Восьмой револьвер - Сергей Бетев

Несколько смущало и то, что Червяков не назвал ни одной характерной приметы во внешности парня, пытавшегося проникнуть в его дом через окно. В протоколе на этот счет имелось подробное объяснение, что преступников нельзя было разглядеть на далеком расстоянии, то есть в тот момент, когда они выбегали из темного переулка на освещенную дорогу. Но ведь одного-то, которого Червяков видел в четырех-пяти шагах от себя, в распахнутом окне, можно было хоть как-то запомнить!..

Нет, протоколы допросов свидетелей Лисянского не устраивали.

Тогда он занялся Николаем Ширяевым сам. Разговаривал с ним без всякого официального предупреждения об ответственности за ложные показания, с которого начинают допрос.

– Когда в последний раз был в поселке до отъезда? – спросил Ширяева.

– Месяца за два, – ответил тот.

– Что ж так? У тебя же там подружка жила. Не навещал, значит, ее?

– Какая еще подружка?

– Катя из столовой.

Ширяев захохотал от удивления, замотал крупной головой:

– Ни хрена же вам делать нечего, гражданин следователь, ежели вы всякие байки собираете. К тому времени, как уезжать, я и как звать-то ее забыл. А вы вспомнили…

– Чего ты смеешься? – улыбнулся Лисянский. – Я к тому спрашиваю, что хочу понять, почему ты на поезд опаздывал… Подумал: прощаться забегал…

– Тот кросс нам сдавать пришлось из-за старой ведьмы, что в общежитии у дверей сидит.

– Расскажи.

– А чего там! Выходим с Петькой из общежития, а старуха вахтерша к нам.

– Уезжаете, слышала, – говорит,

– Поехали, – отвечаем.

– Бумажку давайте, что имущество казенное сдали. А то, – грозится, – не выпущу.

– Бабуся, – пробую образумить ее вежливо. – Ты же видишь, что у меня за пазухой кровати нет. Да и до поезда времени в обрез.

А она и понесла.

– Ты, – говорит, – рожа нахальная, может, простыни с наволочками прихватил да полотенца!..

…Днем позже в Красногвардейске Лисянский вместе с Афанасьевым побывал в химлесхозе. Многие из тех, кто работал с Ширяевым и Гилевым, уже уехали. Но двух человек, знавших об их отъезде, которые не фигурировали ранее в деле, нашли.

Бухгалтер расчетного стола вспомнила, что Ширяев и Гилев почти два месяца не выходили из леса и даже пропустили две получки, видно, для того, чтобы сразу получить крупную сумму.

Еще лучше, из-за незаслуженной обиды, вспомнила их вахтерша общежития. Это она требовала у парней документ о сданном казенном имуществе, несмотря на то, что они торопились на поезд.

Разъяренный Ширяев, не зная, как убедить ее, под конец вывалил перед ней прямо на пол все содержимое вещевого мешка, стал тыкать ей в лицо рубашками, майками, трусами:

– На, гляди! Где тут простыни! Где наволочки, в гробу бы тебе спать на них! Гляди!..

А потом скомкал все, столкал в мешок и, матерно выругав старуху, выскочил на улицу.

– А у Гилева даже и узелка никакого не было, – закончила вахтерша. – Того и вовсе не держала.

– В какое время они ушли?

– Часу в двенадцатом.

Шаг за шагом, выясняя действительные обстоятельства отъезда Ширяева и Гилева, Лисянский наталкивался на новые, теперь уже вполне объективные объяснения. Постепенно поспешность, с которой друзья добирались до вокзала, утратила подозрительную окраску, Больше того, оказалось, что у Ширяева с Гилевым просто не оставалось времени для совершения подобною преступления.

– Как же так, Ефим? Разве можно было упустить таких свидетелей, как вахтерша?

– Что сделаешь, Евгений Константинович? Виноваты. Мы ведь в химлесхозе днем были. То, что Ширяев с Гилевым последнее время вкалывали, зашибая деньги, узнали потом. А вот вахтерша…

Лисянский снова вернулся к документам дела. Налюбовавшись схемой Никишина, попросил вещественные доказательства. Тогда-то и увидел ту злополучную пулю. Сильно деформированная в передней части, она стала несколько короче и даже толще обычной, но ошибиться в ее действительной принадлежности можно было только в спешке.

Дело рассыпалось окончательно.

