Короткие встречи с великими - Юрий Федосюк

Фрагмент письма В.Е. Ардова Ю.А. Федосюку

Обложка письма-брошюры В.Е. Ардова с его воспоминаниями о Бульварном кольце

Я написал Ардову благодарственное письмо, потом позвонил. Он пригласил меня к себе, сказав, что может рассказать мне ещё многое для меня интересное.

В холодный осенний день 1972 года я разыскал на Большой Ордынке квартиру Ардова в неуютном флигеле старого дома; крутые лестницы широкой лестничной клетки вели на верхний этаж. Дверь мне открыл пожилой худощавый мужчина со жгучими глазами испанца и бородкой Мефистофеля. Никакой деланной вежливости, простота самая натуральная. Одет он был в затрапезную куртку, мятые брюки и шлёпанцы. Повел в столовую, усадил на диван и начал говорить, словно мы уже давно были знакомы. Мимо сновали члены семьи – никаких знакомств, предложений попить чаю. Домашние, видимо, привыкли к такого рода гостям и ни малейшего интереса ко мне не проявляли. В столовой стоял большой стол, диван, старинные кресла. Вокруг – стеклянные горки со множеством миниатюрных фарфоровых безделушек.

Ардов сообщил, что в этой квартире жил его пасынок и воспитанник актёр Алеша Баталов. Он очень, видимо, им гордился: фотографиями молодого Баталова была увешана вся стена в столовой. К тому времени (1972 год) артист заимел собственную квартиру, недавно женился вторично, кажется, на цыганке…

Вообще же квартира интересная: в ней часто останавливалась Анна Андреевна Ахматова, ставшая как бы членом семьи Ардовых. Он показал мне маленькую комнату, в которой жила поэтесса, – справа от входа. Сейчас всё это известно, но тогда всё мне было внове: я очень удивился такому сочетанию: величественная, трагедийная Ахматова и «хохмач», как его называли, Ардов. Сатирик имел незаурядное мужество опекать Ахматову и помогать ей в годы самых жестоких гонений на неё, ничто его не смущало и не страшило. Бесспорно, он продлил жизнь поэтессы, рискуя своим благополучием. Это для того времени – подвиг. А я ведь знал, что в литературных кругах никто к нему не относился серьёзно, слышал эпиграммы, посвящённые ему: «Искусству нужен Виктор Ардов, как ж… пара бакенбардов» или: «Искусству нужен Виктор Ардов, как писсуар для леопардов». Стишки, никак не навевающие мыслей о поэзии Ахматовой.

Ардов, недавно купивший в книжной лавке писателей мой словарь фамилий, спросил: «А вы знаете, откуда моя фамилия?» Я ответил неверно, он поправил: «Ардов – от Сефардов, а сефардами называли евреев – выходцев с Пиренейского полуострова». Думаю всё же, что это выдумка, Сефардов – такая фамилия мне нигде не встречалась – скорее всего, это первый псевдоним Ардова, родовая же его фамилия иная.

Затем пошло самое интересное – рассказы, героями которых были именитые люди, широко известные в 1910–1920-е годы. Не было, казалось, знаменитости в мире искусств, которой бы Ардов не знал лично. Но более всего он рассказывал о Демьяне Бедном, его амурных делах. О том, как его отбила от старой жены актриса Малого театра Лидия Назарова. Как-то при выходе из театра Ардов увидел, что в персональную машину Бедного усаживается Назарова. Красотка, поймав удивленный взгляд Ардова, мигнула ему и самодовольно щёлкнула языком: вот-де, знай наших. Вскоре она стала женой Демьяна Бедного. Позднее Назарова играла Дездемону в «Отелло», роль Отелло исполнял Остужев.

Прозвучали весьма фривольные, но очень остроумные эпиграммы как самого Демьяна Бедного, так и в его адрес. Кипучий писательски-актёрский быт 1920-х годов предстал передо мною в рассказах Ардова во всей своей полноте и красочности. Вспомнились булгаковские описания в «Мастере и Маргарите» и «Театральном романе». Я не смел перебивать, иначе спросил бы и про Булгакова, и про Маяковского, с которыми, хозяин, бесспорно, общался… Характерно, что 1930-х годов писатель уже не касался, они явно казались ему не столь яркими.

Любопытно, что меня, человека, пришедшего к нему впервые и без всяких рекомендаций, Ардов никак не стеснялся и не опасался: он давал людям весьма смелые характеристики, запросто упоминал и «врагов народа» вроде Бухарина. Как-то случайно речь перекинулась на наши дни. Упомянули Брежнева, тогдашнего генсека. Ардов очень спокойно сказал: «Знаете, главное то, что он не злой человек. Я несколько раз встречался с ним в Политуправлении фронта. Весьма терпимый человек… Неслучайно про него почти не ходит анекдотов, тем более ядовитых. Ведь самая ехидная острота в его адрес – “Бровеносец в потёмках”, не правда ли?» Совершенно не сомневался, что я эту остроту знаю.

Далее Ардов стал рассказывать всякого рода смешные истории про А.И. Южина, которого после революции назначили директором Малого театра. Южин был другом и свояком Немировича-Данченко, женаты они были на сёстрах. Ардов хорошо помнил Южина и на сцене, в героических ролях. «А Южин был красив?» – поинтересовался я. «Нисколько, – ответил Ардов, – полный, носатый, небольшого роста. Впрочем, лучше я вам его нарисую». И взяв клочок бумаги, одним движением руки нарисовал весьма точную карикатуру на Южина, до сих пор мною хранимую.

Актёр Александр Южин (рисунок Виктора Ардова)

Тут я лишний раз убедился, что литературный и художественный талант часто умещаются в одном человеке: Ардов был незаурядный рисовальщик.

Очень своеобразен почерк Ардова – развязно-размашистый, гротескный, словно предназначенный потешать детей.

Увидев на полке над дверями толстые папки, явно содержавшие рукописи, уходя, я спросил: «Вы так много интересного помните, почему бы вам не издать мемуары?» (При этом понимал, что самое интересное, о чём мне поведал Ардов, публиковать нельзя: это слишком правдиво и злоязычно, такие истории несправедливо называют сплетнями, хотя слово «сплетня» от «плести небылицы»; о современниках принято писать только в возвышенных тонах, Ардов же говорил о них без всякой враждебности, но и без прикрас.)

На мой вопрос хозяин пробурчал нечто неопределённое; может быть, подивился моей наивности. Думаю, что даже об Ахматовой он мог бы написать только весьма невыгодное для великой поэтессы – таков был склад его ума.

Спускаясь по лестнице, я думал: крутоват был этот подъём для пожилой сердечницы. И всё же тут был едва ли не единственный кров в огромной Москве для Ахматовой.

Уже после смерти сатирика вышла книга его заметок и воспоминаний, чувствуется, тщательно профильтрованная. Она содержит немало наблюдений и характеристик, но все они весьма невинного толка. Книга прошла незамеченной. То, что я слышал из уст автора, и даже то, что он написал мне в своем «письме», стократ интересней.

При прощании я сказал Ардову, что намерен продолжать писать о старой Москве и рассчитываю на его помощь. Он с доброй готовностью обещал содействовать мне в написании очередной книги – «Лучи от Кремля»; приглашал заходить. Желая закрепить контакт, я поздравил его письменно с новым, 1975-м годом. Он тут же ответил мне открыткой: