Танкер Дербент - Юрий Крымов

- Потише бы, Гусейн, - мягко сказал старичок, разложивший перед собой кости в виде забора, - может быть, спят рядом, а вы...

- Ни черта не видно, - сказал парень, смешивая кости. - Темно. Надоело.

Он поднялся, сплюнул в окно и сел на место.

- Послушайте, - заговорил он, придвигаясь, - вы ведь доктор, кажется. Верно?

- Ну, доктор.

- Вот и скажите мне, доктор, что такое запой?

- То есть какой запой? Алкоголизм, что ли?

- Ну, пусть алкоголизм, все едино. Но что это такое? Болезнь или нет?

Доктор погладил бородку.

- Безусловно да. Привычка организма к алкоголю идет рука об руку с отравлением, перерождением тканей. Тяжелая болезнь. И она передается по наследству, заметьте!

- А как лечат от этой болезни?

- К сожалению, есть только одно верное средство, - сказал доктор, улыбаясь, - бросить пить.

- Хорошее средство.

Парень вытянул ноги, прислонился к стенке и затих. Он докуривал папироску, и в темноте казалось, что он держит в зубах уголек.

- А вы запиваете, стало быть? - полюбопытствовал доктор.

- Предположим.

- Бросьте, Гусейн. Обязательно бросьте!

- Будьте покойны...

Замолчали. Доктор посидел немного и полез за корзинкой с провизией. Аккуратно разложил на коленях газету и вытащил крутые яйца, хлеб, цыпленка. Нащупал бутылку с водкой, но оставил ее и быстро закрыл корзинку.

- Славная птичка, - сказал он, прожевывая цыпленка, - хотите кусочек?

- Не хочу, - отозвался Гусейн. - Слушай, доктор.

- Ну?

- Можно ли судить человека за то, что он болен?

- Не понимаю.

- Очень просто! Вы, например, запойный, или, по-вашему, алкоголик, сделали два-три прогула, и вот вас судят общественным судом с обвинителем за красным столом и все такое. Правильно это?

- М-м... Правильно, конечно. То есть я говорю вообще. Видите ли, Гусейн, алкоголизм мы называем болезнью в том смысле, что он сопровождается болезненными явлениями, отравлением организма и так далее. Но от вас зависит положить этому конец, перестать употреблять алкоголь. Если вы этого не делаете и вдобавок нарушаете дисциплину, вас судят. Судят не за то, что вы больны, а за отсутствие воли к выздоровлению. Понимаете?

- Очень просто!

- Вы живете в коллективе, Гусейн, а в коллективе отсутствие доброй воли часто равносильно преступлению. Вы должны были сделать, но не сделали, преступление, так сказать, пассивное, но... преступление.

- Довольно. Все ясно!

- Уж вас не судили ли, чего доброго?

- А пожалуй, что и так!

- За что же?

- Да все за это.

Гусейн поднялся, и его большое тело заслонило окно, В купе стало темнее.

- Осудили меня крепко, - сказал он спокойно, - вышибли из комсомола, списали с корабля. Что я теперь? Меченый люмпен...

- Не говорите вздора, - сказал доктор строго. - Как это случилось?

- Да просто. У меня, доктор, это вот как бывает. Работаю месяц или два, а то и три, думать забуду, как оно пахнет, спиртное. Потому что я знаю за собой эту слабость и говорю себе: цыц! Но все-таки она сидит во мне, болезнь моя. Сидит и ждет той минуты, когда я ослабею и не смогу удержаться. Потому что бывают у меня состояния, когда я сам собою недоволен и когда мне кажется, что и другие на меня смотрят волком. А ведь без столкновений не проживешь ни в дружбе, ни в работе. Вот и кидаешься на людей. И все-то делается противным, безнадежным.

- Так это нервы. За что вас судили?

- Извольте! Я ведь судовой моторист. Машина на судне - первое дело, и я человек нужный. Машину я знаю как практик, по опыту, по привычке, не то что судовой механик. Тот сначала учился, изучал машину по книге, а потом уже получил практику. Мне бы тоже интересно узнать, что к чему, да как узнаешь? Механик говорит: делай. Мое дело - исполнять. Привязался я к нему как-то: почему да отчего? Он оборвал: делай, не разговаривай! Не нужно ему, чтобы я знал, когда он сам знает и на себя надеется. А меня заело. Почему он свои знания при себе держит? Кажется мне, что я не хуже его понимать могу. Поругались мы на стоянке в порту. Тут эта самая минута и подошла... Одним словом, потребность запить. Я и запил моментально.

- И на судно не вернулись?

- Не вернулся. Я как в духан залез, мигом налился и стал зверем. Пьяный - я нехороший, свободно могу обидеть человека. К тому же у меня сила чрезмерная, знаете... Товарищи начали уговаривать, и вышла пьяная буза вспоминать не хочется...

- Прибили, что ли, кого?

