Развод. Тот, кто меня предал (СИ) - Черничная Даша

— Это была не моя инициатива, поверь, — качаю головой.

Приходит сотрудница ЗАГСа, приглашает нас внутрь. Мы проходим в кабинет, присаживаемся. Следом за нами заходит адвокат Епифанова — Артур Громов.

Я всегда боялась этого мужика, уж больно он мрачный.

— Всем добрый день, — говорит он и садится на свободный стул. — Маргарита, вот документы на расторжение брачного договора, прошу ознакомиться с ними.

Смотрю на ненавистную бумажку. Еще до нашего с Мироном брака ко мне пришла его мать и сказала, что они снова будут общаться со своим сыном, поддержат его бизнес и примут меня, если я подпишу эту гребаную бумажку.

Я подписала, даже не читая, что там. Мне было плевать на ее содержимое, ведь мне нужен был только Мирон, а не его имущество.

Когда он узнал об этом, ругался, впервые в жизни накричал на меня. Кое-как я смогла уговорить его успокоиться.

— Где подписать? — спрашиваю у адвоката и беру ручку.

— Вы даже не прочитали, — корит меня Громов.

— Не читала, когда заключала, не буду читать, когда расторгаю, — пожимаю плечами.

Артур кивает, принимая мою позицию.

— Вот здесь распишитесь. И здесь, — указывает паркером, где поставить подпись.

Когда и мной, и Мироном поставлены все визы, я беру в руки сумочку и спрашиваю:

— На этом все?

— Нет, — выпаливает мой бывший муж, и я впервые за сегодняшний день пристально смотрю на него.

Он зол, недоволен. Находится на грани срыва, но держится из последних сил.

— Я переписал на тебя квартиру и машину, — кладет на стол передо мной стопки бумаг и две связки ключей. — И вот еще — на твое имя открыт счет в банке. Там лежит приличная сумма. Она твоя.

— Сомневаюсь, что в брачном договоре что-то было об этом, — хмыкаю я.

— Ебал я этот гребаный договор, Рита, — грубо выплевывает он. Сотрудница ЗАГСа ахает, а Громов кашляет в кулак, но Мирону все нипочем. — Ты не будешь скитаться по съемным хатам и ездить на маршрутках.

— Я именно так жила до тебя, забыл? — заглядываю в темень его глаз.

Его взгляд давит, накрывает плотным черным полотном и тянет в пучину. Я, как загипнотизированная, слежу за ним, ловлю каждый вздох, каждое движение. Мирон сжимает руку в кулак и с силой бьет им по столу:

— Позволь мне сделать хоть что-то хорошее для тебя. Пожалуйста.

— Я все равно не буду жить в твоей квартире, Мирон.

— Это другая квартира, я купил ее специально для тебя.

Первая мысль — послать его куда подальше и уйти с гордо поднятой головой. Ведь я говорила, что мне не нужно ничего от него, и, в принципе, ничего не поменялось. Но потом я все же решаюсь: протягиваю руку к документам и забираю дарственную на мою машину и квартиру.

— Спасибо, — толкаю ему по столу бумажку с данными по счету, — а вот этого не надо. У меня есть работа, и я сама смогу себя прокормить.

Епифанов перехватывает мою руку, сжимает ее:

— Возьми, прошу тебя! Я должен знать, что ты ни в чем не нуждаешься.

— Нет, — вырываю руку, твердо настаивая на своем, поднимаюсь, беру свои вещи и иду на выход.

Уже в коридоре меня ловит Мирон, обхватывает за плечи, прислоняет к стене и обдает горячим дыханием:

— Пообещай, что не забудешь меня?

Господи, как его можно забыть? Он стал моим первым мужчиной, первой и единственной любовью. Он стал моим всем.

Пока я подвисаю, мужчина пользуется случаем и целует меня. Со всей страстью впивается в мои губы и засасывает их, погружает язык мне в рот. Я замираю, снова выпадаю из реальности, только теперь по-другому.

Забываю о том, что отныне мы — бывшие. Бывшие муж и жена. Он враг, которого я должна ненавидеть за предательство и распад нашей семьи. Но я чувствую вселенскую тоску от понимания, что так, как было, не будет никогда.

Прощаюсь с ним. С нами. Навсегда.

Запоминаю его вкус и запах, впитываю в себя.

— Прощай, Мирон, — отстраняюсь и говорю ему хрипло вместо ответа на вопрос.

