В очень странной позе - Ильяс Сибгатулин

это экстренный случай. А теперь у вас обычное удаление катетера, которое проходит за полчаса.

— О как! — удивился Розенберг, — И что теперь делать?

Мне хотелось ему помочь. Но как?

«Пригласи его к себе, то-то будет «помощь»

«Ну что за глупости, рогатый!.. Лучше промолчи, Лизонька. В молчании истина откроется и ему, и тебе»

— Слушайте, вам лучше встать в очередь, если хотите лечь на операцию бесплатно. Очередь двигается быстро.

— Так…

— Но можете пойти в платную клинику. Но про цены я вам подсказать не смогу. Это вам надо в Институт урологии. Давайте я вам сейчас составлю направление на бесплатные анализы, пройдете в своей поликлинике, а затем вас закрепят в очереди. Хорошо?

В задумчивости он кивнул и также молча принял у меня из рук направление.

— Что ж, — начал Эдмунд Розенберг, и я поняла, что он собрался прощаться.

— Эдмунд, послушайте, у вас все будет хорошо. Я вам написала свой номер, вот тут, на направлении, если будут боли или нужен будет совет, пишите… или звоните.

— Спасибо, док. Всего хорошего.

И он ушел… снова. Так закончилось мое знакомство с Эдмундом Розенбергом, еще одним пациентом, который мог стать кем-то большим. Но… нет.

Я глядела ему вслед, но очень быстро знакомый синий пиджак заслонили вновь прибывшие пациенты.

Работа.

* * *

Так мы простились с доктором Фенимонд. Пришла в мою жизнь, спасла ее от болей и тревог. И также скоро ушла.

«Люди приходят и уходят. А ты продолжаешь вести свой внутренний диалог»

До операции оставалось теперь целых полгода. Что не укладывалось в голове, если вспоминать слова тех же врачей о катетере, который из меня стоило изъять после месяца лечения.

Но плохую новость подтвердила старшая медсестра в местной поликлинике, куда я обратился сразу после посещения Фенимонд.

— Да, сейчас большая очередь, могу зарезервировать вам место на операцию на двадцатое апреля, — сухим голосом сообщила медсестра, — до этого времени как раз пройдете все обследования и сдадите анализы.

Она выдала мне внушительный список из двух десятков различных проб: крови, мочи, кала — в общем, классика и даже больше.

Тут делать было нечего. Я согласился.

И после этого дни потянулись сурово медленно.

Все чаще стали приходить боли. Периодически левый бок начинал ныть. Порой даже уколы и таблетки не спасали. В такие моменты я чувствовал себя трухлявым пнем, в котором застряла ржавая проволока. Иногда забегая в туалет, я обнаруживал, что испускаю красную мочу.

Спать ночью тоже было проблематично — приходилось принимать позы, столь же странные, что и в больнице. И это напрягало.

И, видимо, это напряжение сказывалось на остальных аспектах жизни. Я болезненно похудел, передвигался медленно, запивал тоску болеутоляющими. К тому же мои работодатели решили, что такой — раздражительный и несговорчивый — сотрудник им больше не нужен.

После увольнения состоялся долгий разговор с родными. Волна поддержки показала мне, что пора взять ситуацию под жесткий контроль.

До назначенной даты операции оставалось еще три месяца. Но я ждать больше не мог и отправился в поликлинику.

Местный уролог, заглянув в мой анамнез, охнул и тут же рекомендовал обратиться в частный институт урологии к его коллеге.

Куда я и отправился десятого января.

Встретили меня медсестра средних лет, стоявшая за ресепшеном, и молодой врач.

«Примерно твоих лет, Эд. Видать хорошечно зарабатывает»

Да, врач выглядел весьма респектабельно. Как и все внутреннее пространство клиники.

— Здравствуйте, вы по какому вопросу? Чем можем помочь? — начала медсестра.

«Давай, Эдичка, поведай им всю историю»

«Зачем, можно же просто анамнез предъявить!.. Хех»

Я вытащил историю болезни и дополнил ее кратким пересказом своих болевых ощущений.

— О, доктор Шахтарджин, это как раз по вашему профилю.

Она передала мои документы молодому врачу. Тот молча взглянул на снимки и КТ, затем спросил.

— Операция когда была?

— В конце октября.

Он прикинул.

— Это вы три месяца уже с катетером ходите?

Я кивнул.

— Вы серьезно? — усмехнулся доктор.

Я снова кивнул.

«Эд, дружище, тут надо соглашаться на все. А то даже у нас на третьем круге Ада таких болей не бывает. А ниже я еще не спускался»

— Я готов лечь прям сегодня.

— Это вы не торопитесь. Сначала несколько анализов и нужен снимок КТ новый. Вы же платно к нам пришли? — уточнил врач.

— Да.

— Тогда вам минимум пять дней надо будет полежать у нас. Операцию я сам проведу. Как только все анализы сдадите, приезжайте с вещами.

Затем он ушел, а медсестра сделала предварительный подсчет.

Анализы заняли еще неделю, и семнадцатого января, в самый снежный день месяца, я приехал на вторую операцию.

VIII

Увидев в первый раз снимок КТ пациента Розенберга, я был удивлен… да нет, скорее тут уместнее слово шок. Давно в практике такого не было. Как правило, люди со стенд-катетером, «задерживающимся» в организме на такой длительный срок, заканчивают в приемном покое с экстренной операцией.

Но судя по внешнему состоянию пациента, он даже свыкся с инородным телом внутри. Надо было сделать несколько анализов и проверить, насколько сильно катетер покрылся солевыми отложениями.

Помня интерновскую практику, я сделал выводы, что повторный опыт оперирования для Розенберга будет столь же неприятным, что и первый. Ведь при достаточно плотных солевых отложениях изъять стенд можно будет только, сделав надрез… А там уже не местный наркоз, а полноценная анестезия, вскрытие брюшной в нижней трети, ковыряние во внутренностях, кровь, металл и прочие «прелести» подобных операций.

Это я еще молчу про странные и порой до смешного нелепые позы, которые мы просим — заставляем — принять пациентов.

Камасутра, кстати, составлялась, во много ориентируясь на те скрючивания, в которые обращалось тело человека во время испытывания различных болей. А затем уже медицинские трактаты писались, изучая позиции из индийской литературы. То-то Авиценне и аль-Бируни было весело, когда они листали Камасутру и представляли, как все эти изгибы — смешные и грешные — превратить в научные изыскания, полезные в медицине.

Да, было время. Сейчас на операционных столах, конечно, тоже… Рай и Ад сплетаются, порой, в таком больном фантазме, что даже мне жутковато становится. Особенно, когда пациент вдруг начинает дергаться в процессе.

Операция идет, а он, хоп, и глаза открыл. Анестезия прошла — и такое бывает — боль вернулась, а главное, осознание того, что тебя уже режут. Жуть…

Или просто из-за каматоза начинают бредить, видеть сны, кошмары, грезы и из-за этого «пляшут», дерутся», «скукоживаются».

Да, в обычной жизни не часто так люди прогибаются, как на операционном столе.

«Что-то