Сильвия - Э.В. Каннингем

Он вытащил из бумажника квадратик чуть больше обычной визитной карточки; на одной стороне напечатано «Сильвия Вест» — шрифт самый обыкновенный, без завитушек, — а на обороте написано твердым, ясным почерком: «Уехала к розам, вернусь в пять. Подождите меня, пожалуйста, и не сердитесь».

Я спросил:

— Она всегда выражается не совсем так, как другие?

— Да, чаще всего.

— Нарочно старается? Или это у нее само собой выходит?

— По-моему, никаких стараний.

— Что это значит «уехала к розам»?

— У нее великолепный сад, а белые розы она любит до безумия. Здесь написано про питомник в долине, кто-то ей про него рассказывал. Съездила вчера, купила три куста.

— Обычные или чайные?

— А какая разница?

— Да так. Просто я тоже любознательный, — и я улыбнулся в первый раз за весь наш разговор.

— Кажется, обычные.

Я кивнул, осведомился, можно ли мне взять эту записку. Получив разрешение, положил ее вместе со снимками в карман.

— И как же вы поступите, если мне не удастся для вас ничего добыть? Все равно в октябре женитесь?

— Как-нибудь, Маклин, я сам решу, с вашего позволения. Надо полагать, за дело вы беретесь?

— Берусь, — сказал я. — Особых надежд у меня нет, но, понимаете ли, деньги нужны позарез. Просто позарез.

— Какие у вас ставки?

— Разные бывают, только с такими случаями мне еще не приходилось сталкиваться. Сегодня 12 августа. Дайте мне, допустим, шестьдесят дней. За это время либо что-то найду, либо пойму, что ничего найти невозможно. И давайте вот как условимся: тысяча долларов прямо сейчас, еще четыре, если доставлю нужные вам сведения, а если нет — только тысяча. По совести?

— По совести, — согласился он.

— Ну, еще расходы.

— Какие расходы?

— Почти за все сведения мне придется платить, мистер Саммерс. И недешево, потому что такие дела не из приятных. Надо будет платить полицейским, лифтерам, всякой шпане, а возможно, и мэру какому-нибудь или судье, или, не исключено, другим достойным гражданам, включая прекрасный пол. И еще придется поездить, а я, хотя ничего не имею против поездов и автобусов, думаю, что самолетом выйдет быстрее.

— Понятно. Сколько вам нужно?

— Для начала три тысячи наличными, и чтобы никаких ограничений, помимо самых разумных, на случай, когда надо хорошо заплатить, о чем я вам сообщу.

— А сколько в пределах разумных ограничений?

— Ну сами вы как считаете?

— Ладно, думаю, что разберусь с этими ограничениями, если понадобится, — сказал он.

— Отлично. Так вот, мистер Саммерс, олицетворением добродетели я не являюсь, однако можете не сомневаться, я не жулик. Если увижу, что гонорар маловат для такой работы, скажу вам прямо, а не стану мухлевать с отчетом по издержкам. Вообще, лучше бы без отчетов, а то, знаете, имена придется записывать, кому да сколько — лишнее это.

— Правильно. Согласен.

— Когда начинать?

— Прямо сейчас, если не возражаете. Тысяча наличными у меня найдется здесь в столе, остальное доставят к утру. Если понадобится со мною связаться, лучше всего приходите сюда и хорошо бы — заранее предупредив. Когда ждать от вас вестей?

— Как только будет что сообщить.

— Хорошо.

— Контракт составлять будем?

— Если вам это нужно, Маклин.

— Мне не нужно.

Вот с этим у него все замечательно. Деньги он мне дал, словно это вовсе и не деньги, никакого высокомерия богачей, но и благоговения ни малейшего. Просто вышел на несколько минут и вернулся с тысячей наличными и чеком еще на тысячу. Когда я уходил, руки он мне не подал. Еще бы, я ведь приступил к грязной работе, и сам я грязный тип, и занимаюсь грязными делами. Нанял меня, правда, не кто иной как он сам, но он ведь чист.

Глава III

Наутро я забрал остальные деньги, оставив чек на тысячу в банке, а затем двинулся через бульвар Сансет по одноименной улице в Колдуотер-Кэньон. Было солнечно, но не жарко, хорошая погода — утренний воздух свеж, сладок, а карманы у меня, наконец, не пусты. Про деньги можно говорить всякое, но когда чуть не всю жизнь сидишь без гроша, а потом вдруг кое-что у тебя заводится, появляется совсем особенное чувство. Так приятно знать, что, проголодавшись, можно перекусить, просто купить что-нибудь вкусненькое, даже если не голоден, и рюмку опрокинуть, коли пришла охота, и пригласить девушку в кафе — будем считать, что за девушкой дело не станет, и при этом никаких беспокойств, что вдруг счет окажется слишком велик или желудок не вынесет этаких искушений. Не знаю, как другие, но я так и не выучился жить безбедно, не пересчитывая мелочь в кармане — пусть лучше хоть малость да будет, тогда можно и расслабиться, подумать о чем-нибудь нематериальном.

Проезжая Колдуотер-Кэньон, я думал о Сильвии, осматривая одну за другой все эти дорогие виллы, и прикидывал, какая же из них принадлежит ей. Впрочем, это не так важно, вкус у нее все равно хороший, я бы и сам, будь у меня средства, ни за что не поменял бы этот район ни на какой другой.

Все это, впрочем, праздные мысли. Я прикидывал, что отыскать ее дом и проникнуть в него можно, по крайней мере, десятью способами. И удерживала меня от этого вовсе не совестливость; тем, кто выбрал такое поганое ремесло, как у меня, и зарабатывает на жизнь, подглядывая, подслушивая да прикидывая, о совести говорить нечего. Вообще совесть проявляется в том, чем и как люди зарабатывают себе на хлеб, а раз уж у меня совести нет, пусть хватит порядочности хотя бы это признать. Но существуют законы ремесла: если продаешь грязные картинки, цени полученную за них выручку, а раз уж обзавелся клиентом, то в моем положении надо работать на него, а не против него. Мне поручили то-то и то-то, значит, я обязан это сделать или хотя бы постараться, а вот этого мне не поручали, стало быть, и не буду делать, раз не сказано. Такие у меня правила бизнеса, и благодаря им Питерс иной раз давал мне возможность получить контракт.

Я так и не узнал, какая из этих вилл принадлежит Сильвии, поскольку и не пытался узнать. Катил себе по холмам, пока не свернул налево на Малхолланд-драйв и по ней доехал до самого конца, там уже нет асфальта, так, какой-то проселок вдоль армейской базы. И вот среди заросших лесом холмов и каньонов — безлюдных, диких, словно тысячу лет назад, а ведь все это в черте города, — я свернул на обочину, заглушил мотор, достал сигарету и расслабился.

Я устроил себе праздник, я отмечал свое скромное торжество: рента уплачена, кое-что лежит в бумажнике, и на ближайшие шестьдесят дней есть чем оправдаться за свое незавидное, убогое существование во вселенной Ни для кого не было тайной, что я попиваю, иной раз даже сильно, случается мне прихватить на такие праздники и какую-нибудь женщину, к которой я не испытываю решительно никаких чувств, довольно и того, что она понимает: пригласили ее для того, чтобы она разделила с человеком ложе и дала ему возможность слегка отвлечься. Хотя вся эта терапия ни черта не стоит по сравнению с утром вот здесь, в конце Малхолланд-драйв, когда покуриваешь сигарету да слушаешь, как жужжат насекомые, согретые солнцем.