В ту же реку. Начало пути - Николай Дронт

Затем Катька не то советов матери наслушалась, не то подружки накрутили, только стала учить меня правильной жизни.

Началось с того, что в школе один охламон спросил про ювелирку с материка. Его отбрил, Катька стала интересоваться. Не сказал, конечно, а она обиделась.

Дальше – больше. В райцентр поехал вместе с Самуилом Яковлевичем и местным фотографом свадьбу снимать. Как обычно, ночная печать, матерные частушки и выход молодых с вручением альбомов. Денег получил, понятно, меньше, но достаточно. На троих же делили, не считая того, что отдали в дом быта. Тут Катька и говорит, мол, фотоаппарат-то твой, ты горбатишься, снимаешь, а тебе копейки платят. Купи себе увеличитель, бумагу и химию. Будешь снимать от себя, хорошие деньги заработаешь.

Во-первых, зачем она в мои дела лезет и мои деньги считает? Во-вторых, никто не знает, что я помимо зарплаты за каждую съемку неплохо получаю. К тому же от Самуила Яковлевича бескорыстия не ждут, он на должности и вместе с фотками выдает квитанцию дома быта. Берут ее или не берут и куда пошли потом деньги, никто не ведает, однако формальности соблюдены, и никаких претензий быть не может. А я, начав класть плату за съемку себе в карман, в глазах целого поселка сразу перепрыгну в разряд барыг. В-третьих, после первой, максимум второй, фотосессии ко мне придут строгие дяди из ОБХСС и скажут: «Нехорошо…» В СССР так зарабатывать нельзя, а доброжелатели верняк стукнут. Есть еще в-четвертых, в-пятых и просто человеческие отношения с тем, кто меня учит ремеслу фотографа.

Опять же девчонка постоянно зудела, почему я по субботам на танцы не хожу… Она меня научит танцевать. Пить плохо, напиваться нельзя, но мы с ней по глоточку красненького, из бутылок, что с юга привёз, могли бы иногда вдвоем употреблять. Одеваюсь я, оказывается, неправильно. Надо не черную рубашку носить, а как все – белую. После аванса вдруг спрашивает: «Ой, ты сегодня денежку у себя получил, да? А сколько? Ну скажи, мне просто интересно». И как ей объяснить, что на танцах мне жалко терять время? Что не хочу встревать в поселковые разборки среди пацанов… Что белая рубашка в нашей воде желтеет после нескольких стирок и мне жалко мать, отбеливающую ее… Что черная выглядит красиво, я один так по поселку хожу, и это мой стиль… Зачем объяснять сотый раз про то, что я сердечник и мне не нравятся последствия употребления алкоголя и табака? Секрет, кто сколько зарабатывает, любая бухгалтерия хранит свято. У меня родители о заработках не спрашивают. Почему я должен докладывать про свои денежные поступления любопытной болтливой девчонке?

Когда постарался мягко донести до Кати, что есть вопросы, которые ее не касаются, она устроила истерику, развернулась и ушла. В школе о разрыве сразу узнали. Котёнок подружкам рассказала про наш разговор с мельчайшими подробностями. Ириска бросает ехидные взгляды, кое-кто посочувствует, кое-кто злорадствует. Как мне тишком стукнула Жанка, девчонки ждут, что я побегу мириться, и спорят, как именно буду просить прощения. Катька решила меня простить, но только со второго раза.

Мама вечерами непрерывно вздыхала: «Где же Катенька? Почему она к нам перестала заходить?» Дня два терпел, потом терпение лопнуло, и я серьезно поговорил с отчимом. Рассказал, в чем дело и почему так произошло. Дядя Володя с уважением посмотрел и пообещал, что мать прекратит стенания. Кстати, прекратила. Только напоследок прочла лекцию на тему «Любовь – не вздохи на скамейке» и «Мы в ответе за тех, кого приручаем». На прямой вопрос: «Я виноват в том, что не стал рассказывать все подробности о себе и своих делах?» – ответила: «Ну, ты же мужчина…» Логику не понял.

– Я тут узнала, что Лёша Костров москвич и собирается после школы возвращаться домой. Интересно, правда?

– Да, милая. Я тоже об этом думал. И, главное, он очень понимающий юноша.

– Пап, мам! Вы про что?

– Доченька, ты же собираешься поступать в институт. Почему не в Москве?

– Полностью согласен с мамой, столичное образование имеет много плюсов.

– Можно поступать и в Москве. Но при чём здесь Лёша?

– Он серьёзный мальчик, с ним можно договориться, чтобы ты осталась жить в столице.

– А мы с мамой потом к тебе переедем жить.

– Я ничего не поняла.

– Какая ты у нас еще маленькая! Если мальчик умный, ему можно кое-что предложить, чтобы всем стало хорошо.

– Мама говорит, что без прописки пристроиться в московский кооператив нельзя. Но если ты выйдешь замуж за москвича, то вам можно будет купить трехкомнатную квартиру.

