Террористы - Иренеуш Иредынський

Номер Первый. Спрашивай.

Шварц. Что сейчас с твоей женой?

Номер Первый. Насколько мне известно, ты не пишешь для дамских журналов.

Шварц. Не хочешь отвечать?

Номер Первый. Она оставила меня... Уехала за границу.

Шварц. Почему?

Номер Первый. Почему оставила или почему уехала?

Шварц. И то и другое.

Номер Первый. Я не оправдал ее надежд. Она вообразила, что я обеспечу ей спокойное существование... А я не сумел.

Шварц. А почему уехала?

Номер Первый. Наша страна мало пригодна для людей, которые дорожат своей безопасностью.

Шварц. Святые слова... Тебе о ней что-нибудь известно?

Номер Первый. К сожалению, ничего.

Шварц. Она живет в Париже.

Номер Первый. Откуда у тебя такие сведения?

Шварц. Я разговаривала с ней.

Короткая пауза.

Номер Первый. Значит, ты знаешь мое имя.

Шварц. Это что-то меняет?

Номер Первый (улыбается). Нет.

Шварц. Номер Первый, я основательно готовлюсь к интервью. Я не только читаю все, что необходимо по теме, но и расспрашиваю людей, которые знают того, с кем мне предстоит беседовать, и которые могут рассказать мне что-нибудь существенное. Если ты не возражаешь, я вкратце напомню теперь читателям историю вашего Движения. Все началось с волнений в провинции... Тупой, архаичный, кровавый режим Роблеса создал прекрасную питательную среду для всяческих брожений... Собственно говоря, партизанское движение в вашей стране было чем-то эндемическим, то есть свойственным данной местности. Но сейчас мы говорим о последних восьми годах. Во главе Движения стал Гутьерес. Он сделался популярной личностью, о нем писала зарубежная пресса. А потом вдруг замолчала. Партизаны исчезли, но зато появилось городское подполье. Его возглавил загадочный Номер Первый. Подполье провело несколько эффектных операций, но потом полиция и Национальная Гвардия перехватили инициативу. С террористами, как их называла пропаганда Роблеса, казалось, было покончено. Но это было не так. Террористы снова объявились в провинции, чтобы через некоторое время дать о себе знать и в городах... Руководство Движения представляет все общественные слои, в нем насчитывается около двадцати человек... Движение Освобождения в настоящее время охватывает всю страну... Хотя в руководстве преобладают левые элементы, зарубежные наблюдатели считают, что политическая платформа Движения пока неясна. Кое-кто не исключает, что после свержения Роблеса произойдет поляризация внутри Движения и победившая группа не удержится от репрессий по отношению к недавним союзникам. Пока что Движение Освобождения пользуется поддержкой многих государств. Тех, которые к режиму Роблеса относятся враждебно, и тех, которые считают, что режим скомпрометировал себя... Вернемся, однако, к фигуре Гутьереса. Он неожиданно выплыл в Париже, где ныне возглавляет группу беженцев из вашей страны, которые называют себя Партией Свободы... Пресса не интересуется ими, хотя они и стараются привлечь к себе ее внимание... Я беседовала с Гутьересом в течение многих часов... Он дал мне адрес твоей жены... Бывший партизанский вожак Гутьерес, парень не из робких, говорит о тебе со страхом, хотя, по-моему, и не отдает себе в этом отчета. Но я чую страх, как запах духов. Что ты на это скажешь?

Номер Первый. История нашего Движения изложена тобой довольно верно... Только я не понял твоих намеков на то, что господин Г. будто боится меня.

Шварц. Он называет тебя Зараженным.

Номер Первый. Это свидетельствует лишь о его богатой фантазии, но не о страхе.

Шварц. Ты не спрашиваешь, почему он тебя так называет?

Номер Первый. Я знаю почему.

Шварц. Так, может, ты мне скажешь?

Номер Первый. Пожалуйста... Он считает, что в борьбе с Роблесом я перенял его методы. Что я от него заразился.

Шварц. И это правда?

Номер Первый. В определенном смысле да.

Шварц. Что значит «в определенном смысле»?

Номер Первый. Мы убиваем.

Шварц. Однако ты сделал оговорку.

