Три нарушенные клятвы - Мерфи Моника

Я слишком долго этого хотела, но думаю… нет, знаю, он просто не проснулся. Вероятно, он даже не понимает, что делает. Он назвал меня Дженнифер, хотя никогда не называет меня так. Я просто Джен.

Милая Джен, на которую всегда можно положиться.

Колин выпускает мою руку и, подтягиваясь ближе, обхватывает мое лицо, лаская большим пальцем щеку, он полностью разворачивается ко мне. Его грудь касается моей, отчего соски твердеют почти до боли, я скольжу руками по его груди, мышцам, шее, зарываясь пальцами в шелковистые, мягкие волосы.

Мне нравится прикасаться к нему. Мне ненавистно, что это всегда происходит скрытно, под покровом темноты и за пеленой кошмаров. У меня есть свои секреты – отвратительные, ужасные вещи, которые я страстно желаю сохранить. Если они станут ему известны, я уверена, он никогда больше не посмотрит на меня так.

Хотя на этот раз между нами все иначе. Наши рты прижаты друг к другу, губы медленно раскрываются с каждым движением, но я не хочу первой сделать шаг к чему-то большему.

Не хочу? Скорее я слишком напугана для этого. Что делать, если Колин отвергнет меня? Не думаю, что смогу с этим справиться.

– Боже, что ты со мной делаешь, – бормочет он, касаясь моих губ и обжигая своим дыханием. Он держит руку на моем бедре, прижимая меня ближе так, что я могу чувствовать каждый горячий дюйм его голой, крепкой кожи; его шорты не могут скрыть, насколько он возбужден.

Я издаю дрожащий вздох, когда понимаю, что он хочет меня. Его рука скользит вверх по щеке к волосам, пока его пальцы не останавливаются на затылке, стягивая длинные пряди и вынуждая меня откинуть голову назад; клей повязки больно цепляется за волосы под ней, отчего новая татуировка ноет.

Но я наслаждаюсь этой болью. Ведь это значит, что я жива. Колин прикасается ко мне, целует меня. Мне хочется большего.

Гораздо больше, чем я готова попросить.

Меняя позицию, он нависает надо мной, и сладкая дрожь пробегает по коже и венам, накапливаясь между ног.

– Мог бы взять тебя так. – Его бедра упираются в мои, медленное чувственное движение приводит меня на грань полуобморока. Я изо всех сил стараюсь удержать рвущийся наружу стон, но ничего не выходит.

– Тебе нравится? – спрашивает он, слегка улыбаясь идеально полными губами. Он смотрит на меня сквозь опущенные веки своим воспламеняющим взглядом.

Я не отвечаю. Меня злит, что от сильного возбуждения я не могу вымолвить ни слова, я будто вывернута наизнанку. Пытаюсь поднять голову, чтобы снова соединить наши губы, но он сильнее стягивает мои волосы, что вызывает волну боли в шее. Свежетатуированная кожа болит, и повязка совсем не помогает, но мне все равно. Вместо этого я сосредоточена на Колине и на том, как он удерживает меня на месте: под контролем.

Он любит контроль, и я давно знаю это. Но я понятия не имела, что это касается и секса тоже, хотя удивляться тут нечему.

– И все же я не трахну тебя. Ты не можешь принадлежать мне, – говорит Колин, и в его низком голосе звучит разочарование. Он скользит губами по моей шее, покрывая чувствительную кожу крошечными, горячими поцелуями, я издаю стон, жалея, что не обнажена.

Хочу, чтобы он вошел в меня. Наполнял, трахал, как и предложил – погружаясь в меня так глубоко и сильно, что я не смогла бы сдержаться и кончила бы уже через несколько минут.

Боже, как же отчаянно я этого желаю.

Мой стон, кажется, выводит его из транса, и он поднимает голову, размыкая объятия, словно обжегся. Вскакивает с матраса так быстро, что это движение кажется размытым. Он стоит у кровати, проведя руками по волосам, сводит их на затылке и смотрит на меня в полном недоумении.

– Что, черт возьми, только что произошло?

Приподнявшись, я убираю волосы с лица, вздрагивая, когда пальцы касаются повязки.

– Не прикидывайся, что не понимаешь.

Он опускает взгляд, замечая очевидную эрекцию, и издает один из тех мужских стонов разочарования, которые так хорошо ему удаются.

