Быстроногий олень. Книга 1 - Николай Шундик

Глаза у Анкоче зло сузились. Минуту он молчал, пораженный словами девушки, и вдруг вышел из себя.

— Давайте мне мои торбаза, давайте мою кухлянку! — почти в бешенстве закричал он. — Я нашел себе дочь. Она очень любит меня, она день и ночь за мною смотреть будет, я пойду к ней жить!

Рультын вопросительно посмотрел на учительницу.

— Одевайте его, — спокойно сказала Оля. — «С характером старик! Ну, ничего, — подумала она, — помучаюсь неделю-другую, а там он помирится с сыном и уйдет жить в свой дом…»

В тот же день Анкоче переселился в комнату учительницы, а Рультын вместе с женой, не теряя ни минуты, сломали ярангу, перешли в дом.

Анкоче потребовал, чтобы угол, занятый им в комнате Солнцевой, оборудовали точно так же, как в пологе. Ему настелили теплых мягких шкур, повесили на стене у постели кухлянку, торбаза, малахай.

Солнцева, поговорив с учениками, выделила мальчика и девочку для шефства над стариком. Когда Анкоче потребовал, чтобы его обули, они вбежали в комнату.

— Сейчас, сейчас мы тебя обуем, — торопливо сказала девочка Мэмлей, снимая с гвоздя торбаза.

— А вы кто такие? — зловеще спросил Анкоче. Мэмлей в страхе попятилась назад. — Уходите сейчас же отсюда! — закричал старик. — У меня дочь есть, она очень любит меня! Ей мое сердце жалко, она не позволит, чтобы кто-нибудь другой меня обувал!

Солнцева улыбнулась, спокойно кивнула ученикам, чтобы они вышли, и принялась сама обувать Анкоче. Старик пристально наблюдал за каждым движением учительницы. Правую ногу Оля обула спокойно, но не успела дотронуться до левой, как старик быстро ее отдернул, скривившись от боли.

— Ну, как же это ты так, дочка? — сказал он, не скрывая усмешки. — Плохо, значит, меня любишь, раз не видишь на ноге у меня раны. Я недавно ножом ногу порезал, табак крошил. Может, ты половчее ногу эту обуешь, может, ты даже полечишь мне эту ногу?

— Давай, попробую. — Оля внимательно осмотрела рану, достала из походной аптечки мазь, бинты. Прохладная мазь освежающе подействовала на рану. Лицо Анкоче заметно подобрело.

— Ладно, девушка, я доволен заботой твоей. Иди, у тебя своих дел много, — уже с ноткой добродушия сказал старик.

Оля поспешила к Рультыну, чтобы помочь ему переселиться в новый дом.

— Спасибо тебе, комсорг! — крикнул Рультын еще издали, нагруженный домашним скарбом. — Потом мы его как-нибудь из твоей комнаты сюда, в дом, перетащим.

— Ничего, ничего, Рультын. Он меня не на шутку в в свои дочери записал. Теперь я тебе сестрой стала, — засмеялась девушка.

Когда Солнцева пришла домой, Анкоче спал. Проснулся он только на следующее утро. Молча съел поданное Олей вареное оленье мясо, напился чаю. Позавтракав, старик обхватил колени руками, погрузился в раздумье. Солнцева ушла в класс. Анкоче с любопытством начал изучать обстановку комнаты. Прямо перед ним, на стене, висело большое зеркало. Увидев свой желтый, лысый череп, старик дотронулся до него руками. «Ну, прямо, второй Анкоче сидит там, — подумал он. — Да, стар я стал. Нехорошо, что у старых людей лицо такое некрасивое становится. Вот придумали бы что-нибудь русские, чтобы старый снова мог молодым стать. Они же большие выдумщики. — Анкоче перевел взгляд на самовар, стоявший на тумбочке под зеркалом. — Вон какую штуку придумали. Интересная вещь — и печка и чайник, все сразу».

Прошли еще сутки. Анкоче чувствовал себя спокойно. До слуха его доносились из класса голоса ребят, учительницы. Постепенно он стал привыкать к отдельным голосам, понимать, чем живут, чем интересуются школьники. Однажды по их испуганным возгласам он понял, что кто-то из ребят разбил лампу. Все ждали, что будет дальше. Сразу наступила тишина.

— Ольга! Николаевна! Я лампу разбил, — наконец послышался чей-то виноватый голос.

— За то, что ты сам сознался, я перед всеми ребятами скажу: ты честный мальчик, и за честность тебя похвалить ладо.

«Ишь ты, — улыбнулся Анкоче, — за честность мальчика хвалит… Хорошо».

Наставив ухо в сторону двери, Анкоче слушал, как Солнцева объясняла, что с лампой нужно обращаться осторожно, иначе можно вызвать пожар, сжечь школу.

Случай этот заставил старика задуматься.

Ну, что ж, он, Анкоче, знал: должно было получиться именно так. Она же учительница! А что это значит, Анкоче было известно. Неважно, что сам он последние годы больше в яранге сидел, редко на улицу показывался. Нет, жизнь не проходит мимо Анкоче, как проходит лед мимо скалистого берега. Он знает, очень хорошо знает все, что на его земле происходит. Разве не знает он, что навсегда из поселка голод ушел? Разве его заклятый враг, бывший богач Эчилин, не работает теперь наравне с другими? Уже давно потерял власть свою Эчилин над жителями поселка. Как волк подбитый, поджал свой хвост Эчилин, собакой ласковой хочет казаться.

