Записки одессита - Игорь Свинаренко

– Давайте мы с вами напишем песню о родине!

Да, свежие у него ассоциации: море, жемчуг – и родина, социалистическое отечество.

Мне уже было 33 года, какая, казалось бы, песня? Причем о родине? Но я исходил из того, что за песни платят, и это было главным мотивом. Или, может, графоманство мое взыграло? Но, с другой стороны, это был challenge: что, я не могу песню о родине сочинить?

Но как и что сочинять? Лично я о родине не думал ничего. И я не придумал ничего лучшего как прийти к своей еврейской маме и спросить:

– Скажи, а ты что о родине думаешь?

– Родина – это мать…

Я серьезно отнесся к ее словам. Я тоже понимал, что можно, только убрав политику, говорить о родине – о природе, о сыновьях, в таком духе.

И я написал. Может, это плагиат, может, нет, но написал я так лобово:

Люблю сады твои в цветуИ грозы летние.Люблю весенний шум апрельского ручья,Дым стороны родной,Тепло друзей-товарищей —Все это – родина любимая моя.

И дальше припев:

Сколько сыновей нежныхСпит в твоих полях снежных,Вечно спит в полях снежных…Ты помнишь их, земля?Боль моя и мой праздник,Сколько нас таких разныхПоднято твоим светом,Родина моя.

Композитор насторожился насчет сыновей нежных в полях, но потом остыл.

Третий куплет звучал, как сейчас видно, двусмысленно:

С годами к нам приходят вновь простые истины.Мы их несем в душе своей во все края.Тобою мы живем, с тобою вместе выстоим,С тобой всегда мы будем, родина моя.

Во все края – в Тель-Авив, в Нью-Йорк, далее везде. Так, что ли?

Короче, композитор сочинил к этому тексту бессмертную музыку, и мы отправили песню на анонимный конкурс. Ну, эпизод, и ладно. Но вдруг выяснилось, что мы выиграли всеукраинский конкурс! Когда было подведение итогов, нашу песню исполнили в Кремлевском дворце, как бы подарок России – от Украины. Все было так по-взрослому! В Афганистан ездил оркестр Одесского военного округа, среди прочего теноры исполняли и мой шедевр, как оргазм имитируя высокие чувства, и на словах «Сколько сыновей нежных» пацаны в Афгане плакали. Да и мелодия была хорошая.

Эту песню потом долго крутили по радио. Я получал от ВААП какие-то отчисления с этой песни, рублей двадцать в месяц – пока не уехал в Америку…

/Эту историю рассказчик вспомнил, когда узнал, что его новые соотечественники – американцы вошли в Афган. Был новый challenge, что пусть бы и эти новые иностранные пацаны поплакали над пронзительными строками. И руки, короче, потянулись к перу, перо к бумаге, он задумался и сел переводить свою лирику на английский…

И мы еще посмотрим, чем это все кончится./

Потом мой напарник, композитор, говорит: – Надо ко Дню Победы марш написать. Ну, я сел и написал:

Сколько верст мы с тобой прошагалиПод бомбежкой, огнем и дождем,Самых лучших друзей мы теряли.Только верили в то, что дойдем,

ПРИПЕВ:

В час, когда горело небо и земляИ когда последний бой никто не ведал

Ты с нами был всегда,Ты нас в окопах поднималИ ты нас вел вперед,Марш Победы, Марш Победы, Марш Победы

и т. д.

Продали мы и эту песню.

Я уже отец семейства, на четвертый десяток перевалил, обременен заботами, какая там поэзия, не до нее… Но приходит мой композитор, ноет: вот денег нет, но зато есть заказ от Минкультуры, жалко упускать.

– Ну, что там на этот раз? – спрашивал я недовольно, но денег хотелось.

Новый заказ был про первую школьную любовь.

– Да какая школьная любовь? Я женат уже второй раз…

– Ну я тебя прошу! Там все схвачено, ребята ждут!

И я ничтоже сумняшеся пишу:

На палубе на рассветеТанцует с девчонкой ветер,Плывет на исходе летаМаленький пароход.Знаю, запомним этоЛюбви нашей первое лето,Щемящий напев кларнетаИ школьный последний год.

Он с этим листком пошел по инстанциям… А хлопец-референт, который говорит только на мове, наезжает:

– Ганьба! Це ж серйозний поет, вш про Батыавщину писав! А тут я не розумш… З ким д1вчина танцюе? Д1вчина може танцювати з другою д1вчиною або з хлопцем, а тут вгтер – що за херня?

