Как заработать первый миллион, не имея стартового капитала - Елена Минилбаева

До этого я показывал очень сильные результаты. Все указывало на то, что я на пути к чемпионскому титулу, все говорило о том, что вот он – мой великий шанс, мой большой успех. Но сейчас, после смерти брата, для меня это уже не имело никакого значения. На отборочных соревнованиях я на автомате отгонял 500 и 1000 метров, попал в полуфинал, вернулся в гостиницу и лег спать.

Ночью проснулся от страшной боли. Мне показалось, что мою голову стягивают железными обручами, и она сейчас треснет или взорвется. Прибежал встревоженный тренер, вызвал врача, померили давление. Оказалось – 240 на 200. (Гипертоники могут понять, что это такое, если еще вчера у меня было 110 на 70.) Меня напичкали таблетками, но боли не проходили. От дальнейшего моего участия в соревнованиях пришлось отказаться, потому что речь шла уже о борьбе не за золотые медали, а за мою жизнь.

Меня срочно переправили в Краснодар и уложили в диспансер. Супруга моего тренера была врачом, кандидатом медицинских наук. И она, и другие врачи искренне хотели мне помочь, но ничего не получалось: боли не утихали, давление не падало. Дошло до того, что я пил в день больше 60 таблеток, мне ставили по 50 уколов, но мое состояние не улучшалось.

Промучившись так месяц, я понял, что в большой спорт мне дорога закрыта. Рухнули все мои мечты, все мои надежды. Впрочем, в тот момент мне было на все наплевать. У меня было только одно желание – избавиться от боли. Я не мог ходить в туалет, потому что просто терял сознание от малейшего движения. Не мог читать, не мог смотреть телевизор. Все нормальные люди просыпаются от звона будильника или от пения птиц, я же просыпался от страшной боли. Мои глаза были еще закрыты, но мой мозг уже буравила страшная боль.

Я раньше слышал выражение «лезть на стенку от боли», но не понимал его. Мне оно казалось слишком натянутым. Теперь же мне хотелось на эту стенку не просто влезть, но пробить ее кулаком, расколошматить в мелкие обломки.

Ребята прибегали ко мне в палату такими веселыми, счастливыми, жизнерадостными, я же просто умирал. Родители, испуганные моим состоянием, добились, чтобы меня отправили на лечение домой. Но дома мне было еще хуже. Приехав в Тольятти, я постоянно натыкался на вещи, которые напоминали мне о трагедии. Однажды я обнаружил в столе коробку карандашей «Koh-i-noor». Со злостью сломал их и заплакал…

Вся моя жизнь превратилась в круговорот непрерывного лечения. Днем приходил доктор и, хмыкая, осматривал меня. Затем шел черед разных процедур: от обертывания до массажа. Потом меня поили какими-то горькими, как желчь, настойками, таблетками – и уколы, уколы, уколы… Вначале уколы мне делала медсестра, затем я научился делать их сам. Одного укола мне хватало на три часа. Затем голову снова раскалывала невыносимая боль. Кроме гипертонии у меня обнаружился гастрит, хронический бронхит перерос в астму, и я начал задыхаться. Непрерывный кашель согнул меня в столетнего старика. Меня никто не узнавал. Я сам, глядя в зеркало, не узнавал себя в этом обритом наголо, худом, как щепка, чужом человеке.

Так в 17 с половиной лет я стал инвалидом.

В этой гнетущей атмосфере душевных и физических страданий пролетела зима. Однажды в погожий весенний денек я лежал на кровати и, следя глазами за солнечным зайчиком, весело поблескивающим на моем письменном столе, тяжело раздумывал. Мне было ясно, что я не смогу стать спортсменом, тренером. Висеть тяжким грузом на плечах родителей я тоже не хотел.

Нужно было что-то делать. Мне пришло в голову, что меня может спасти только какая-то большая цель. Такой целью для меня могла стать учеба. Пусть не в спортивном, физкультурном вузе, но хотя бы в таком, где я мог бы получить профессию и зарабатывать себе на кусок хлеба.

В нашем городе был только один институт – Тольяттинский политехнический. Это было совершенно непрестижное учебное заведение. Про него говорили: «У кого ни тех, ни тех, те идут в наш политех». Но, с другой стороны, это образование могло стать и трамплином в карьере. Я знал, что многие руководители местного и даже областного уровня получили свое образование здесь.

У меня появилась конкретная цель – поступить в Тольяттинский политехнический институт, продолжить дело брата. Цель, признаюсь, недосягаемая с тем багажом знаний, который у меня был. Я не знал толком ни физики, ни математики, ни химии.

Я стал бороться. На два фронта. С одной стороны, меня осаждала болезнь, с другой – недосягаемая цель поступить в институт.