— Нет, Кудряха, — я не помню Мирона таким. Он нервно улыбается, кажется, что он на грани краха. Дергано проводит рукой по волосам и, отступая назад шаг за шагом, продолжает хрипло: — Пускай ты больше не моя жена, но ты моя. Была и есть. Запомни это.

Мой бывший муж уходит, а я чувствую, как внутри, будто лава, распространяется щемящая, жгучая, страшная боль. Она ждала своего звездного шанса, и вот он настал. Я думала, надеялась, что меня не заденет рикошетом, все же прошло больше двух недель.

Но ощущения такие, будто внутрь меня кто-то засунул кинжал и прямо сейчас безжалостно орудует там, не зная ни жалости, ни сострадания.

Боль, которая пряталась в углу, выходит на свет, возвышается мерзкой тенью надо мной и скалится в звериной ухмылке. Я сжимаюсь и еду вниз спиной по стене, пока не оказываюсь на корточках. Обхватываю голову руками и трясусь.

— Вот и я, — шипит Тьма надо мной. — Заждалась, вижу.

— Нет-нет, — бормочу бессвязно, но противный шепот уже проникает вглубь меня вместе с воздухом.

— Сказку себе придумала, поверила.

— Я справлюсь, я смогу, — бормочу себе в колени.

— Это мы еще посмотрим.

‍

Глава 7. Новая жизнь

— Какой-то неправильный у тебя отпуск был, Ритусь, — сетует Лена Владимировна, цокает языком и недовольно качает головой.

Я сижу у нее в кабинете и смотрю на чай, к которому не могу притронуться. Моя начальница лишь на пару лет старше меня, поэтому мы позволяем себе неформальное общение и обращение друг к другу.

— Уж какой есть, Лен Владимировна, — устало пожимаю плечами и снова заглядываю в чашку, будто там может найтись решение.

— Уходила в отпуск одним человеком, вернулась совсем другим. Кости торчат, на голове бум. Что у тебя случилось?

— Я с мужем развелась.

Директор детского сада отпивает чай и тут же начинает кашлять.

— В смысле? Когда успели-то? — спрашивает хрипло. — У вас вроде все нормально было.

Тем же тоном, не отрывая взгляда от темной жидкости, отвечаю:

— Было нормально, стало ненормально.

— Как так получилось, Рит?

Поднимаю взгляд на начальницу и вижу в ее глазах то самое — жалость. Морщусь, к горлу подступает мерзкий ком. Не хочу, чтобы меня жалели.

— Жизнь случилась, Лена Владимировна.

— Почему развелись?

— Непримиримые разногласия.

— А поподробнее?

— А поподробнее не будет.

— Ладно, — на удивление быстро отступает начальница. — Иди работай.

Киваю. Спасибо за разрешение.

Она отпускает меня, и, когда я уже в дверях, мне в спину летит:

— Рит, я же по образованию тоже психолог, как и ты. Если понадобится моя помощь — буду рада помочь, по-дружески. Развод — жутко неприятная штука. Но не смертельная. Не закрывайся только.

Вместо благодарности снова киваю ей и выхожу. Последнее, что мне нужно — обсуждение от коллег. Нет, моя начальница вполне адекватная, но женская суть такова — собрать сплетни и распространить их. А мне это не нужно. Вот совсем.

«Развод — не смертельная штука». Почему тогда я чувствую себя мертвой? Делаю все машинально, еду по жизни на автопилоте.

Работа — единственное мое спасение. Только тут, среди детей, я могу забыться. Они выходят на передний план, а все мои проблемы остаются где-то далеко.

Как психолог, знаю — так неправильно. Нужно принять, прожить. Но, черт возьми, как же все это легко познавалось в теории. А раздавать советы было еще проще, ведь очевидные факты налицо. Но вот со мной приключилась жизнь, и с точки зрения науки я знаю, что нужно делать.

Знаю, но не применяю свои знания по отношении к себе. Сапожник без сапог, да. Именно так.

День тянется серой пеленой, все размыто туманом, голова чугунная. Вспоминаю начало своей новой жизни.

Выхожу к отцу и даже выдаю что-то наподобие улыбки. Он, конечно же, не верит мне. Называю ему адрес из дарственной. Папа удивленно вскидывает брови, но без лишних вопросов везет меня туда прямо из ЗАГСа.