– Мне же он совсем не нравится! Ну… Почти совсем… И замуж я не собираюсь. Вот еще! Жить непонятно с кем!

– Вместе жить не обязательно. От него нужна только прописка. Потом вы можете развестись. Он получит однокомнатную квартиру, ты двухкомнатную. Мы приедем к тебе жить и снова поменяем квартиру на трехкомнатную.

– У нас есть знакомый маклер с большими связями.

– Лёша никогда не согласится! И я тоже не хочу. Вы сами знаете почему.

– Я знаю, ты знаешь, папа знает, что у нас в семье есть кое-какие обстоятельства. А остальным про это знать и не стоит.

– Ты пойми, мальчику много не надо. Стрельни глазками, и он уже твой.

– У него уже есть подружка, просто они сейчас поругались.

– Вот видишь, как всё удачно складывается!

– Мне же Ирка сама так велела делать!

– А ты больше ее слушай. Ухи растопырь поширше, и пусть тебе на них кто хочет лапшу вешает. Ирка сама с ним погулять мечтает, а мать против. Вот и сидит, как злая собака на сене. Ни себе ни людям.

– Стерва! Значит, она специально? Да? Говорила: «Делай как скажу! Он с рук будет кушать!» И что теперь? Может, ему дать?

– Тогда совсем дурой будешь. Мужики ценят только то, чего сами добились. Взять он, может, и возьмёт, только потом к другой сбежит. От тебя всё получил, зачем ты ему нужна?

– Я маме его нравлюсь.

– Это пока. Потом, может, другая понравится.

– Так что делать-то?

– Поговори с ним. Слезу пусти, дави на жалость. Или наоборот, найди другого парня и заставь ревновать.

– Ты как думаешь, Лёшка к Катьке вернется?

– Не знаю… А тебе зачем? Сама с ним закрутить хочешь?

– Да нет. Не знаю… Можно было бы вообще…

– Катька тебя с потрохами сожрет.

– Не сожрет, подавится. Да и не нужен мне ее Лёшенька.

– На нее Игорек из ее класса поглядывает. Можно попробовать их свести.

– Ну, ты придумала… А давай сведем!

– Что она, сама должна с тобой заговорить? Подойди, пригласи в кино. А там… темнота – друг молодежи.

– Думаешь?

– Я с Ленкой так и задружился. Это она сказала, что ты Котёнку нравишься.

– А Писарь?

– Что Писарь? Сам виноват, раз его девчонка бросила.

– Ну не знаю… У меня рубль есть и мелочи копеек сорок. Хватит?

– В будний день на два раза! И оба с мороженым! Только билеты бери на последний ряд.

С 6 ноября неделю не учимся, у нас каникулы. Как члена комитета комсомола и знатока иностранных языков меня еще в сентябре обязали приготовить номер на школьный концерт к 7 ноября. Будет комиссия из области, школе надо произвести хорошее впечатление. Желательно перевод чего-нибудь иностранного, очень желательно рассказ о тяжелой жизни рабочего класса за границей. В прошлой жизни мне тоже навесили задание приготовить номер, но обошлись без ограничений. Тогда читал Маяковского, затем с ним же попал на областную олимпиаду. Занял первое место и был удостоен предложения поступить в театральный институт в Хабаровске. Вне конкурса, на специальность «актёрское искусство». Однако не воспользовался возможностью. Во-первых, после десятого класса мы в Москву возвращались. Во-вторых, не верил, что стану известным артистом, и решил, что лучше быть средним инженером, чем средним актером. В новой жизни Маяковский уже не прокатит. Пришлось искать хороший перевод.

Долго думал, пока случайно не наткнулся на старую пластинку 1961 года. Фирма «Мелодия», ташкентский завод, «Вокруг света» (девятая серия). На в меру запиленном диске последней песней шла «Англия. Шестнадцать тонн (М. Тревис). Герберт Рид». Сразу вспомнил клип Курия на Ютубе, в свое время он мне очень нравился. Восстановил слова, порепетировал. Со слухом у меня напряг, но тут почти речитатив, справлюсь. Школьному ансамблю показал пластинку, те согласились подыграть. И вот 6 ноября концерт школьной самодеятельности в клубе. Выхожу на сцену в том самом «не джинсовом» чёрном костюме из «Альбатроса». Клетчатая ковбойка под жилетом оттуда же. Ремень с пряжкой Коли Кима и моднючие лаковые полуботинки отчима. Только золотой фиксы не хватает, а то все девчонки были бы моими.

Завожу политически правильный рассказ, типа тридцатые годы, тяжелая жизнь шахтеров. Наличных денег не дают, товары под запись в магазине шахты, как у наших рабочих до Октябрьской революции. Дескать, в таких условиях родилась песня, ну и так далее, что положено. Народу не очень интересно, однако две минуты выдержали. Подражая Теннесси Форду, легендарному исполнителю этой песни, начинаю щелкать пальцами, отбивая ритм. Тихонечко вступает школьный ансамбль.