Уже в спортивной жизни я привык все планировать загодя, расписывать все тренировочные циклы, все тренировки. Здесь я поступил точно так же. Взял бумагу и рассчитал, сколько дней осталось до вступительных экзаменов. 104 дня.

Я пошел в школьную библиотеку и попросил у знакомого библиотекаря учебники, начиная с третьего по десятый класс: математику, физику, химию – все предметы, которые нужно было сдавать на экзаменах. Затем попросил отца сделать мне очень жесткую кровать из ДСП. Я спал практически на голых досках, покрытых одной простыней. Для чего мне это было нужно? Просто для того, чтобы быстрее высыпаться и не расслабляться во сне. В день я работал по 12 часов. Все стены в моей комнате были увешаны плакатами с формулами и таблицами.

На пятый день я понял, что работа моя неэффективна, потому что нужно давать мозгу какую-то передышку. Несмотря на страшную боль, я стал на один час приезжать на гребную базу и садиться в лодку. Конечно, это нельзя было назвать тренировками, потому что разрывающее вены давление и все мои болезни не давали мне напрягаться. Но даже само присутствие на гребной базе, в байдарке потихоньку возвращало меня к жизни. Я видел освобожденную от ледяных оков Волгу, слушал шум сосен, солнышко ласково пригревало мое бледное лицо, и я, успокоенный, умиротворенный, возвращался к своим учебникам.

Это еще нельзя было назвать жизнью, потому что при ходьбе я по-прежнему задыхался, сердце мое колотилось, страшные стальные тиски сдавливали мои виски, но это было уже первым шагом к выживанию. Сами действия потихонечку давали мне какую-то жизнь, какую-то энергию.

Каждая минута была на вес золота. Я спал ровно по четыре часа в сутки, а все остальное время отдавал учебе. Штудировал математику, продирался сквозь физику и химию. А родители, несмотря на нашу нужду – все средства уходили на мое лечение, – выделили какие-то деньги и нашли мне репетитора по математике. Я прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы запомнить все эти формулы. Голова раскалывалась, страшная боль пронизывала мое тело, я задыхался, но зубами грыз каждую страницу учебника. Прошел третий класс, взялся за четвертый, пятый, шестой. Родители меня просто не узнавали – они никогда не видели во мне столько страсти и упорства.

В день первого экзамена я чувствовал себя ужасно. Мне казалось, все указывают на меня пальцем и говорят: «Вот олух, он ничего не знает!» Однако вопрос билета оказался удивительно легким, и я как-то внутренне мобилизовался.

Экзамены я сдал. Но для поступления мне все равно не хватило одного-единственного балла. Я не знал, что мне делать, возвращаться обратно в пропахшую болезнью комнату было выше моих сил. И вновь меня спас спорт. В институтском коридоре я встретил выдающегося, замечательного тренера, мастера спорта международного класса по гребле Константина Никитина, заведующего кафедрой физкультуры института. Он и декан факультета Александр Васильевич Гордеев, который прекрасно знал еще моего брата, помогли мне. На учебном совете было решено в виде исключения принять меня на первый курс института.

Учитывая мои страшные болезни, мою борьбу за жизнь, поступление в институт для меня было великой победой, великим событием.

Я, честно говоря, не представлял, как буду справляться с высшей математикой, с теоретической механикой – у меня не было реальной базы. Мое поступление было скорее большой удачей, чем закономерностью, основанной на знаниях.

Но к этому испытанию у меня неожиданно прибавилось еще одно. Не обращая никакого внимания на то, что я очень занят и болен, мой уважаемый тренер Никитин настоял на том, чтобы я снова начал заниматься спортом. Я пытался втолковать ему, что я никогда не смогу показать серьезных спортивных результатов. Но он высказал важную мысль, которую я вспоминал потом на протяжении всей жизни. «Поверь мне, – сказал он, – тебе будет очень тяжело, но именно эти годы ты будешь вспоминать потом как самые счастливые». Смысл этой фразы я понял только через десятилетия.

Тогда, на первом курсе политехнического института, я получил большой жизненный урок.

Чем трудней, тем лучше, тем мы становимся сильней, тем больше потом испытываем счастья и гордости.

Болезнь не выпускала меня из своих цепких пальцев, и поэтому мне приходилось тренироваться в прямом смысле слова на таблетках. Собираясь на сборы, я загружал полчемодана таблеток и спреев, чтобы убрать астматические спазмы, всевозможные полоскания, кучу шприцев, кучу таблеток, – моя спортивная сумка напоминала саквояж доктора. Но несмотря ни на что, я уже не лежал пластом в своей одинокой комнате, не жил от укола к уколу. Я отвоевал себя у болезней – я начал жить! Вернулись какие-то человеческие эмоции, я стал адекватно воспринимать реальность.