Державин - Олег Николаевич Михайлов

Мы в камзолах, хотя без кафтанов,

Веселее посадских брюханов.

Игру б где проведать — сыщем мы обедать,

Лишь бы попался нам в руки фатюй.

Стройтесь стены в тюрьмах магистратских —

Вам готовят дворян и посадских!

Радуйся, подьячий, камень те горячий,

Ты гложешь их кости после нас!

Нам не страшны никакие бедства,

Мы лишаем отцовска наследства:

В тюрьмы запираем, как их обыграем,

Пусть они плачут — нам весело жить!..

— Вот, Гаврюша, какие вирши-то писать надобно, — наставительно сказал Блудов, хрупая промозглым огурцом.

— Ну, господа, за дело! — потирая короткопалые руки, воскликнул Максимов.

— Нет уж, с меня хватит. — Державин вышел из-за стола.

— Что ж, вольному воля, — согласился Максимов. — А ты, душа моя, — обратился он к Стеше, — полюбезничай ужо с господином сержантом…

Девушка подняла глаза на Державина и залилась пунсовым румянцем. Картеж меж тем разгорелся с новою силой.

— Что ты стала редко ходить к нам, Стеша? — несмело спросил Державин, беря со стола распечатанную колоду и рассеянно перебирая в руках карты.

Она ответила не сразу. Нежно, но настойчиво принялась отбирать у него карты, а затем, найдя нужную, положила перед сержантом: туза с алым сердечком.

— Не люб мне этот пузан… — и быстро отвернулась. — Ты мне пригож!

Эх! Мечтал в своей бедности Гаврила о знатных боярынях, быстро сыплющих французскою речью, шуршащих шелками и сладко пахнущих ароматическими притирками и заморской водой. А в жизни все попадались ему такие вот, как эта дьяконова дочка, доверчивые простухи. Но подняла Стеша на Державина серые свои глава, и он невольно залюбовался ею: оклад у личика мягкий, носик вздернутый, губки пухлые, стан прямый. До чего же пригожа!

Гаврила отобрал в колоде бубнового короля и даму, а когда Стеша взяла эти две карты, задержал ее маленькую горячую ручку в своей:

Я страстию к тебе пылаю,

Твои оковы я ношу,

Тебя люблю и обожаю

И сердце в жертву приношу…

— Это кто ж сочинил столь складно? — удивилась Стеша.

— Неужто понравилось? Мои вирши…

— А не вракаешь ты, Гаврюша? Не верю я чегой-то. Он ответил стихами:

А ты, владея сердцем страстным,

Не хочешь сжалиться с несчастным

И вздохи томны прекратить;

Моей смягченна быть тоскою;

Не хочешь дать ты мне покою,

И жар любовью заплатить…

Яковлев уже расстался с векселем и теперь поставил на кон купчую, когда заслышались явно дальние крики и брань.

— Никак стряслось что! — громко сказал Державин, отвлекаясь от маленьких знаков нежности.

Однако увлеченные игрой Максимов с Блудовым отмахнулись: мол, почудилось, а Яковлев так даже и ухом не повел — не до того.

— Я пойду, пожалуй, — встала, поправив ситцевый расстегайчик, Стеша и тише: — Гаврило, дружок, проводи меня…

Державин с готовностью поднялся, хотел было первым выйти из горницы и едва не расшиб лба о низкую ободверину. Дверь