Ангел Любви (Сборник) - Галина Емельянова

И вдруг зажав Варин локоть, почти бегом потащил ее прямо по — коридору, потом куда-то вниз и вот, наконец, и посадил на широкий подоконник. Руки его заскользили под юбку. Все произошло стремительно и так неожиданно приятно, что когда все уже закончилось, она сквозь биение их сердец услышала, как любимый торопит ее: «Варь, очнись моя хорошая, тут очередь, давай, давай, вот так пошли, солнышко, пошли.» И она почти не помнила, как он вывел ее в больничный парк. Уже темнело и она, подняв голову, увидела на подоконнике силуэт очередной парочки.

— Знатное местечко, намоленное, — пошутил Алексей.

— И часто ты там, ну это, бывал?

— Ни разу, жена уж тогда бросила, я тебе рассказывал. А это, я исключительно с женками делаю. — И поцеловал Варю так, что впору было возвращаться опять на подоконник.

— Неужели ты не понимаешь, что мне обидно, что скрыл.

— Не начинай, хорошая моя, берегу тебя. Заживет, как на собаке, чего зря тебя мучить.

Конечно она простила. Куда бы она делась. Из дома позвонила Машке и узнала, рецепт, «легче легкого» курицы в кляре. И поставив будильник на восемь утра, легла спать счастливая и умиротворенная.

Пред сном помолилась за Лешу, Машу, Арона и конечно себя.

— Дай, Боже нам счастья, здоровья, детей. Прости, Господи меня за грехи мои вольные и невольные.

С тем и уснула.

С утра провозившись с курицей, так захотела свежего молотого кофе и чтобы непременно теплые булочки. Спустилась в речное кафе — и в утреннем тумане, поднимавшемся над Невой, перед ней появилась женщина в белом.

Светлые пушистые волосы, были собраны сзади в пучок. «Совсем, как у меня». — Подумалось Варе.

Женщина, показалась ей знакомой, и когда та спросила разрешения присесть за столик, в Варе проснулось любопытство.

— Настя, — представилась незнакомка.

— Вернее Анастасия, — поправилась она.

Варя еще улыбалась, радуясь новому дню, когда незнакомка начла говорить.

— Я Лешина жена, пока бывшая, но это ничего не значит. Он меня по-прежнему любит. Звонит, молчит в трубку. И поверьте, точно знаю, когда с вами спит, меня представляет.

Варя поверила сразу — часто замечала, что Алексей не смотрит в глаза, когда занимаются любовью. А эта, бывшая, моложе лет на пять, и выше и стройнее.

— Что вы от меня хотите?

— Помощи, что вам мучится, чем дальше, тем больнее будет разрыв. Меня он простит. Нам просто надо остаться наедине.

— Ну и что же делать?

— Вот с госпиталя приедет, в лифте и сможем поговорить. Вы выйдете, мне бы с ним наедине остаться, а там уж я уговорить смогу. Знаю такие убедительные доводы, какие вам и не снились.

— Куда же вы? — гневно закричала соперница, видя, как Варя встает и уходит.

— Я согласна. Согласна.

Вот и ангел во сне, — отрешенно подумалось Варе.

Она вернулась домой, стала собирать вещи, позвонила Маше что приедет, и, спустившись вниз, отдала Степановой ключи от Лешиной квартиры, и курицу в кляре.

Лифтерша и активистка стояла в японском кимоно и прихлебывала чай из большой, пивной кружки. А может и не чай, а что-то покрепче..

— Вот и правильно, негоже чужое брать. Разве ж вы пара? Ты серая, как мышь, а Настена-то жар-птица.

Она назвала Лешину жену, так же как ее звал он, когда рассказывал о бывшей — Настена.

Денег было мало, поэтому пришлось ехать сначала в метро, потом еще ждать электричку. Она ругала себя самыми последними словами, лишь бы не заплакать. Вокруг было так много людей, счастливых и влюбленных, а Варя чувствовала себя старой и никчемной вещью.

От Машки так вкусно пахло ванилью, и чай с бергамотом она так вкусно заварила, что Варя пила и пила, обжигаясь, чаем и слезами.

— Я оказывается серая, как мышь, нет, не мышь, я крыса, я чужое взяла.

— Да, что ты такое говоришь, вот давай еще коньячка в чай. И спать, душа моя, спать. Это ж надо придумать, да ты самая настоящая птица счастья, для Леши своего.

Сейчас спать, потом душ, потом я тебе такую прическу сделаю, все обзавидуются..

Но проснувшись Варя попросила подругу остричь ей кудри коротко — коротко и покрасить в рыжий цвет. Когда все процедуры закончились, на Варю в зеркале смотрела измученная рыжая простушка. Но женщине было уже все равно, лишь бы не походить на Лешину бывшую.

— А крысы рыжими бывают? — спросила она Машку, за что получила по — плечам кухонным полотенцем. Маша всхлипнула, но тут же слезы ее высохли, приехал Арон, впереди был семейный ужин, который Варя, извинившись, пропустила.

Она не нашла в себе сил за эти дни посетить мужа в госпитале. Пришла уже на выписку, заняла у подруги денег на такси, лишь бы быстрее все кончилось.

Алексей только вздыхал тяжело и пытался обнять, но Варя молча отстранялась. И в подъезд они входили уже как чужие люди, по-крайней мере Варе так казалось.

Когда в лифт ворвалась Настена, Варя, закрыв глаза, вышла из кабины. Чувство было такое, словно опять тонет в море.

За створками дверей была тишина, хотя у женщины так заложило уши, что она вряд ли бы чего услышала.

Варя видела в полной тишине открывшуюся дверь квартиры лифтерши, та что-то ей говорила, потом под лопатками завибрировала двери лифта. Кабина поехала вверх.

— Вот и домой уже поехали, муж и жена, а я что, мне идти надо. — Но вместо этого она потеряла сознание и очнулась уже в квартире лифтерши.

Та смотрела в окно и подпевала орущему телевизору.

— Без тебя, без тебя, все ненужным стало сразу без тебя.

Можно было конечно поехать к Маше, или вернуться к фее — подружке Елене, но что такое перевернулось в душе, что ей захотелось уйти к людям совсем ее не знавшим. И она пошла снов к Батюшке Макарию.

— Вы чего ищите? Если праздности, то это не по адресу. У нас каждые руки на счету. Вот приют для девочек открываем Вы кто по специальности?

— Филолог.

— Вот это хорошо. Будете воспитателем — наставником. Уроки помогать делать, учить гигиену соблюдать, и все это за хлеб и кашу.

— Пусть, мне, чем хуже, тем лучше.

— Ну, милая, с чего бы хуже? У нас не тюрьма, вы глаза то откройте, вы только для себя до этого дня жили, а надо для людей.

Варя не стала спорить, не хотелось делиться прошлой болью: как три года ухаживала за больной матерью, уколы, памперсы и страх. Когда с каждым день любимый, самый дорогой человек, перестает быть человеком, забывая твое имя, и ведя себя, как животное.

Но та, прошлая боль, ничто, по сравнению с потерей любви и надежды.

— Вы шить, вышивать, готовить любите и умете? — спросила, старшая приюта, матушка Софья.

— Нет, я готовлю, конечно, но для двоих, ну троих, у меня маленькая семья. Была. — Поправилась Варя.