19 египетских рассказов - Абдуррахман аш-Шаркави

Рагаба продолжала мучить совесть, казалось, он каждое мгновение ждал тяжкого возмездия.

Через год после битвы у Тель аль-Кебира египтяне, а вместе с ними и Рагаб, получили приказ двинуться в Судан для подавления восстания Махди[8].

Как и Ораби, Махди поднял восстание, чтобы освободить Судан из-под гнета англичан. Когда Ораби пал, Махди поклялся отомстить за него.

Караваны, которые тянулись по пустыне от Египта к Судану, приносили феллахам в Саиде[9] и Дельте вести о победах «второго Ораби».

Египетская армия подошла к аль-Абайду. Она состояла из множества феллахов, подавленных террором англичан и гнетом господ египтян. Вся эта масса людей находилась под командованием английских офицеров и нескольких египтян, получивших высшие чины благодаря своей измене в Тель аль-Кебире и покорности после Тель аль-Кебира.

Махди был в нерешительности… До этого он разгромил все английские карательные экспедиции, но теперь англичане бросили против него героев Тель аль-Кебира, братьев египтян! Что может быть ужаснее? Некоторые племена выступили против него. Пришли черные дни, суданцы делали стрелы, чтобы убивать своих братьев!

Махди обратился к героям Кафр ад-Давара и аль-Касасина[10] с горячим призывом не омрачить славу совместной борьбы и не быть слепым орудием в руках убийц Мухаммеда Убейда и предателей дела Ораби!

Суданские листовки появились в аль-Абайде. Египтяне охотно их подбирали: их самих тревожило создавшееся положение.

Чистя ботинки английского офицера, Рагаб вспоминал прошлое. Он думал о сражениях, в которых погибло множество людей, о товарищах, растоптанных копытами коней, об их крови, смешавшейся с песком.

Рагаб поднял листовку Махди, и надежда с новой силой овладела им. Он стал тайно читать эти листовки египетским солдатам. Ведь Махди теперь мстит всем тем, кто принес в Египет слезы и траур по убитым!

Один из офицеров египтян донес об этих листовках английскому командующему, который поспешил издать приказ об изъятии листовок у солдат силой.

Однако Рагаб отказался отдать листовку. Его обыскали, но ничего не нашли. Даже под пытками Рагаб не сказал, куда он ее запрятал.

Ночью, когда все стихло, Рагаб снова начал читать солдатам листовку. Ее содержание стали передавать из уст в уста, и вот уже все солдаты египтяне знали о том, что написано в листовке, и готовились к сопротивлению.

Утром командующий приказал начать наступление на войска Махди…

Огромная, оснащенная новейшим вооружением египетская армия двинулась в поход. Издалека доносились крики немногочисленных махдистов: «Аллах велик!»

Египтяне шли в авангарде, за ними — английские офицеры.

На узкой лесной дороге Рагаб неожиданно остановился и крикнул: «Бей!» Это было условным знаком!

Египетские солдаты повернулись и направили винтовки на англичан. Раздались выстрелы…

Командующий армией приказал артиллерии уничтожить бунтовщиков. Жерла орудий повернулись в сторону солдат, и в девственных лесах эхо разнесло крики людей и звуки выстрелов…

Как и в Тель аль-Кебире, Рагаб сражался геройски… Он увидел офицера, ботинки которого ему приходилось чистить, бросился на него и мечом отсек ему ноги.

Рагабу казалось, что вдали, на горизонте, застланном дымом и огнем, он видит командира, предавшего своих солдат в Тель аль-Кебире.

Наконец Рагаб упал. Его кровь смешалась с кровью египтян и английских солдат, неизвестно зачем умиравших в чужой стране.

Через шесть часов орудия смолкли, бой закончился, и к полю битвы, с которого доносились хриплые стоны раненых, подъехал Махди.

Из его глаз потекли слезы, и он прошептал: «Да будет милость аллаха с павшими за свободу!» Когда Махди проходил мимо Рагаба, тот умирал. Последняя капля крови покидала его тело, последний вздох поднимал грудь…

Рагаб слегка повернул голову к Махди и прошептал, что все феллахи с ним, Махди, потому что он вернет им Ораби, свободу и конституцию!

Рагаб был похоронен в степи у аль-Абайда. Отряды же суданцев участвовали еще во многих сражениях, добиваясь того, к чему стремился Ораби… В Египет возвратились люди, знавшие Рагаба. Они рассказали о его подвигах, а о том, что произошло при Тель аль-Кебире, жители деревни узнали еще раньше.