Номер Первый. Потому что мы применяем и другие методы. Прежде всего это пропагандистская работа, и она дает прекрасные результаты, в наших отрядах — много бывших гвардейцев... Еще мы отличаемся от них тем, что мы не жестокие... За измывательство над пленным у нас одно наказание: расстрел.

Шварц. А ваша контрразведка и народные тюрьмы?

Номер Первый. Случается, что люди из контрразведки применяют насилие.

Шварц. То есть пытки.

Номер Первый. Я сказал: насилие — но они обязаны получить на это согласие районного руководства. Идет война, без насилия не обойтись. Но никаких народных тюрем у нас нет. Это выдумка приспешников Роблеса, имеющая, правда, под собой некоторую почву: еще в первый период городского подполья мы захватили в плен несколько их палачей и объявили, что они находятся в народных тюрьмах и скоро предстанут перед народным судом. В конце концов так оно и произошло, в чем все могли убедиться: их тела мы подбрасывали преимущественно к полицейским участкам или в другие эффектные места. Но это уже история... В настоящий момент у нас нет никаких народных тюрем по тем же причинам, по которым мы не стали создавать лагеря для сирот... Это стационарные объекты, а наша сила, как я уже говорил, в мобильности... Если к нам в руки попадают отъявленные мерзавцы, мы пускаем их в расход. А насильно мобилизованных в Гвардию крестьян, часто неграмотных, мы убеждаем в правоте нашего дела. Тюрьмы нам не нужны.

Шварц. Гутьерес утверждал, что у него были основания опасаться тебя ничуть не меньше, чем Национальной Гвардии.

Номер Первый. Адвокаты любят преувеличивать.

Шварц. Значит, это неправда?

Номер Первый. Ты это как себе представляешь — я пришел к господину Г., когда он был руководителем подполья, и сказал: «Уходи, теперь я займу твое место» — так, да? Он попросту потерял контроль над ситуацией, когда Движение стало шириться. Вместо того чтобы подобрать себе компетентных людей, способных вести всю штабную работу, он окружил себя посредственностями, которые во всем поддакивали ему... В итоге — поражение за поражением... Он был смещен на заседании командиров отрядов... Это было политическое поражение... Часть тех командиров — члены нынешнего руководства... Другие либо погибли, либо устранились от борьбы, когда мы решили снова перенести ее в города.

Шварц. Где она тоже обернулась большими потерями.

Номер Первый. Мы проявили гибкость. И тотчас отступили в деревни. И добились неплохих результатов, тебе это известно.

Шварц. Значит, ты не приказывал убить Гутьереса?

Номер Первый (с улыбкой). Приказывал.

Шварц. Признаешься?

Номер Первый. Если солидная сумма, предоставленная ему для выезда в Европу, — убийство, то признаюсь. Ему нельзя было оставаться здесь... Из-за любви господина Г. к саморекламе его мог узнать любой легавый или гвардеец, его фотографии висели в казармах... А на нас он обиделся... Вот мы и дали ему денег, чтобы он уехал... Зачем нам было его убивать? Среди нас нет Роблеса... Мы ведь руководствуемся нравственными принципами, на худой конец — крайней необходимостью. Убийство господина Г. не было бы продиктовано ни нравственными принципами, ни крайней необходимостью.

Шварц. Твоя жена подтвердила показания Гутьереса.

Номер Первый. Показания? Разве ты судья?

Шварц. В некотором роде — да.

Номер Первый. А скажи-ка мне — она с ним живет?

Шварц. Не знаю... Не думаю... Хотя возможно.

Номер Первый. Сотри две последние реплики, мою и твою. Это слишком личное.

Мария Шварц нажимает клавишу магнитофона, потом другую, слушает последние слова на пленке.

Шварц. Готово, можем продолжать.

Номер Первый. Спасибо. Не знаю, зачем она соврала. Ее давно уже не было здесь, в стране, когда решался вопрос господина Г. Дату ее выезда нетрудно проверить.

Шварц. Я об этом не подумала.

Номер Первый. Небольшая промашка.

Шварц (после паузы). Так почему же Гутьерес боится тебя?

Номер Первый. Это ты сказала, что он боится меня.

Шварц. Он действительно боится.

Номер Первый. Возможно...

Шварц. Почему?

Номер Первый. Не знаю... Могу лишь догадываться.

Шварц. Может, поделишься своей догадкой?

Номер Первый. Не хочется играть в психологию...

Шварц. Поиграй.