Орион и завоеватель (Орион - 4) - Бен Бова

Я старался не ввязываться в ссоры. Хотя я не помнил подробностей, но тем не менее знал, что подобная армия едва не погибла из-за конфликта между вождями. Быть может, это случилось в Трое?

Наконец настала ночь, и все переменилось.

- А где находится Троя? - спросил я у Никоса, когда мы улеглись на одеялах перед вечерним костром.

Он нахмурил лоб:

- Кто знает? Быть может, это всего лишь россказни.

- Нет, - сказал один из воинов. - Она на другой стороне Геллеспонта.

- Город еще стоит? А я думал, его сожгли дотла.

- Так оно и было.

- Откуда ты знаешь? Троя ведь существовала так давно...

- Во времена героев.

- Героев? - переспросил я.

- Подобных Ахиллесу, Одиссею и Агамемнону.

_Одиссей_. Это имя звоном колокольчика отозвалось в моей памяти. Не он ли дал мне тот кинжал, что привязан к моему бедру?

- Что вы, конокрады, знаете об Агамемноне! - завопил один из аргивян, стоявший на расстоянии полета камня от нашего костра.

- В Трое он был одним из ахейских вождей, - отвечал я.

- Он был аргивянин, - проговорил наемник, вступая в круг света, - и царь Микен. Не какой-нибудь заляпанный навозом мужик, как вы, горцы.

Я вскочил на ноги. Панцирь на рослом аргивянине повторял абрис его мышц, короткий меч висел на его бедре, однако я был выше на полголовы и шире в плечах.

- А я из дома Одиссея, - отвечал я, забывшись, - и помню это.

Челюсть его отвисла, потом он расхохотался и упер кулаки в бедра.

- Скиф, наверное, тебя ударили по голове, и ты свихнулся.

Я удивился. Откуда он знает, что меня считают здесь скифом?

Возле первого появился другой аргивянин. Он тоже был вооружен. Никос и несколько других воинов из моего отряда вскочили на ноги.

- Одиссей мертв уже тысячу лет, - сказал второй аргивянин с наглой усмешкой, кривя заросшую бородой физиономию. - Если он вообще когда-нибудь существовал.

- Он жил на свете, - сказал я. - И я говорил с ним.

- В Трое, должно быть. - Оба захохотали, глядя на меня. Потом второй подошел поближе и заглянул мне в лицо. Этот был ростом едва мне до плеча. - Ты безумен, - сказал он.

- Нет, он царь лжецов, - возразил первый аргивянин.

Я почувствовал, как напряглись Никос и другие воины за моей спиной.

- Нет же, вот погляди, - сказал я, доставая кинжал, - его подарил мне сам Одиссей...

Аргивянин отпрыгнул назад и выхватил из ножен меч.

- Решил зарезать меня?!

- Нет, я...

Он бросился на меня. Отбив меч кинжалом, я левой рукой ударил его в челюсть. Аргивянин рухнул, как убитый бык.

Весь лагерь словно взорвался; вокруг дрались, кусались, лягались, боролись. Я стоял среди словно взбесившихся воинов с кинжалом в руке, а вокруг меня бушевала рукопашная. Ошеломленный, я отступил от костра.

"Хорошо, хоть никто не применяет оружия", - подумал я. Тот аргивянин, который взялся за меч, еще лежал без сознания возле костра.

Закричали начальники. Я убрал кинжал и кинулся в гущу дравшихся, пытаясь разнять их.

На гнедом коне подъехал Филипп, с непокрытой головой и без панциря, его единственный глаз горел гневом.

- Прекратите немедленно! - взревел он.

Мы остановились, покоряясь властности, которая звучала в его могучем голосе.

Схватка вмиг стихла. Кто стоял, кто гнулся от боли, а кто валялся на земле; все были покрыты пылью, а некоторые и кровью.

Никос в порванной рубахе, под которой виднелись еще свежие рубцы на спине, стал коленом на грудь аргивянина и вцепился зубами в ухо лежавшего. Но прежде чем Филипп сумел сказать еще слово, прилетевший из темноты камень поразил царя прямо в затылок. Звук показался не менее громким, чем от падения камня, пущенного катапультой. Согнувшись, Филипп свалился с коня. Навстречу метнулся аргивянин с копьем, и я увидел, что около дюжины его земляков сошлись кольцом вокруг распростертого тела царя. Все были с мечами.

Опустив голову, я бросился вперед и, пробив кольцо вооруженных воинов, выхватил копье из рук аргивянина, прежде чем он успел погрузить наконечник в тело лишившегося сознания Филиппа.

Гнев и ярость вновь охватили меня, и мир вокруг замедлился. Взяв копье как дубинку, я разбил его тупым концом лицо наемнику, у которого вырвал оружие. Тот рухнул как подкошенный. Готовый защитить царя, я встал над телом Филиппа, спиной к нервно переступавшему коню. Окружившие царя вооруженные аргивяне были ошеломлены. Позади них Никос и другие воины моего отряда застыли в столь же глубоком потрясении.

Вокруг опять началось смятение. Грубый мужской голос захлебнулся кровью, послышались крики, и из тьмы явился молодой Александр, золотоволосый, с дикими глазами, с окровавленным мечом в руке.

- Царь! - закричал он. Расталкивая всех, кто попадался ему на пути, царевич шагал ко мне.

- По-моему, он просто оглушен, господин, - сказал я.

Александр сурово посмотрел на меня, затем обратился к кольцу аргивян, все еще державших в руках мечи.

- Взять, - скомандовал он, - всех!

Никос и остальные разоружили аргивян и увели их во тьму.

- Ты спас жизнь моего отца, - сказал Александр.

Тут Парменион и другие военачальники наконец подошли к нам и склонились над телом Филиппа.

- Я хочу, чтобы убийц повесили, - сказал Александр в ночную тьму. Только пусть сначала они расскажут, кто заплатил им.

Но никто не слушал его. Александр остановил свои полные ярости глаза на мне:

- Будь возле царя, потом я присоединюсь к вам. - И удалился. Трудно было поверить, что царевичу еще только восемнадцать лет.

4

Филипп не пришел в себя и через час. Я последовал за военачальниками, которые отнесли царя в жалкую хижину из бревен; глинобитный пол помещения покрывали грязные конские шкуры. Я стоял в открытых дверях, копье аргивянина все еще оставалось в моих руках. Офицеры уложили Филиппа на скромную постель с заботой, которую мне редко приходилось видеть. Потом лекари и полководцы столпились возле царя. Испуганная рабыня принесла кувшинчик с вином.

Филипп очнулся. Хотя врачи настаивали, чтобы он оставался на ложе, царь поднялся. Приближенные помогли ему устроиться в складном походном кресле.

Вопль, полный муки, распорол ночь. Филипп резко поднял голову. Тут раздался другой вопль, громче и страшнее первого.

Филипп подозвал одного из военачальников, который склонил ухо к губам царя. Тот что-то проговорил, полководец кивнул и вылетел из хижины, минуя меня.

Вокруг царя деловито сновали лекари. Один из них омывал затылок Филиппа. Я видел, что полотно окровавлено. Другой растирал какую-то мазь в мелкой плошке. Разогретая огоньком свечи, она пахла камфорой.

- Вина. - Царь впервые заговорил громко после падения. - Еще вина.

Глаза девушки зажглись. Она облегченно вздохнула. Ей не могло быть больше тринадцати или четырнадцати.