След на кабаньей тропе - Шарапов Валерий

– Я так понимаю, это пули? – уточнил Корнев.

– Совершенно верно. Две самодельные цельнометаллические свинцовые шаровидные пули…

– Самоделки?

– Разумеется, – продолжил Леня. – Для тех, кто не в курсе, поясню: у большинства охотников всегда были особенно популярны многоразовые патроны, изготовляемые кустарным способом. Эти патроны дешевы и просты в изготовлении. В донышко металлической, как правило латунной гильзы, запрессовывается капсюль с инициирующим веществом; пороховой заряд, на который сверху накладывается пыж, затем дробь, картечь или пуля – в зависимости от того, для чего, или, точнее, для охоты на кого, этот патрон предназначен. На пулю кладут еще один пыж, войлочный или бумажный, который заливают воском. В данном случае мы имеем круглую пулю, она проста в изготовлении и имеет неплохое останавливающее действие. Однако чувствительна и часто рикошетит, поэтому ее нельзя использовать для коллективной охоты. Всю эту информацию я получил в справочниках, кроме того, у меня тесть охотник, я от него столько этого всякого наслушался. Он, как соберемся, так сразу…

– Подожди! – остановил Мокришина Корнев. – То есть ты считаешь, что наш убийца охотник?

– Зверев об этом еще вчера сказал, а теперь его догадки подтвердились!

– Ты про это знал? – спросил Костина Корнев.

– Знал, – отчеканил опер.

– Тогда давай рассказывай, что еще знаешь, – проворчал Корнев.

– Павел Васильевич еще вчера сказал, что наш убийца охотник… – начал было Веня, но Мокришин его перебил:

– Я бы еще добавил, что он не просто охотник-любитель, каких немало. Наш стрелок настоящий мастер своего дела, способный пойти в одиночку на медведя или кабана. То, что убийца стрелял круглой пулей, косвенно это подтверждает.

– Каким образом? – уточнил Корнев.

– Круглая пуля дает сильный рикошет, поэтому ее почти не используют охотничьи артели, так как это небезопасно. Еще наш убийца отличный стрелок, круглая пуля дает большой разброс, и попасть ею со ста метров не из винтовки или карабина, а из двустволки, не так уж и просто. Тем не менее убийца всадил в свою жертву оба этих вот самых шарика, причем оба попадания, судя по всему, были смертельны.

– Хорошо. Убийца охотник-профессионал, – подытожил Корнев. – Что мы еще о нем знаем?

– Он нюхает табак! – наконец-то внес свою лепту в разговор Веня.

– Так, а это из чего следует?

– Мы нашли нюхательный табак на месте, где убийца ждал свою жертву, – снова пояснил Мокришин.

– Наш стрелок все продумал заранее, – продолжил Веня. – Он выбрал место на старой разрушенной колокольне, устроил себе ложе из еловых веток и дождался момента, когда Войнов выйдет на крыльцо. Мы нашли еловый ствол, с которого убийца обрубил ветки топором. Застрелив Войнова, убийца спустился с колокольни и пошел к реке. Там все тем же топором он сбил кольцо с заранее присмотренной им лодки и уплыл вниз по реке.

– Лодку нашли?

– Ищут. И Зверев считает, что не найдут. Убийца, скорее всего, проплыл не меньше десяти верст до близлежащего озера, прорубил все тем же топором днище лодки и пустил ее плыть к центру озера. Когда лодка ушла на глубину, она затонула, а убийца отправился в лесной массив, и найти его следы теперь просто невозможно.

– Так значит, убийца ушел через лес? – уточнил Корнев.

– Да. Так считает Зверев…

– Ишь ты… считает он, – хмыкнул Корнев, а Костин продолжал:

– Места там глухие, и это еще раз подтверждает версию, что наш злодей – охотник-одиночка, неплохо ориентирующийся в лесу.

– Ну что ж, теперь мне хоть что-то ясно и будет что доложить наверх. – Корнев усмехнулся, выпил еще воды и облегченно вздохнул, после чего указал всем на дверь. – Работайте!