А разве не думал Анкоче, почему все это произошло? Не потому, конечно, что какой-нибудь особенный ветер подул, особенный дождь прошел. Люди с Большой Земли, хорошие люди, жизнь переделали!

И разве он, Анкоче, не знает, что это за люди, не он разве встречал таких людей, как Ковалев? И не они ли с ним разговаривали и даже порой совета доброго спрашивали, потому что видели, что у него голова седая, а на лбу сетка морщин мудрости?.. Знает Анкоче и таких людей, как Гэмаль, которые по тропе Ковалева пошли. Это они вместе с русскими, следуя за ними, жизнь переделывают…

Размышления старика прервала девочка Мэмлей, она сообщила ему, что в поселок вернулся Гэмаль.

— Вернулся? — оживился Анкоче, пытаясь встать на ноги. — Скажи, что я хочу видеть его, я буду ждать его.

Гэмаль скоро пришел. Подавшись всем корпусом навстречу гостю, Анкоче пристально всматривался в него: не слишком ли гордым стал, не смотрит ли теперь на людей, как гусь сытый на букашку смотрит? Гэмаль догадался, о чем думает Анкоче. Широко улыбнувшись, он подсел к старику на корточки.

— Однако сильно-сильно важным начальником стал ты, Анкоче: своих сородичей не узнаешь. Не рад возвращению моему, так говорю, что ли?

— Рад, сильно рад, — поспешил заверить Анкоче. — Как сыну, рад!

— Рад и я, старик, тебя видеть, — сказал Гэмаль и извлек из кармана новенькую курительную трубку. — На вот, возьми, подарок тебе привез.

Анкоче бережно взял трубку, продул ее, набил табаком.

— Ну, что ж ты молчишь? Почему не ругаешь меня, что я к учительнице переселился, мешаю ей? — спросил он, не глядя на Гэмаля.

— Да вот думаю, с чего начать, как спросить, чтобы не обидеть тебя, — ответил Гэмаль, принимая от Анкоче раскуренную трубку. — Как же это ты на такое решился, а?

Анкоче почесал мизинцем лысину, досадливо поморщился.

— Да я уже и сам об этом думал. С сыном вот поругался. Совсем старый стал, из ума выживаю.

— Слыхал я, что учительница у вас очень хорошая. Правду ли говорят люди? — спросил Гэмаль, глядя на Анкоче в упор.

— Правду, правду говорят люди, — заторопился Анкоче. — Разве не знаешь ты ее? Ну да, конечно не знаешь. Без тебя она к нам в поселок прибыла… Подай-ка мне моя торбаза, собираться буду, к сыну отведешь меня.

Гэмаль скрыл улыбку и с серьезным видом, как будто ничего особенного не произошло, стал помогать Анкоче надевать торбаза.

Когда Анкоче и Гэмаль вышли из школы, навстречу им попались Рультын и Солнцева.

Анкоче смущенно улыбнулся учительнице и сказал:

— Пойду попробую с сыном пожить. Может, не выгонит. А мальчика, который лампу разбил, ты правильно похвалила за честность. Детей честности надо учить. Настоящим человеком может быть тот, у кого честное сердце. Ну, веди меня в свое новое жилище, — с напускной ворчливостью обратился Анкоче к сыну. — Но только знай, что часть палок из яранги я сегодня же заставлю тебя прибить к крыше дома. Как ни говори, они видели, как я на свет родился.

Когда Анкоче и Рультын ушли, Оля рассмеялась звонко, весело.

— Вот какой он у нас, старик Анкоче!

— Какой? — не без умысла поинтересовался Гэмаль. В глазах его отразилось что-то нетерпеливое, испытующее, почти беспокойное.

— Да такой, как бы вам сказать… — Оля запнулась, не находя подходящего выражения. — В общем, очень хороший, по-настоящему хороший. Вы же слыхали, что он на прощанье мне заявил: «Настоящий человек тот, у кого честное, сердце…»

Гэмаль сдержанно вздохнул и признался:

— Вот и я сейчас сердце увидел… ваше!

Оля удивленно вскинула брови.

— Не удивляйтесь, — засмеялся Гэмаль. — Не удивляйтесь. Вижу я, будем друзьями!..

6

Распрощавшись с Солнцевой, Гэмаль подошел к морскому берегу, уселся на огромную кость китовой челюсти. С моря дул резкий ветер. Тяжелые валы прибоя один за другим катились на берег. На черной линии горизонта, там, где кипящее море сходилось с небом, покрытым снеговыми тучами, виднелась сплошная гряда льдов. Отдельные льдины подходили к берегу. Одна из них напоминала огромную, высунутую из воды руку, взывающую о помощи. Порой то там, то здесь показывалась на гребне волны круглая, как шар, голова нерпы. Высоко в небе тревожно кричали гуси. Огромная стая морских уток, почти касаясь волн, пролетела у самого берега. Начинался осенний отлет птиц.