Куртизанки дорог - Борис Мишарин

— Нет, мама, — возразила Диана, — Ты же знаешь, что я не курю дома.

— Спасибо, — бросила с сарказмом мать, — Хоть не скрываешь очевидное. Но что из тебя вырастет, тебе только тринадцать лет?

— Скоро четырнадцать исполнится.

— Да какая разница — тринадцать, четырнадцать: все равно легкие не окрепшие. Ох, дождешься, Дина, выпорю, как сидорову козу…

Она не стала продолжать дальше бессмысленный разговор, прошла на кухню, вытащила из пакета принесенные с собой продукты. Вспомнила, что не купила хлеба.

— Дина, — крикнула мать из кухни, — хлеба сходи, купи.

— Мама, я завтра утром сбегаю.

— Утром, — хмыкнула Тамара Сергеевна, — а ужинать с чем будем — ни крошки нет.

Диана испугалась всерьез: на улице ее могут отловить Вовка или его дружки. Подружки, суки, сразу сдадут, если увидят. А это означает конец — затащат силой, вколют героин где-нибудь в подъезде и отпустят домой. Отпустят, чтобы оставить навсегда… Матери не объяснишь — такую бучу поднимет, что свет туши. Сослаться больной — уже ответила, что здорова. Зря сказала, зря.

Мысли кружились около одной темы и не находили ответа. Что делать, что? «Эх, если бы жив был отец». Он ее понимал и любил. Не то, что мать — вроде любит, а не поговоришь толком, не откроешь душу. Водка, замешанная на афганском синдроме, сделала свое черное дело. Год, как отца не стало.

Диана вздохнула: «Придется идти, будь что будет»…

— Ладно, мама, деньги давай.

— Возьми сама в кошельке.

Диана высунулась из подъезда немного, осмотрелась — вроде бы никого из знакомых нет. Пошла крадучись, оглядываясь по сторонам, готовая в любую секунду дать стрекача. Сердце бешено колотилось от волнения.

Магазин находился недалеко, минут пять ходьбы и она долетела до него пулей. В голове свербела одна мысль: только бы не нарваться.

Взяв буханку, Диана поспешила домой. Все складывалось на редкость удачно и, подходя к своему подъезду, она облегченно вздохнула: пронесло.

Постояла немного на улице, отдыхиваясь, и вошла в подъезд. Ноги стали сразу же какими-то ватными, и она прислонилась к стене.

— Что, сучка, добегалась? — Вовка с издевкой смотрел на нее. — А кто мне денежки вернет за травку? Косячки то ты любила посмолить. А за дозу вчерашнюю?

— Вова, Володенька, — залепетала Диана пересохшим от волнения голосом. — Я все отдам, подожди только немного.

Страх, безмерный страх охватил ее, сжал в тиски и не давал думать.

— Все отдам, — ухмыльнулся Владимир, — когда? После дождичка в четверг? Мне деньги сейчас нужны, понимаешь — сейчас.

— Володенька, сейчас нет, но я отдам, обязательно отдам… завтра, — решила соврать она, а потом убедилась и сама. — У матери возьму и отдам.

— У твоей матери денег в кошельке — что в решете воды: капли одни. А мне деньги сейчас нужны, сейчас.

Владимир сверкнул зло глазами.

— Я и отдам сейчас… Подожди только до завтра.

— Сейчас или до завтра? Ты хоть понимаешь, что несешь? Все вы завтраками кормить горазды, а я уже завтракал сегодня, — он противно ухмыльнулся. — Нет, значит, нет.

Владимир сделал шаг вперед и видел, как затряслась Диана. Он понимал, что сейчас лучше действовать не физической силой, а психологическим напором. Страх не дает думать и рассуждать.

— Вовочка, миленький, но хочешь, я отработаю эти деньги натурой, — решилась на последнее Диана.

— Натурой говоришь, — заинтересованно бросил Владимир, — натурой можно, но опять же сейчас.

— В подъезде что ли? — опешила Диана.

— Зачем в подъезде, ко мне пойдем. Обслужишь по полной программе и мы квиты.

— По полной программе… — испугалась Диана, — я в задницу не дам.

— Да не нужна мне твоя задница. Сделаешь другой комплекс — минет, секс. И все. Ну что, пошли?

Он окинул ее оценивающим взглядом. «Хороша-а-а, намазюкать лицо — сойдет лет за 16, а это на дороге норма. Главное, тело созрело, а остальное мелочи».

— Пошли, я только хлеб матери отдам. И так, наверное, уже заждалась, волнуется.

— Смотри, если обманешь, не выйдешь через минуту… Разговоров вести больше не буду. Сдохнешь…

— Угу, — бросила Диана и скрылась за своей дверью.

В прихожей прислонилась к двери, закрыла веки. Хотелось реветь от безысходности. Кто поможет, кто? «Что ж ты, папочка, оставил меня, бросил? Только ты смог бы меня защитить». Отца знали и боялись в околотке. Контуженый спецназовец мог запросто и голову оторвать, если за дело.

В голове четко всплыл образ умершей Верки. Она была старшая из всех и к Диане относилась по матерински — с теплотой и нежностью, на которые способна опустившаяся наркоманка. Говорила иногда с болью: «Никогда не колись, девочка — жизни не будет». «А ты почему тогда на иглу села» — спрашивала Диана. «Я — другое дело, — отмахивалась она. — От жизни треклятой. Женщиной меня отчим сделал, насиловал почти каждый день, молчать заставлял. Может и убил бы совсем, если б сказала. Не вынесла я как-то его приставаний, ударила сковородой по башке на кухне, схватила деньги, какие были и сбежала. До сих пор не знаю — убила или нет. В Улан-Удэ это было, лет пять назад. Так больше дома и не появлялась, — она тяжело вздохнула. — Очень хочется домой съездить, посмотреть, с матерью проститься. Коротка жизнь наркоманки дорожной. Пять лет я здесь — с моим стажем мало кто на дороге стоит, две трети уже повымерли, кто со мной начинал. Кого убили, кто от передозировки умер. Берешь чек и не знаешь, что в нем. Обычно героин, разбавленный всякой ерундой. Вот и думаешь изредка — от чего сдохнешь: от этой ерунды или тебе чистую геру подсунут. Но это редкость, конечно. Не колись никогда, девочка, не колись. Травкой побаловаться иногда можно и то иногда. Беззащитные мы — крыша только деньги дерет, менты сами оттрахать рады. Нет правды на свете».

Пять лет отработала Верка на дороге, всего пять. Еще одну знала Диана — та восемь лет уже работает. И все…

«Ублажать буду, в крайнем случае, в задницу дам, но наркоманкой не стану», — твердо решила Диана, отдала матери хлеб и вышла к Владимиру.

До дома шли молча. Снимал ли Вовка эту квартиру или она принадлежала ему — Диана не знала. И где его родители — тоже не знала. Знала, что живет он там один и дружки часто заглядывают.

Владимир усадил Диану на диван, присел рядом на корточки, гладя ее ноги и задирая юбку повыше.

— Красивая ты Дина! — восхищенно сказал он. — А одноклассники не пристают? — спросил неожиданно.

Диана усмехнулась.

— Не-ет. Смотрят, правда, сальными глазками, да пырки еще не выросли.

— А сколько тебе?

— Тринадцать.

— Сколько? — удивился Владимир.