью служили мужские сланцы размеров на пять больше, чем следовало бы; заметно, углом, выпирал живот и грудь была только с одной молочной железой; голова была не мыта, слипшиеся пучки волос представляли собой что-то вроде причёски медузы Горгоны; руки свидетельствовали о постоянном тупом физическом труде, но это было ударной точкой её имиджа – корявые ногти на руках были накрашены темным фиолетовым лаком.

– А Танька-то переехала. Надоело зимой дорожки отсыпать, всё время на работу опаздывала. Пройти-то, пока снег не отчистит, не могла. Да и ребятишки в школу тоже не попадали вовремя. Там же, в вашей стороне, никто трактором не чистит дороги. Зачем? Там же дачники в основном…

Тут она заметила, что я её разглядываю.

– У меня язва желудка. Желудок болит страшно. Тошнит всё время. А врач говорит, если, мол, придёшь ко мне снова, я тебе психушку вызову. А у меня от этой язвы вон! живот растёт!

– Тошнит, говорите?

– Да. Особенно по утрам…

– А это не беременность?

– Вот ещё! У меня уже полгода климакс! Я не могла забеременеть. А если б забеременела, то выкидыш бы был.

– Это почему это?

– Да потому что всё небо засрато!

– Как это?

– Дык летают. Самолёты. А в них – люди. Они же в уборные ходят. А всё это прямо в небо и выбрасывается! Вот и засрали. Летают же много. Туда-сюда, туда-сюда! Совсем стало нечем беременным дышать. Вот и выкидыши у всех…

– А-а-а-а! Может быть… – ответила я растерянно, предполагая, что врач-то была права.

– Но молодёжь-то не знает, что есть хорошее средство беременность-то сохрани-и-ить! Мне про него ещё Танькин отец говорил, первый муж мой, – лицо её расплылось от приятных воспоминаний, – да!

– И какое же это средство?

– Да трахаться побольше!

– Прямо так и говорил?

– Да!

– Да по тем временам и слова-то такого не знали…

– Да что ж мне, прям так и говорить тебе как он говорил? Тогда – надо много еб… ся!

– Ой! – выскочила наружу моя ошеломлённость

– А он, вообще-то, у меня культурный был. Я с ним все фильмы посмотрела.

– В кино водил?

– Он его сам показывал. Киномеханик он был. В Техпосёлке (посёлок в шести км от Ташлы). Я корову подою, а потом верхом на лошадь – и к нему. Как раз на начало фильма успевала.

Собеседница моя снова расплылась удовольствием от воспоминаний.

– Ой, он такой ласковый был…

Я испугалась подробностей и перевела разговор на другую тему:

– А где ж он теперь-то?

– Да кто ж его знает? Я сейчас одна… Последний-то мой, Серёжка, заболел. Рак лёгких. У дочери сейчас. Уж и не ходит… А меня тоска гложет. Хочу забрать его… Не знай… отдадут-не отдадут… А то и защитить меня некому! Всю весну на свою пенсию рассаду покупала, сажала, сажала, ухаживала и на тебе! Родственнички понаехали! Жить ко мне. За мой счёт.

– Это какие ж родственники?

– Да дети с внуками! Нет уж, лучше я своего, хоть и больного, но мужика верну. А с ними хлопот не оберёшься! Нет уж, пусть идут, откуда пришли.. Ой! Вот останови здесь. Здесь выйду.

Машина притормозила. Попутчица выскочила, тряхнув причёской, и устремилась в направлении рынка. Я смотрела ей вслед, стараясь не представлять подробностей её жизни, но они так и лезли мне в голову. И непонятно было, стоило бы что либо менять в ней, стала бы она счастливей, если её отмыть и ногти обрезать? Воспоминаний о Танином отце-киномеханике это бы ей не прибавило, а больше-то чем ей быть счастливой? Я представила, как она мчится верхом на лошади к тому, кто мил по самые уши и решила, что всё, что надо, с Таниной мамой произошло. И произойдёт. Без чьёго-то вмешательства. Каждый счастлив по-своему.

Марат взял в руки коробочку с дорогим зелёным чаем, где каждый пакетик помещён в специальный конвертик, заглянул туда и с улыбкой заметил:

– О! Здесь Штирлиц завёлся… Дядя Миш, – обратился он к крёстному, – смотрите: Штирлиц!

Миша заглянул в коробочку и пожал плечами:

– Какой Штирлиц? Причём здесь Штирлиц?

– Ну, как же! Посмотрите внимательно! Бабуль, вот посмотри: правда же, Штирлиц?!

Заинтригованная бабуля заглянула в коробочку, приготовившись поразмышлять как 12-летний подросток, и закатилась в смехе.

– Нет, ну, что тут смешного?! И где в конце концов здесь Штирлиц? – возмутился Миша, желая всё-таки вникнуть в ситуацию

– Всё просто, – сказала бабуля, едва пережившая впечатление от новой единицы измерения, – видишь: среди гламурных конвертиков скрывается простенький пакетик из коробки казахстанского чая?… Кто-то случайно положил… Вот этот «казах» и есть…

– Штирлиц! – продолжил мысль Миша, дошедший наконец до «глубины» логических упражнений Марата.

У какой-то деревенской сучки началась течка. Поэтому Рекс всё время в состоянии возбуждения и сексуальной озабоченности. Даже не ночует дома. Сегодня под утро он вместе с очередной дамой пёсьего происхождения появился на личной территории и сразу к столу. Вернее, под стол под черёмухой. Там стоит его обеденная чашка. Всем известно, что Рекс джентельмен. Из его чашки едят ежи и местные сучки. Только кабелям вход запрещён не только в столовую, но и на территорию в принципе. Так вот только они собрались начать романтический завтрак, как тут откуда ни возьмись – Муха. А Муха, хоть и кошачьего роду-племени, но считается старшей сестрой Рекса. Когда его принесли домой он был раза в три меньше её, а так как у неё никогда не было своих деток, то она присматривала за ним в манерах старшей сестрёнки, с тех пор ею и осталась. Рекс относится к ней с почтением и защищает от обидчиков. Так эта Муха, увидев очередную замухрышку неясного происхождения в родном доме, сначала издала мяурык, в котором чётко слышалось: «А это ещё что за шалашовка? Кого ты в дом таскаешь?» Несчастная гостья вдавилась в землю и прижала уши. Муха кинулась к ней и давай дубасить передними лапами! Та кинулась к дыре в заборе, через которую только что попала во двор, а Муха, не отставая от неё, продолжала лупить её своими лапами, пока в дыре не исчез хвост нежданной гостьи. Обескураженный Рекс наблюдал эту сцену, не пытаясь вмешиваться. Старшая сестра, однако… Против ничего не скажешь… Муха вернулась под стол и легла рядом с Рексом, уткнувшись мордочкой в его пуховую мягкую гриву.