Ужасные рассказы - Вячеслав Касьянов

В кафе была ночь, но на улице за окном был день. Когда Господидай вышел из ночного кафе на свежий воздух, все мгновенно поменялось: в городе наступила ночь, а на небе засиял день, а высокие дома, загораживавшие видимость, вдруг расступились, и Господидай увидел далеко в туманной дымке голубую гору, которая при внимательном рассмотрении оказалась не горой, а большим самоваром.

Самовар был в невероятном отдалении, и его очертания мягко скрадывались туманом, но его размеры были столь велики, что перспектива искажалась, и самовар словно бы нависал над городом.

От этого зрелища Господидаю стало как-то жутко.

Ужасный сон

Слава спал. За окном плыли тяжелые серые тучи. Они выпукло клубились и становились все больше. На небе быстро темнело. Тучи вспухали, как тесто на плите, и, казалось, были податливые и упругие на ощупь. Слава видел неясный тревожный сон и метался на кровати. Тучи скапливались над домом, сгоняемые ветром. Они опускались все ниже и, когда они коснулись крыш домов, стало видно, что ветер гонит их со страшной скоростью — сонмы туч мчались по небу, как стадо буйволов. Их становилось так много, что небо совершенно заволокло серым клубящимся дымом. Отдельные клочья туч мягко стучали в Славино окно, проносясь мимо. Их округлые, мягкие на ощупь очертания совсем сгустились. Через открытую форточку они протискивались в комнату, как зверь, пытающийся лапой нашарить жертву в ее норе. При этом постоянно нарастало какое-то глухое гудение, будто тучи издавали звуковые волны. Гудение проникало в мозг, рождая немую тревожную тоску.

Весна

Наступила весна. По улицам потекли ручейки, а по ручейкам поплыли бумажные и деревянные кораблики, купаясь в солнечных бликах и радужных павлиньих хвостах. За зиму выпало много снега, и когда он весь растаял, поток мутной талой воды затопил старую, заставленную хрущевками улицу, которая сначала спускалась вниз, а потом резко поднималась вверх, и в нижней ее точке талое озеро достигло такой глубины, что даже большие грузовики стали объезжать затопленную улицу стороной. Отчаянный белобрысый мальчик со спиной, усеянной черными брызгами, на грязном зеленом велосипеде 'Десна' с решительным визгом врезался в черную блестящую лужу, и с урчаньем и бульканьем, издаваемыми велосипедом, стал яростно крутить педали, пока обе его ноги не ушли под воду, а велосипед не стал увязать в ней, как в трясине. Посреди лужи он совсем остановился и, постояв пару секунд, шумно свалился набок. Набежавшей волной все детские кораблики выбросило на берег, а мальчик утонул вместе с велосипедом.

Качели

Однаж ды Слава смотрел из окна, как маленькие девочки качаются на разноцветных качелях, состоящих из узкой тесной деревянной скамеечки, болтающейся на двух тонких выкрашенных синим трубах, которые были прикреплены к стальной перекладине, а та держалась на вершинах двух сваренных из труб треугольников, вкопанных в землю.

Славе вдруг тоже очень захотелось покачаться на качелях. Он вышел на улицу и, дождавшись, пока школьницы разошлись, уселся на качели и стал раскачиваться, отталкиваясь от грязной холодной земли ногами. Качели при этом издавали звук, похожий не то на стон, не то на визг бормашины.

Неожиданно из школы прибежали другие маленькие девочки с портфелями, окружили Славу и стали над ним смеяться, показывать на него пальцами и обзывать обидными словами.

— Смотрите! — кричали они, перебивая друг друга. — Такой большой, а на качели влез! Ха-ха-ха! Как не стыдно, мальчик!

Славе стало очень неловко, он покраснел, слез с качелей и ушел домой, ссутулившись и спотыкаясь о камешки.

Когда эту историю рассказали Крокодилу Гене, он так хохотал, что едва не захлебнулся пивом 'Крушовице'.

Голова на ножках

Когда Слава засыпал, в его маленькой комнате появлялась Голова на ножках. Она ползала по комнате на своих куриных лапах, постоянно зацепляясь за палас, как мышь, которая по ночам бегает по полу, царапаясь своими коготками. Иногда Голова вскарабкивалась на Славину кровать и, усевшись у него на груди (во сне Слава с правого бока всегда переворачивался на спину), смотрела выпученными мертвыми глазами на его лицо, и из ее перекошенного окровавленного рта вырывалось смрадное дыхание. Посидев так немного, Голова спрыгивала на пол и, доковыляв до письменного стола, забиралась на него. На столе стоял самодельный глиняный череп, выкрашенный белой краской и с настоящими человеческими зубами. Когда Голова оказывалась на столе, он освещался страшным зеленоватым светом, а Голова неслышно разговаривала с черепом, который иногда разевал зубастую пасть и странно потрескивал — наверное, он таким образом смеялся. Иногда во время разговора головы с черепом Слава начинал слабо стонать во сне и ворочался с боку на бок на скрипящей кровати. Тогда зеленое сияние гасло, и череп замолкал; а Голова, оборотившись в сторону спящего Славы, с ненавистью вперялась в него горящими выпученными глазницами.

Миссия Сергея Сергеевича

Сергей Сергеевич поднимался по мраморным ступеням, серым с черными пятнами и черными прожилками, испещрившими их словно трещины. Он держался рукой за трубчатые стальные перила, холодившие руку. Над Сергеем Сергеевичем возвышался зеркальный потолок, в котором он, задрав голову, видел переливчатое отражение своего лица. Стальная спираль перил уходила вверх, и Сергей Сергеевич, следя за ней взглядом, не замечал, что мраморные ступени под его ногами крошатся на бесформенные обломки и проваливаются вниз, в бездонную черную пустоту, а на их месте остаются торчать заржавленные железные стержни. Добравшись до самого верха мраморной лестницы, Сергей Сергеевич понял, что вся лестница обвалилась и исчезла во тьме, и все темное пространство под ним было переплетено какими-то кривыми ржавыми прутьями. Сергей Сергеевич висел в воздухе.

Невидимый оркестр

Однажды утром Славу, сладко спавшего в своей постели, разбудили звуки оркестра, играющего, как ему показалось, прямо во дворе за окном. Гудели разноголосые трубы, бил барабан, звенели литавры. За окном была весенняя капель, мокрое солнце пускало солнечные зайчики.

Слава, потянувшись, встал с кровати и подошел к окну, чтобы полюбоваться на оркестр, но увидел только раскисший весенний двор, оркестра же нигде не было видно. Он оглядел весь двор и даже встал на цыпочки, чтобы заглянуть вниз, но двор был совершенно пуст. Между тем музыка продолжала играть и доносилась несомненно со двора — слух не мог обмануть Славу.