Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

Цезаря и Ливия входили в обязательную программу, а знакомство с классическими произведениями было повсеместным. Изучение трудов Аристотеля и Платона способствовало — несмотря на неразбериху идей, которую вызывали в XIX веке Гегель и Ницше, — общности философии. Фундамент классического образования, возможно, был даже более прочным, чем христианский. Выпускники европейских университетов не только получали похожее образование, но и приобретали схожие взгляды, и, хотя они составляли незначительное меньшинство населения, общность этих взглядов отражала то, что можно было безошибочно назвать единой европейской культурой.

Постепенно становился популярным культурный туризм. Простые люди путешествовали мало. Моряки, пастухи, перегонявшие стада через границы в горах между зимними и летними пастбищами, сельскохозяйственные рабочие-мигранты, повара и официанты, гастролирующие музыканты, бродячие торговцы, ремесленники, агенты иностранных компаний — эти люди были единственными чужаками, которых коренное население Европы встречало до 1914 года. Богатые путешественники являлись исключением. В XVIII столетии дальние поездки были развлечением для богатых. К началу XX века это удовольствие стало доступным для среднего класса благодаря повсеместному развитию сети железных дорог и гостиничной отрасли — первое способствовало второму. Важным источником информации для путешественников за границей были путеводители Карла Бедекера. В 1900 году вышло тринадцатое издание путеводителя по Риму, девятое по Восточным Альпам и седьмое по Скандинавии. Для большинства туризм стал предсказуемым и лишённым приключений. Самыми посещаемыми местами были Рим, Венеция и Флоренция, Париж и замки на Рейне. Кроме этого, люди ежегодно ездили на курорты Центральной Европы, такие как Карлсбад и Мариенбад, на Французскую и Итальянскую Ривьеру, а также в Альпы. Некоторые путешественники рисковали забираться ещё дальше. Выпускники Кембриджа и Оксфорда и их наставники заложили европейскую традицию XX века — путешествие в Грецию. «Бедекер» — имя основоположника современного путеводителя стало его синонимом — по Австрии включал и Боснию, и в нём был раздел, посвящённый Сараеву: «…многочисленные минареты и маленькие домики в окружении садов придают городу чрезвычайно живописный вид… Улицы по берегам реки населяют в основном иммигранты из Австрии, тогда как турки и сербы строят дома на склонах холмов… Сад резиденции австрийского коменданта под названием Конак открыт для всех желающих»[12].

Летом 1914 года самым высокопоставленным гостем Сараева должен был стать эрцгерцог Франц Фердинанд, наследник престола Австро-Венгрии. В данном случае он путешествовал по своей стране, однако члены королевских домов Европы часто отправлялись в заграничные поездки и их личное знакомство служило укреплению связей между странами. Интернациональные браки были редкостью даже среди высших слоёв европейского общества, однако в правящих династиях такие альянсы оставались инструментом международных отношений. Дети королевы Виктории состояли в браке с представителями большинства царствующих домов континента протестантского вероисповедания, а её внучке Виктории Евгении, ставшей королевой Испании, пришлось перейти в другую конфессию. Внуки «бабушки всей Европы» в 1914 году занимали троны Великобритании и Германии, а к семье её невестки, Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургам из Дании, принадлежали русская императрица, король Греции и король Норвегии. Утверждение, что европейские монархи приходились друг другу кузенами, можно считать справедливым. Даже австрийские Габсбурги, самые надменные из суверенов, иногда разбавляли свою кровь чужой, и, поскольку все государства Европы, за исключением Франции и Швейцарии, были монархиями, связи между ними стали обширными и прочными. Родственные связи дополнялись символическими. Немецкий кайзер был полковником 1-го драгунского полка Великобритании и адмиралом Королевского флота, а его кузен, король Георг V, полковником прусского 1-го гвардейского драгунского полка. Австрийский император являлся полковником британского гвардейского драгунского полка, а среди почётных полковников подразделений австрийской армии числились короли Швеции, Бельгии, Италии, Испании, Баварии, Вюртемберга, Саксонии, Черногории, а также русский император.

Безусловно, в международных отношениях символические связи нельзя было считать твёрдой валютой — не больше чем родственные отношения или брачные узы. Европа XIX века не выработала надёжных инструментов международного сотрудничества и дипломатического посредничества. Священный союз, это невольное детище Наполеона, постепенно зачах. Такая же судьба постигла антиреволюционный Союз трёх императоров. Часто приходится слышать, что в 1914 году Европа была континентом откровенного национализма — и это соответствует действительности. Влияние католической церкви уже давно не распространялось на весь континент, а идея секулярного экуменизма умерла в 1804 году вместе со Священной Римской империей. Образовавшийся вакуум пытались заполнить системой международных законов. Эта концепция оставалась слабой, поскольку самым главным принципом международных отношений, закреплённым Вестфальским мирным договором 1648 года, был суверенитет государств, что, в сущности, позволяло каждой стране руководствоваться только собственными интересами. Единственная область, в которой европейские государства согласились ограничить свой эгоизм, находилась не на земле — в 1856 году в Париже ведущие европейские державы подписали договор, предписывающий соблюдать на море нейтралитет и запрещавший боевые действия. Защитить медицинский персонал и лиц, состоящих на их попечении, была призвана первая Женевская конвенция, подписанная в 1864-м. В 1868 году в Санкт-Петербурге подписали соглашение, ограничивающее разрушительную силу оружия. Женевская конвенция основывалась на общих гуманитарных принципах, тогда как Санкт-Петербургская декларация не запрещала разработку автоматического оружия и взрывчатых веществ большой силы.

Необычным и новым стало решение императора Николая II созвать в 1899 году международную конференцию, посвящённую не только усилению ограничений, накладываемых на вооружение, но и учреждению международного суда для разрешения споров между государствами. Историки рассматривают призывы Николая II к другим державам в Гааге как признание военной слабости России. Циники той эпохи утверждали то же самое. Им вторили профессиональные враги России в Германии и Австрии, но люди доброй воли, которых было немало, думали иначе. У них нашло отклик предупреждение русского императора, что усиление гонки вооружений — увеличение численности армий, создание тяжёлой артиллерии и более крупных военных кораблей — превращает вооружённый мир в непомерное бремя для всех государств и если такое положение сохранится, то приведёт к той самой катастрофе, которую должно предотвратить. Отчасти именно благодаря изменению общественного мнения Гаагская конференция 1899 года пришла к согласию как по ограничению вооружений, в частности по запрету бомбардировок с воздуха, так и по созданию международного суда.

Европейские армии

Недостаток международного суда заключался в том, что участие в нём должно было быть добровольным. «Самое главное, — писал американский делегат конференции, — что третейский суд… будет рассматриваться всеми странами как показатель искреннего желания способствовать миру [и] освободить народы от постоянного страха, что в любой момент может разразиться война»[13]. Немецкий делегат более реалистично заметил, что добровольный характер суда лишает его какого-либо способа воздействия, морального или иного, на любое государство. Немецкий делегат точнее, чем американский, оценивал ситуацию, сложившуюся в Европе на рубеже веков. Действительно, в обществе присутствовал абстрактный страх войны, однако он был неопределённым — просто ощущение, во