Композитор прибегает ко мне с этим:

– Бля, сделай что-нибудь! А то мы пролетаем с этим школьным вальсом!

– Ща я тебе напишу, только чтобы ты отъебался.

Тихо звучат гитары,Как-то там – не помню уже – кружатся пары.Вот и пришел, ребята,Школьный последний бал.Нас ждут впереди дороги,Надежды, мечты, тревоги.И даже учитель строгийС улыбкою нас обнял.

– Я знал, что ты настоящий талант! Это ж другое дело! Тут и лирика, и пафос, и педофилия – вообще все есть, очень многослойное произведение.

Последний всплеск, последний отголосок моего поэтического творчества был такой.

Как-то в Москве в бане, ну, там свой коллектив сложился, и один завсегдатай, Коля, позвал нас на концерт.

– А что, шансон будет?

– С чего вдруг шансон?

– Ну а что вы, бандиты, слушаете?

– Да пошли вы на хуй! Бандит… Я композитор, я консерваторию окончил! (Тут он приврал, на самом деле – Гнесинское.) Я музыку пишу! Просто когда началась вся эта хуйня и не на что стало жить, занялся бизнесом…

И довольно удачно: он, чтобы вы знали, хозяин сети богатых магазинов – «Три толстяка». Но старого не забывает: платит 300 именных стипендий музыкантам и содержит джаз-банд. Короче, я дал Коле свои старые стихи, он положил их на музыку, записал на диске, да еще и вставил это в концерт, позвал меня и объявил со сцены, что в зале сидит поэт, автор текста. И вот не где-то, но в Московской филармонии исполнили мою песню:

Ветер, ветер, парус мелькает на склоне дня.Ветер, ветер, флейта в тумане зовет меня.Над темною водой печален флейты звук.Далеко-далеко поет она в тишине ночной.

Ветер, ветер, берег желанный исчез вдали.Манит флейта парусник-странник на край земли.Над темною водой печален флейты звук.Далеко-далеко поет она в тишине ночной.

Ветер, ветер, колокол светел, прощален звон.Кораблей уснувших на рейде тревожит он.Над темною водой печален флейты звук.Далеко-далеко поет она в тишине ночной..

Где, где они все были раньше? Признание – если это считать признанием – несколько запоздало. И время сейчас другое. Современные девушки, когда им предлагаешь почитать стихи, спрашивают:

– Ты что, импотент, что ли?

Ну, зачем все мешать в одну кучу? При чем тут одно к другому?

Ничего святого у современной молодежи.

А вот еще в Штатах мне предложили написать песню про эмиграцию. Но на хер мне это?

Тем более что и от эмиграции я оторвался, живя последние десять лет в Москве, она мне еще меньше понятна, чем тогда школьный вальс многодетному отцу…

Вместо сочинения песен про эмиграцию я, наоборот, вернулся в Россию.

Странно: дедушка мой хотел свалить, свалил в Штаты – и вернулся. Папа попал в плен и сидел в лагере во Франции, его предупреждали: в России тебя посадят! Он вернулся, и точно посадили, но он не жалел об этом.

Вот и я почему-то вернулся.

Это у нас, наверно, семейное.

Он рассказывал после:

– Я на чужбине вспоминал сени, ковшик, бадейку с водой… И подумал: «Ну что, десять лет отсижу в Сибири – и вернусь».

Ну и кто он был, если не поэт? Вот и я в него удался. Все очень просто.

Только у него в отличие от меня хватило ума не писать стихов.

Первая женщина

Эту историю не понять, если не знать кое-чего о микроцивилизации, которая тогда существовала в Одессе, в те времена, когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли. Все совпало: и хрущевская оттепель, и появление первых цехов, и денег, и толчков…

Одесса – это феномен в русской истории. Ее строили не под дулом пистолета, не крепостные, согнанные в болота, но свободные люди при помощи экономических инструментов. Вот, например, почему там были каменоломни? Да потому что до улицы Комсомольской, она же Портофранковская, было порто франко, отсюда до моря товары не облагались налогами, а дальше уже была Российская империя. Ну и начали таскать товар по катакомбам из империи в Одессу. Камень, конечно, тоже добывали, вся Одесса построена из ракушечника, но так, попутно – это не было главным в каменоломнях.