- Да, было и это. А судили меня уж потом, когда судно обратно вернулось. В красном уголке всю команду собрали и меня посадили отдельно, как полагается. Помполит обвинителем был... "Он, - говорит, - льет воду на мельницу классового врага". Это я-то! Говорил он много, но мне ничуть не стыдно было, и я еще больше озлился, так что и защищаться не захотел... А стыдно мне стало только вот теперь, сейчас...

- Почему же теперь?

- Да как-то вы толково объяснили. Обыкновенный человек! Ножку цыпленка гложете... А так объяснили!

- Чудак человек, - улыбнулся доктор. - А куда вы едете, позвольте спросить?

- Поступаю на новый теплоход "Дербент". Отдел кадров посылает. Думают, что я на новом месте брошу пить. Я обещал, мне что ж...

- Надо бросить, обязательно надо, - сказал доктор, покашливая, необходимо взять себя в руки.

- Ладно. Вы тогда хорошо сказали. Лучше не скажешь... Хватит...

Над ними вспыхнул свет. Гусейн стоял посредине купе, заложив руки за спину. Он был грустен и словно прислушивался.

- Куда-то Женя исчезла, - сказал он. - Неужто все с этим долговязым?

- Нравится? - спросил доктор, улыбаясь.

Гусейн молча наклонил голову и вышел в коридор...

Поезд подходил к станции. На темном небе огни нефтяных вышек мигали как звезды, крупные и желтые. Женя, на ходу оправляя волосы, быстро прошла по коридору. Завидев Гусейна, она остановилась и повернулась к раскрытому окну. Он видел, что она вытерла глаза носовым платком. Тогда он подошел к ней и стал сзади.

- Дайте на вас посмотреть, - сказал он грубовато. - Случилось что-нибудь, Женя?

- Оставьте, - сказала она тихо, - пройдет... Я не хочу, чтобы заметили...

Гусейн взял ее за руку.

- Никто и не увидит, здесь темно. Он к вам приставал, да?

- Ничего, - она яростно высморкалась. - Такой подлец... Только, пожалуйста, молчите!

- Я вас позвал тогда, а вы не пошли, - сказал Гусейн укоризненно. - Где же он теперь?

- В тамбуре стоит... Но вы не вздумайте сказать ему что-нибудь...

- Не скажу. - Гусейн вынул из кармана медный пятак и подбросил его на ладони. - Знаете что? Идите себе в купе, как будто ничего не было. Понятно?

Она взглянула на него пристально.

- Вы хотите что-то делать? Гусейн...

- Изуродую его, как бог черепаху, - сказал он тихо и озабоченно, только и всего.

- Вы с ума сошли!

- Ничего подобного...

- Не смейте! - Она вцепилась в его рукав и отчаянно зашептала: - Я вас умоляю, я кричать буду, если вы...

- Чего вы волнуетесь? - сказал Гусейн удивленно. - Если вам неприятно, я не трону его. А не мешало бы.

- Нет, нет, я вас прошу. Что за дикость! Я чуть было сама не ударила его. - Она повела плечами.

- Жалко, что не ударили...

- Нет, теперь я довольна, что удержалась. Вырвалась и ушла. - Она заговорщицки приблизила к нему лицо: - Сейчас вы меня больше испугали. Дикарь этакий! Только не отходите от меня, он может прийти.

Гусейн покосился и рассеянно поиграл пятаком. Она стояла рядом и разглядывала его с интересом.

- Послушайте, - сказала она наконец, - зачем вам вдруг понадобилась эта монета?

- Эта? - Гусейн раскрыл ладонь и тотчас, сжав кулак, сунул ее в карман. - Это обыкновенный пятак.

- Вижу, - с усмешкой сказала Женя.

- От него удар тяжелее... - неохотно пояснил он.

Девушка округлила глаза и вдруг прыснула хохотом. Она хохотала, отвернувшись к окну и закрыв лицо руками. Нахохотавшись, она вздохнула и закусила губу.

- Простите, - шепнула она, силясь подавить смех, - это что-то невозможное, вы просто потрошитель какой-то.

Потом она сразу стала серьезна и горячо сказала:

- Все-таки я благодарна вам - вы хороший товарищ. Теперь мы выйдем вместе, и вы поможете мне нести вещи. Как славно, что мы познакомились! Через несколько дней мы можем встретиться с вами. Хотите?

- Хочу, - пробормотал Гусейн; он осторожно освободил руку и оглянулся. - Кажется, идет кто-то.

Штурман Касацкий шел по вагону, тихонько посвистывая. Теперь, при вечернем освещении, он казался моложе и стройнее. Он шел, четко выбивая каблуками размеренные шаги и картинно развернув плечи. Поравнявшись с Гусейном, он посмотрел ему в глаза светлым, наивным взглядом. "Не вышло, казалось, говорил этот взгляд, - попробуй ты теперь. Не зевай, малый".

- До чего нахальный, бесова морда, - сказал Гусейн, провожая его глазами. - Кто он такой, интересно?

Поезд пронесся между длинными рядами товарных вагонов, грохоча колесами на стрелках. В окнах замелькали вереницы огней, черные колонны перегонных печей, окутанные клубами дыма. Касацкий сидел у дверей на чемодане.