Особое задание - Михаил Прудников

— Кто тут старший по чину? — крикнул он.

К нему тут же подбежали несколько офицеров, и среди них — загорелый майор саперной службы. На пыльном кителе под мышками расплылись темные пятна пота.

— Когда рассчитываете закончить мост? — спросил Штроп.

— Полагаю, часа через три, — торопливо оправляя китель, ответил майор.

— А раньше?

— Совершенно невозможно. Мало людей. Я уже радировал командованию просил помощи.

Несколько мгновений Штроп с холодным интересом рассматривал лицо майора.

— Людей, говорите? Сколько же вам надо человек?

— Ну… — замялся сапер. — Сорок или пятьдесят.

Штроп обернулся к вытянувшимся перед ним офицерам, и взгляд его остановился на обер-лейтенанте, стоявшем тут же. Кивнув головой в сторону видневшегося невдалеке села, Штроп приказал:

— Слушайте меня, обер-лейтенант. Соберите своих солдат и отправляйтесь в это село. Вытряхните из домов всех, кто способен держаться на ногах, и гоните сюда.

Вскоре солдаты привели к мосту группу местных жителей — женщин, стариков. Они испуганно жались друг к другу. Крестьян заставили таскать сырые сосновые бревна для настила. Денщики, ехавшие в другой машине, расстелили для Штропа и Венцеля брезент под кустом. Те, удобно расположившись, наблюдали за работой. Шофер «вандерера» принес бутылку вина и закуску, расставил на скатерти дорожную посуду.

— Этот майор — болван, — говорил Штроп, поднося ко рту бутерброд с ветчиной. — Жалуется на недостаток рабочей силы, когда она у него под боком.

Впрочем, таких типов я встречал не раз. Их главная беда в том, что они еще не почувствовали себя хозяевами на завоеванных землях. Ведут себя как гости.

А мы здесь хозяева, штурмбаннфюрер. — И, описав вокруг себя рукой полукруг, добавил торжественно: — И это все наше, на вечные времена.

Настроение у Штропа по-прежнему было отличное: он на этот раз даже позволил себе выпить глоток вина.

Часа через полтора мост был готов. Черный «вандерер» пропустили на ту сторону реки первым.

6. Где-то скрывается генерал

К приезду Штропа и Венцеля комендант города майор Патценгауэр позаботился о помещении для полиции и гестапо. Это был двухэтажный особняк, отгороженный от улицы палисадником с зарослями сирени и акаций.

Венцель и Штроп осматривали помещение, пока солдаты из строительного батальона расставляли мебель.

Штроп остался доволен своим кабинетом. Это была продолговатая большая комната с лепным потолком и дорогой люстрой, которая вызвала живейший интерес и у Венцеля.

Кабинет Венцеля был обставлен менее роскошно — и стол поменьше, и люстра поскромнее. Это не очень существенное обстоятельство все же укололо самолюбие начальника полиции.

— Обратите внимание: подвески из чистого хрусталя, а украшение на ободе — настоящее барокко.

Штроп усмехнулся краешком тонкого рта.

— Эта люстра теперь собственность германского государства, и вы, Венцель, напрасно бросаете на нее жадные взгляды аукционера.

…Через несколько дней секретная служба донесла о том, что где-то в окрестностях города или в самом городе скрывается раненый командир русской пехотной дивизии — генерал.

Этот факт очень заинтересовал и Венцеля. Он немедленно вместе с доложившим ему о скрывающемся русском командире сотрудником пошел в кабинет Штропа.

— Генерал? — переспросил Штроп.

— Да, генерал-майор, — ответил Венцель. — Его фамилия Попов.

Все несколько мгновений молчали.

Первым заговорил главный следователь:

— Нужно произвести немедленную перерегистрацию жителей.

— Она уже давно началась независимо от этого, — сказал Венцель.

— Вам известны приметы этого генерала? — осведомился Штроп у полицейского.

— Весьма приблизительно. Возраст около сорока, волосы русые, глаза светлые, рост выше среднего.

— Так, — Штроп задумался. — Немедленно прочешите весь город и ближайшие деревни. А также проверьте раненых, что лежат в больницах. Надо направить в больницы свою агентуру. Желательно из числа проверенных пленных или медицинского персонала. Если этот генерал прячется в городе, то наверняка по подложным документам. Вам, Венцель, придется взять на себя хлопоты по агентуре. Эта мера поможет нам выявить не только одного генерала Попова, но и еще кого-нибудь.

Когда начальник полиции и главный следователь остались одни, Штроп сказал:

— А недурно бы утереть нос молодчикам из абвера. Покажем им, как надо работать.

— Я думаю, что с вашим опытом… — начал было Венцель, но Штроп оборвал его:

— Пора приступать к делу.

В тот же день, изучая личные дела персонала Субботинской больницы, Венцель натолкнулся на фамилию медицинской сестры Маргариты Ивашевой. Из документов этой сестры явствовало, что ее мать из бывших дворян и в настоящее время нигде не работает. Венцель попросил своих сотрудников под каким-нибудь благовидным предлогом побывать на квартире Ивашевых.

Когда ему доложили, что молодая Ивашева очень недурна собой, он переоделся в штатское платье и отправился на Большую Гражданскую, где жила Маргарита вместе с матерью Софьей Львовной.

На лестничной площадке, напротив двери с № 27, Венцель постоял прислушиваясь. Из квартиры доносились звуки рояля. Играли вальс Шопена.

7. Палата № 3

Алексея перевезли в Субботинскую больницу ночью. Подводу Аниному отцу, заметно обрадованному отъездом опасного постояльца, дали соседи — хитрый мужик сказал, что везет в город картофель на продажу. Лещевский понимал опасность того, что он на свой страх и риск берет в больницу неизвестного человека, раненного при несомненно таинственных обстоятельствах. Но иного выхода не было. Без операции, произведенной в больничных условиях, Алексей бы не выжил.

Полдюжины темно-красных кирпичных корпусов выстроилось тремя шеренгами среди старинного парка, отгороженного от улицы высоким забором. Больница почти не пострадала во время артиллерийского обстрела и бомбежек, лишь в небольшой двухэтажный флигель, недавно построенный и стоявший на отшибе, угодил снаряд. Он пробил крышу и разорвался прямо в операционной, которую пришлось перенести в другое здание.

Больница была переполнена. Койки в палатах стояли впритык.

Некоторые больные и раненые лежали на полу, в коридорах, на лестничных площадках.

В тесной перевязочной Лещевский с помощью единственного хирурга, из-за престарелого возраста не мобилизованного в армию, оперировал. Когда очередь дошла до Алексея, Адам Григорьевич, усталый, с блестевшим от пота лицом, предупредил, что будет вынимать осколки без наркоза. Спасти ступню, возможно, и удастся, но, видимо, несколько пальцев придется ампутировать.

Через час Алексея унесли из перевязочной без сознания.

Когда он пришел в себя, то не мог определить, сколько времени прошло после операции. Час? Два? Может быть, день?.. Хлопали двери, кто-то стонал, кто-то кричал, но все это было где-то очень далеко, словно за стеной. В голове мутилось, и Алексей никак не мог понять, что происходит. И только позже от сестер узнал, что пролежал в забытьи трое суток. Вскоре в больницу пришла Аня. Санитарки пропустили ее к Алексею. Старенькое пальтишко на ней промокло от дождя, стоптанные ботинки, видимо, уже давно плохо выдерживали единоборство с лужами, но девушка, как всегда, не унывала.

Раненые зашевелились, заулыбались. Аня весело поздоровалась с ними, как со старыми добрыми знакомыми, и, усевшись у кровати Алексея, начала вытаскивать из хозяйственной сумки свертки. В них были картофельные оладьи, кусок свиного сала, банка с солеными огурцами. Алексей принял гостинцы с тягостным чувством вины перед Аней и перед ее матерью.

Он знал, что им приходится самим несладко. Но Алексей знал и другое: не будь этих передач, ему не подняться с больничной койки…

Шли дни, и в палатах становилось просторней. Почти каждый день кто-нибудь из раненых отправлялся на носилках в свой последний путь. Умирали от голода.

Умирали от ран. Смерть появлялась и в образе гестаповцев — они уносили «пациента» на допрос, после которого тот обычно уже не возвращался.

Выздоравливал Алексей медленно, хотя Лещевский делал все возможное, чтобы выходить своего молчаливого пациента. Сказывались потеря крови, недоедание, но молодость брала свое.

Алексей часто возвращался мыслью к прошлому.

Свободного для размышлений времени было хоть отбавляй.

…Группа «Ураган» покинула Москву ранним июльским утром. Старенькая полуторка, прогрохотав по пустынным, спящим улицам столицы, выехала на Минское шоссе. Машину вел сам Алексей Столяров (по легенде Алексей Попов).

Их было семеро. Все опытные чекисты, за исключением радиста Ивана Балашова, двадцатилетнего комсомольца, студента института связи.