До последней капли - Андрей Ильин

Ступай, ступай. Неудобно мне такими развлечениями под чужим приглядом заниматься. Все-таки баба, хоть и изрезанная. А я как управлюсь — тебя кликну.

Прочитывая написанные Степановым на бумажке команды, Сан Саныч с грехом пополам вывел информацию, заключенную в дискете, на экран. Информация была — ложись и помирай. Что четверо человек уже и сделали. Похоже, его ученик был не промах и перед уходом из соответствующих органов передрал несколько десятков досье, заведенных на некоторых начинавших набирать тогда силу политиков. Для чего он это сделал и как сделал, спросить у него сейчас было невозможно.

Перелистывая электронные страницы, Сан Саныч то и дело натыкался на известные лица. То, что он узнавал о них, несомненно, могло способствовать их еще большей известности. Но со знаком минус.

С жирным знаком минус.

Этот, будучи борцом за идею, а в дальнейшем диссидентом, добровольно пошел в сексоты и благополучно накатал полета доносов на своих соратников и друзей. Что не помешало ему, уже из-за границы, громогласно клеймить палачей, заковавших его соратников и друзей на основании и его тайных показаний в кандалы.

Другой и вовсе стал отщепенцем общества по служебной обязанности и наущению вышестоящего начальства. В дальнейшем ему так понравилась игра в революционную деятельность, что он забыл первоначальную цель своего задания и с увлечением окунулся в политические интриги, не забывая при этом бомбардировать начальство просьбами об изъятии из архивов порочащих его материалов. Просьбы он подкреплял деловыми с многими нулями предложениями.

Еще один попался на крючок органов по причине своей половой невоздержанности, выразившейся в совращении малолетней родственницы в особо извращенной форме, вкупе с ее не отличающейся сексуальной разборчивостью мамашей. Уголовное дело замяли взамен принятия помилованного преступника в штат секретных сотрудников.

Еще один…

Еще…

И еще… На остальных у Сан Саныча уже не было времени.

Как же такая информация до сего дня не всплыла на свет божий? Кто же ее так умело притопил, что даже малого кончика не показалось на поверхности бушующего океана политических страстей?

Или ее вовремя изъяли из архивов соответствующих органов? Вполне вероятно. Для того революции и делаются, чтобы кто-то, воспользовавшись общей суматохой, мог разрешить свои личные дела. Наверное, поэтому и первые залпы революционных орудий, и первые пожары, как правило, случаются не подле казарм и арсеналов, а все больше в государственных и полицейских архивах. И воды для пожарных брандспойтов, как назло, не находится, и связь, чтобы подмогу вызвать, не работает. Специфика такая революционная. Первый снаряд — непременно в информацию. Всегда так было. И во французскую революцию, и в семнадцатом году, и в нынешние, не такие кровавые, но почему-то тоже с пожарами и перекрытой водой.

Горит бумага. Пепел, беспамятство.

Возможно, и эта сгорела. Или «пришла в негодность в результате размокания при затоплении помещения архива прорвавшимися фекальными водами». И такое случается. Даже если к архиву не подходит ни единая труба и располагается он на чердаке.

Та сгорела. А эта, несанкционированно скопированная, сохранилась. Дорогого же она теперь стоит. И главное, покупателя искать не надо. Вот он, покупатель, — на этих страницах, сумрачно глядит с фотографий. Этот не поскупится. Этот даст полную цену. Только попроси.

Уж не для этих ли целей дублировал архивы ученик Сан Саныча? Не для создания ли предпосылок семейного финансово-материального благополучия поколений эдак на сто вперед? Но почему тогда не сторговался?

Или он преследовал какие-то политические цели?

В любом случае он высунулся. Ведь узнали же как-то преступники о существовании дубль-архива. Значит, где-то проговорился…

Сейчас гадать бессмысленно. Сейчас надо думать, что с этим делать.

Времени прочитывать весь архив у Сан Саныча не было, да и не интересны ему были чужие тайны. Он не прачка, которой по должности положено перетряхивать да перестирывать не принадлежащее ей грязное белье. Много знаешь — грустно живешь. И мало.

И тех немногих сведений о не сходящих с экрана телевизора политических деятелях, с которыми он успел ознакомиться, хватало с избытком, чтобы потерять веру в человеческую порядочность.

Сан Саныч выключил компьютер.

— Как успехи на игровом фронте? — поинтересовался подошедший Степанов.