– Скажи, что мы не занимались…

– Не волнуйся. – Я поднимаюсь с кровати, изо всех сил стараясь выглядеть достойно, стоя перед ним, при этом зная, что потерпела неудачу, плюс ко всему на мне лишь прозрачный топ и маленькие трусики. Мне следовало бы смутиться, но к черту все.

– Ничего не было. Как будто сам не знаешь. – Целуясь, мы даже не использовали языки, а мне отчаянно хочется узнать его вкус, чтобы понять, так ли мы подходим друг другу, как я на то надеюсь.

Меня накрывает волна разочарования вперемешку с изрядной порцией раздражения. Этот разговор о том, что мы чуть было не сделали, слишком болезненный для меня.

– Почему ты в моей постели? – Его взгляд скользит по мне, упиваясь мной, а его прекрасные голубые глаза горят возбуждением.

– Почему я всегда в твоей постели? Зачем, по-твоему, я прихожу к тебе среди ночи по меньшей мере четырежды в неделю и ложусь под одеяло? Если ты сделаешь вид, что не понимаешь, что происходит, клянусь богом, Колин, я надеру тебе задницу.

Он нервно смеется – вот болван.

– Знаешь, а ты выглядишь соблазнительной, когда злишься.

– Я не шучу. – Сделав глубокий вдох, я убеждаю себя успокоиться. Он ведет себя как обычно. Притворяется, что ничего серьезного не случилось и что даже не представляет, что на самом деле произошло.

Лжец. А что, если он просто разыгрывает меня все это время.

– Знаю, что не шутишь. – Его слова только подталкиваются меня наконец объяснить ему, что именно происходит.

Так что я пользуюсь моментом.

– Знаешь, мы ведь никогда не говорим об этом. – Я делаю шаг вперед, совсем забыв, что почти раздета, настолько я поглощена своим гневом. – О том, что происходит между нами ночью, и о том, что возникло и продолжает развиваться, с тех пор как я переехала к тебе.

Он отступает, выражение лица становится настороженным.

– Что ты имеешь в виду?

– Не делай вид, что не знаешь. – Я делаю еще один шаг вперед, ощущая искушающее тепло, исходящее от его тела. Несмотря на гнев и разочарование, я все еще хочу его, и это приводит меня в бешенство. – Твои кошмары, и то, что я прихожу к тебе и держу тебя в объятиях, пытаясь успокоить. Что тебе снится, Колин?

– Не помню, – машинально произносит он.

Но мы оба знаем.

– Ты видишь сны о моем брате. – Еще один шаг, и я беру его за руку и сжимаю. – Прошло уже почти два года. Ты должен позволить Дэнни уйти.

Он отдергивает руку.

– Не хочу говорить об этом.

– Мы должны. Это как огромная стена, разделяющая нас. И каждый раз, когда я пытаюсь преодолеть ее, ты отталкиваешь меня. – Я придвигаюсь к нему поближе, еще не знаю, что сделаю потом, но он хватает меня первым. Оборачивая большие, теплые руки вокруг моей талии, Колин чуть отодвигает меня, будто ему невмоготу, если я стою слишком близко.

– Я не стану делать это, Джен. Не сейчас. – Но выражение его лица ясно говорит: никогда.

Это стало последней каплей. С меня довольно.

– Вот почему я здесь не останусь. Место, сама ситуация, это ненормально. О, и наши так называемые отношения? Совершенно ненормальные. Я не хочу наблюдать, как ты делаешь вид, что ничего не происходит, хотя это неправда. Я не собираюсь быть единственным игроком на поле. – Развернувшись, я иду к двери, молясь, что он догонит и схватит, а потом зацелует до бесчувствия.

Или, по крайней мере, крикнет мне, чтобы я остановилась и выслушала его объяснения. Хочу заглянуть ему в душу, в сердце. Стальные стены, которые он выстроил вокруг себя, абсолютно непроницаемы, и я хочу быть единственной, кто их разрушит.

Но он ничего не делает. Абсолютно ничего. Просто отпускает меня, как обычно, не говоря ни слова.

Поэтому я ухожу, не оглянувшись. Мне потребовались все мои силы, чтобы не оглянуться.

Когда я наконец оказываюсь в своей комнате с распахнутыми окнами, впускающими чудесный холодный ночной воздух, и за надежно запертой дверью, я кидаюсь на кровать и плачу. Сильные, болезненные рыдания сотрясают мое тело, пока я прячу лицо в подушку, чтобы заглушить их. Уйти от него – это правильное решение, единственно правильное. Эта круговерть под названием «Колин и я» не имеет смысла. Мои рыдания из-за него так же бессмысленны.