…Дальние пассажиры уже заснули. Тишина, лишь изредка нарушаемая чьим-то нечаянным всхрапыванием, сгущала полумрак. Вагон все так же размеренно постукивал на стыках рельсов, как маятник, отсчитывающий время. А Евгений Константинович все думал, с чего же начать это новое расследование старого дела…

И в Красногвардейске, в доме приезжих, он заснул с той же мыслью. А утром, встретившись с Ефимом Афанасьевым, спросил:

– С чего же начнем, Афанасьев? Где теперь искать свидетелей преступления? Как обнаружить следы настоящего преступника или преступников?

– Не знаю, Евгений Константинович, – откровенно ответил Ефим и объяснил невесело: – Мы теперь – как в сказке, снова у разбитого корыта. Дальше вам карты в руки.

– Думаю, надо идти от оружия. Как полагаешь? У нас есть патрон от «ТТ», который дал осечку, и пуля от нагана, который определенно выстрелил. Давай для начала узнаем, сколько «ТТ» и наганов есть в Красногвардейске.

– Наганов сколько – не скажу. А «ТТ», Евгений Константинович, только у одного меня. Это – точно, – серьезно ответил Афанасьев. – Может, с меня и начнем?

Евгений Константинович посмотрел на него и рассмеялся. Ефим лишь улыбнулся в ответ.

– Нет, Ефим, давай все-таки начнем с наганов.

9

Евгений Константинович понимал, что время уже изгладило из людской памяти ночное происшествие в доме Червяковых. Это делало бессмысленным новые поиски его действительных свидетелей. Да их, видимо, и не было. Расчет Лисянского, решившего предпринять проверку оружия в Красногвардейске, был прост: убедившись в непричастности Ширяева к попытке ограбления, он решил искать преступника в поселке.

Евгений Константинович и мысли не допускал о заезжем гастролере-грабителе. Для этого объектом нападения могли бы стать магазин, производственная касса, даже – банковский сейф, но никак не дом малоприметного обывателя, да еще в таком месте, как Красногвардейск.

А если преступник здесь, значит, и оружие, которым он пользовался, должно находиться при нем.

Несмотря на существующий строгий учет огнестрельного оружия, оно иногда оказывалось в руках отпетых уголовников, и это приводило к самым тяжким последствиям. Поэтому-то работники милиции всегда и всюду с крайней тревогой воспринимают каждый случай утери оружия и считают чрезвычайным происшествием его хищение.

Евгений Константинович помнил, как однажды в Свердловске из склада одной организации ДОСААФ в самый канун денежной реформы исчезло сразу девять боевых пистолетов с патронами. Буквально через два дня в городе должны были открыться больше сотни пунктов обмена денег. Не особенно склонные к фантазии работники уголовного розыска, да и вся милиция, враз почувствовали себя на осадном положении. Тревога охватила даже соседние области. Целую неделю у милицейских подъездов стояли оперативные машины, готовые рвануться в любой район города. Неделю усиленные наряды ни на минуту не покидали комнат дежурных. Он, Лисянский, до сих пор считает эту тревогу самой большой в его беспокойной долгой службе… К счастью, все обошлось: похитителей оружия задержали. Ими оказались подростки, которым вздумалось устроить соревнование по стрельбе в лесу…

Но это, пожалуй, единственный случай, когда хищение оружия носило столь мирный характер, хотя тоже могло кончиться плачевно…

А как бесконечна трагическая летопись оружия!

Разве мог забыть Лисянский человека, несколько лет назад арестованного за кражу, у которого нашли револьвер, такой же, из какого была ранена Анна Червякова? Нет, этот человек ни в кого не стрелял, совершая свое последнее преступление. Да и знал уголовный розыск, что в течение года не было в области преступлений с оружием. Но револьвер все-таки отстреляли. Результаты исследования и фотографию деформированной пули разослали всюду, где случались вооруженные грабежи и убийства. И узнали, что изъятый пистолет молчал не всегда. У исследованной пули оказалось четыре свинцовые сестры, которые за последние пять лет у двух человек отняли жизнь, а двоих тяжело ранили, Вор оказался холодным и расчетливым убийцей…

Здесь, в Красногвардейске, Евгений Константинович не предполагал столкнуться с хитроумным и тщательно обдуманным преступлением. Происшествие, когда-то так напугавшее старожилов, представлялось ему больше нелепым, хотя и носило характер бандитской вылазки. Он не хотел признаваться себе в том, что недоверие к Никишину переносит и на его аргументы, квалифицирующие эту нелепость грабежом. Просто он не мог понять смысла такого грабежа. У грабежа всегда есть расчет, пусть и примитивный, пусть и ошибочный, а перед ним сразу встала фигура неловкого и невзрачного Червякова, отличающегося от других разве только тем, что где-то в сберкассе на его книжке лежали двадцать пять тысяч рублей… Но Анна Червякова была ранена!..