Глава четвертая

с. Славковичи, накануне вечером…

Они обошли все село, но ничего нового так и не узнали. Ни на колокольне, ни в самих Славковичах, ни на реке никто никого подозрительного не видел. На все вопросы Зверева, кто мог желать зла убитому, жители Славковичей отвечали односложно. В основном о Войнове говорили положительное, но Зверева такие ответы не особо радовали. Все утверждали, что Войнов их гордость, нахваливали, но при этом то и дело отводили глаза. На вопрос, были ли у него враги, все местные отвечали, либо не было, либо не знаю. То, что славковичевские жители врут, догадаться было несложно. Зверев слушал, кивал, его правая щека при каждом услышанном слове дергалась все сильнее. То, что местные не решаются хулить второго секретаря горкома – потому что просто-напросто боятся его, пусть даже уже мертвого, было понятно. Непонятно было другое, почему никто не сказал о врагах убитого. Получалось, что жители побаивались еще кого-то, но вот кого?

Изрядно находившись и умаявшись, Зверев и Коля Ломтев пришли в его дом, где и собирались заночевать.

Дом, доставшийся помощнику славковичевского участкового младшему сержанту Ломтеву от умершей тетки, представлял собой старую деревенскую избенку, состоящую из передней и задней избы и тесных сеней, где на широкой лавке стояли два ведра с питьевой водой, на стене висели два небольших деревянных ковша и связанные в косы плетенки молодого чеснока и лука. Все внутренние двери были обиты войлоком, в передней стояла подернутая сажей и местами потрескавшаяся русская печь, дубовая горка, устланный цветастой клеенкой стол и несколько грубо сколоченных табуретов.

Во второй комнате, отделенной перегородкой, стояла массивная деревянная кровать, шифоньер и несколько витых деревянных стульев. На стене комнаты помимо зеркала и радиоприемника висели портреты бывшей хозяйки и ее мужа, погибшего еще в Гражданскую, – худощавого красноармейца в буденновке и армейской суконной шинели. Полы в комнате были застелены полосатыми домоткаными половиками, под потолком на крученом проводе одиноко висела лампочка в карболитовом патроне и без абажура. Войдя в переднюю, Зверев не сразу увидел висевшую в дальнем углу у окна уже изрядно потускневшую икону Божьей Матери.

– Ты что ж у нас, сержант, верующий? – усмехнулся майор.

– От тетки осталась. Она веровала, а когда померла, я убирать не стал, – сообщил Ломтев и повесил на гвоздь фуражку. – Вы присаживайтесь, товарищ майор, сейчас на стол что-нибудь соберу.

Зверев повесил на стену плащ и сел на один из табуретов, тот тут же подозрительно скрипнул.

– А ты, я вижу, не шибко-то тут шикарно устроился, – глядя на растапливающего печь хозяина, усмехнулся Зверев.

Парень подкинул в топку пару поленьев, достал из шкафчика краюху домашнего хлеба, после чего спустился в погреб и притащил котелок с сырой картошкой и каталку кровяной колбасы.

Пока хозяин чистил картошку, Зверев порезал колбасу и хлеб, соорудил себе бутерброд и принялся жевать.

– Хлеб сам, что ли, печешь?

– Какое там, это соседка у нас, тетя Шура, мастерица. Она и колбасу у нас делает, и сало коптит. Если задержитесь у нас, я вам у нее еще грибочков моченых возьму. Одним словом, голодать не придется, – усмехнулся Ломтев.

Когда картошка сварилась и Николай поставил ее на стол, за окном послышались шаги и в хату вошел Евсеев. Он повесил на гвоздь куртку и изрядно увлажнившуюся от пота кепку и без приглашения сел за стол.

– Как ты и предполагал, Павел Василич, напрасно смотались. Ни черта не нашли, хоть чуть ли не все озеро это, будь оно неладно, по кругу объехали. Нет нигде ни лодки, ни следов нашего стрелка.

Накануне после знакомства с Пчелкиным Зверев велел Димке Евсееву попробовать поискать пропавшую лодку. Псковский опер тут же разыскал дом обокраденного накануне Демьяна Полубудкина, и тот, хоть и не без возмущения, все же согласился поучаствовать в поисках украденного у него плавсредства. Демьян сходил к своему соседу Тольке Мельнику и одолжил у того другую лодку.

Несколько часов они плыли по реке до озера, обогнули его и спустя восемь часов вернулись несолоно хлебавши – усталые и злые.