После битвы у Тель аль-Кебира вся земля двух соседних деревень стала владением одного человека. Эту землю вместе с титулом паши он получил в награду за верность хедиву и англичанам. В своем дворце паша принимал английских офицеров, любивших поохотиться на голубей. Однажды один из англичан пожелал услышать египетские песни. Паша вызвал управляющего и приказал привести феллахов, умеющих петь.

Вместе с гостями паша уселся послушать пение. Но вскоре он накричал на певца и выгнал вон: феллах пел о том, что произошло в Тель аль-Кебире, и о подвигах Рагаба!

Паша безуспешно пытался узнать, кто сложил эту песню. Во всяком случае, он приказал не петь больше о Рагабе и о Тель аль-Кебире. Феллахи покорно и смиренно приняли это распоряжение, но втайне продолжали петь эту песню.

Неожиданно паша был убит в Каире. Феллахи не знали причины убийства, но один из них сказал: «Это благословение Рагаба!» А другой прибавил: «Паша ушел от нас, и это значит, что душа Рагаба вот-вот вернется сюда!..»

Через сорок дней после убийства паши по деревне разнесся слух, что Рагаб возвратился и без савана упал в могилу своего отца. Феллахи снова запели посвященные ему песни. Сын паши, ставший пашой, ненавидел память о Рагабе, превратившемся теперь в Сиди[11] Рагаба, но он не решился воспрепятствовать этому.

В одно прекрасное утро жители деревни проснулись и узнали, что паша больше не паша, а обширные земли, унаследованные им от отца, уже не принадлежат ему. И феллахи радостно потрясали мотыгами… Они хорошо знали, что отец паши получил эту землю после той самой битвы, с которой вернулся лишь дух Сиди Рагаба.

Взоры феллахов обратились к могилам на холме. Один из них сказал:

— Все это благодаря тебе, о Сиди Рагаб… Ты обладаешь чудодейственной силой!

А какой-то старик произнес:

— О Рагаб, ты недаром отдал свою жизнь!

Впервые феллахи произносили имя Сиди Рагаба как имя одного из своих товарищей. Они поняли, что Рагаб не чудодейственное существо, а обычный человек.

Наступившей осенью впервые за многие годы феллахи почувствовали радость надежды и светлую уверенность в своих силах.

Земля борьбы

Перевод Т. Савенко

— Три тысячи египтян убито нашими солдатами! Почему? Потому что Египет хочет свободы. Это ужасное событие покроет нас позором на вечные времена!

Закончив речь, британский депутат сел. Не поднимая головы, встал заместитель министра иностранных дел Гармсворт. Его мучила совесть. Гармсворт не был сторонником напрасного кровопролития, как другие. Он испытывал стыд перед современным цивилизованным человечеством. С чувством раскаяния он сказал:

— Три тысячи убитых? Это позор!

Мистер Гармсворт спустился с трибуны, так же как и поднимался на нее, с поникшей головой…

Но мистер Гармсворт не знал еще многого о страданиях, превративших двадцатый век в Египте в эпоху диких зверств, героизма и мученичества.

В одной из египетских деревень на большой открытой площадке перед домом старосты сидели мужчины и пили кофе. Взоры их были обращены вдаль. Они как бы ждали, что небо пошлет им решение судьбы. Разговор то и дело иссякал, и каждый из сидевших подыскивал слова, чтобы поддержать его…

Шейх Абдат-Тавваб молча с угрюмым видом перебирал четки. От его молчания веяло чем-то зловещим. Казалось, будто душа его погрузилась в холодный мрак могилы.

Шейху Абдат-Таввабу сорок лет, но жители деревни впервые видели его таким. Двадцать лет назад он отправился в Аль-Азхар и с тех пор не переставал ездить туда каждую осень, а с наступлением лета снова возвращался в деревню.

Как только на полях созревала пшеница, вся деревня уже ждала шейха Абдат-Тавваба. С его приездом всегда чувствовалось оживление. По вечерам он вел с чтецом корана горячие споры, над которыми смеялась вся деревня, толковал желающим стихи корана, разъяснял объявления об отчуждении земли. По пятницам он выступал с проповедями в деревенской мечети и часто при свете гаснущей деревенской лампы, а иногда и при луне читал вслух старые, пожелтевшие газеты, в которых сообщались городские новости.

В этом году, вопреки своему обычаю, шейх Абдат-Тавваб возвратился в деревню до того, как на полях созрела пшеница. Его никто не ждал. До него не доносились песни женщин и детей. Шейха встретили плач, рыдания и горестные причитания, оглашавшие по вечерам окрестности деревни. Только одна старуха сказала ему несколько слов.