— Нормальные успехи. Деваха получилась замечательная. Роскошная деваха. Такие формы, что чуть из экрана не вываливаются. Одну деталь, правда, я куда надо пристроить так и не смог, ну да она мне по моему возрасту и без надобности. Мне уже процесс важен, а не результат. А у тебя что?

— Все в порядке. Работает приемник. И работал. Вы просто батарейки наоборот вставили.

— Надо же! Я думал, мне электронщик требуется, а выходит, окулист. Плюс от минуса не отличил! Не там поломку искал.

— Я приемник почистил, новые элементы вставил, так что теперь месяца два проблем не будет.

— Вот это славно. Вот за это спасибо. Если еще что сломается или новую игрушку какую-нибудь добуду — сразу к тебе. Не прогонишь?

— Что вы, Сан Саныч. В любое время!

— Вот и славно.

Глава 4

Первые результаты появились через неделю.

— Алло, Саныч? Тут такое дело, гости ко мне приезжали. Из Тамбова. Те, которых я ждал. День побыли и съехали. Я с ними даже толком не пообщался. Торопились очень. А так больше никаких новостей. Нормальная скучно-пенсионерская жизнь. От завтрака до ужина.

— Так, может, разнообразим жизнь? Может, встретимся, пообщаемся. Мне вот новые городошные биты привезли. Покажу.

— Ну да, я все забываю, что вхожу в команду кидал-пескосыпов… Биту, говоришь? Биту обязательно! Бита — это первое дело. Это даже интересней ишиаса. Где встретимся, тренер?

— Давай в сквере возле кинотеатра через час.

— Согласен. Палки принести не забудь… Через час ветераны городошного спорта с неподдельным интересом крутили в руках обитую вкруговую полосами металла биту, восхищенно прицокивая языками.

— Ай бита! Ну и бита! Прибить бы кого этой битой.

— Ты сильно-то не резвись, — притормаживал Сан Саныч.

— Я же по делу. Я же про биту! Исключительная бита! Прямая. Круглая. Деревянная.

— О деле давай, клоун.

— А дело у нас одно — городошное. Палки ставить, палки бросать.

— Тьфу на тебя.

— Ладно, тренер. Расслабься. А то желчь разольется.

В общем, съехал я два дня назад к старинным приятелям в славный город Ярославль. Родственников, естественно, с собой прихватил. Сборы-проводы развел, разве только духовой оркестр не приглашал. Всем соседям наказал за дверью присматривать, газеты из почтового ящика вынимать. Со всеми сослуживцами по телефону попрощался. Короче, известил о своем отбытии полгорода.

При уходе на входную и наружные двери поставил меточки. Самые примитивные — мелкий сор придвинул, согнутые пополам волоски в щель косяка всунул, в замочную скважину крупинку мела втолкнул. А еще дня за три до того домочадцам запретил уборкой заниматься. Ну чтобы погуще пыли было.

Отбыл, значит. Ярославль мне понравился. Особенно архитектурные ансамбли второй половины девятнадцатого века. И люди понравились. Душевные люди ярославцы…

— Архитектура, говоришь? И люди?

— И люди.

— Зануда ты, Семен. Причем редкостная. Всю жизнь нервы трепал и теперь туда же.

— А если кому неинтересно меня слушать, так я могу и замолчать. Или вот о городках поговорить. К примеру, вот об этой бите…

— Ладно. Валяй. Изгаляйся. На твоей улице праздник.

— Ну так продолжаю. Ярославль мне понравился. Но еще больше понравилась дверь собственной квартиры, когда я вернулся. Мел в замочной скважине был растерт в пыль. То есть кто-то лазил в нее ключом или чем-то подобным. Допустим, это могли баловаться подростки — подумал я, но как же тогда замеченная мною грязь на полу по другую сторону двери? Я когда уходил, дверь нарочно широко не открывал — протискивался в узкую щелку. В такую же щелку и возвращался. А контрольные соринки на два десятка сантиметров дальше сдвинуты были. То есть дверь открывалась шире, чем растворял ее я. То есть кто-то без меня гостил в моей квартире!

— Уверен?

— Абсолютно. Причем этот кто-то все комнаты обошел, все двери открыл. Даже в кладовку.

— А если это было только ограбление?

— Все вещи и ценности на местах. Ничего не пропало. Но что интересно, все эти вещи сдвигались или поднимались и ставились в то же самое место. Нет, об ограблении здесь говорить не приходится. Я специально на видном месте кошелек с деньгами оставлял, так ни купюры не пропало! Обыск это. И ничего, кроме обыска!

— Значит, все-таки обыск.