Виток клубка - Максим Мейстер

– Ты не дослушал! – Муни сурово наморщил лоб и приподнял брови. – Именно ум является причиной погружения в иллюзию. А погружаясь в нее, мы начинаем играть различные роли, в соответствии с тем, что нашептывает нам наш собственный ум. Он играет образами, а мы в соответствии с ними принимаем те или иные обличья. Но любые действия в этом мире приносят свои плоды. Действия, дающие удовольствие уму сейчас, могут принести очень горькие плоды в будущем, а могут принести и сладкие. И действия, отвратительные теперь, могут дать радость в будущем, но могут и не дать. Но и сладость, и горечь эта – лишь для ума, она не касается тебя. Неужели ты до сих пор не знаешь ответа на свой вопрос?

– Мне кажется, я начинаю понимать, но как же получается, что в основном люди все глубже погружаются в иллюзию, а не освобождаются от нее? Ведь они действуют и видят результат своих действий. И почему обычно что-то приятное уму приносит горькие плоды, а что-то горькое – сладкие? И очень редко по-другому?

– Ощущение сладости и горечи – иллюзорно, но при этом и противоречиво, эти понятия считаются стоящими с двух сторон, а не параллельно. Мир устроен так, что человек и его ум ставят себя в центр мироздания, поэтому все, что благоприятно для тела и ума (а не для тебя самого), считается сладостью, а все, что неприятно и неприемлемо для тела и ума, считается горечью. Тело и ум связаны. Ум через чувства взаимодействует с объектами чувств и оценивает: «Это хорошо, а то плохо», но почти все люди устроены одинаково, и все они считают благоприятным одно и то же. Отсюда возникает противоречие: все хотят одного. И даже если в мире всего хватает, ум человека склонен потреблять больше, чем необходимо его телу. В этом отличие ума человека от ума животных. Помнишь пример? Если поставить на дороге мешок с зерном, то пролетающая птица склюет только необходимое для нее, а человек унесет весь мешок, даже если он не голоден и дома у него – переполненный амбар!

А теперь слушай внимательно – будет ответ на твой вопрос. Я объясняю очень примитивным языком, потому что по-другому ты, видимо, не понимаешь!

Только очень разумный человек видит результат своих действий. Остальные – не видят! Что касается того, почему «сладкие» действия приносят «горькие» результаты и наоборот… Я уже ответил на это, но поясню еще: чтобы удовлетворить свое тело и ум, мы вынуждены присваивать и использовать то, что также приносит удовлетворение чужому телу и уму. Это вызывает негативные эмоции, которые действуют на нас. Зависть, ненависть, злоба, гнев, вожделение… Все это сопутствует успеху. И даже если ты расходуешь свои богатства на благотворительность – это спасает лишь частично… Или еще проще: твоему языку очень нравятся жареные пакоры, но если я тебе позволю ими объедаться, ты заболеешь. И наоборот: тело и ум очень не любят голод, но насколько это великолепное средство поддержания здоровья! Человек погружается в иллюзию, потому что ему нравится в иллюзии!

– И тому мяснику со свиньями нравится?! – Шанта совершенно с другой стороны взглянул на проблему.

– Несомненно. Даже навозный жук, прокладывая очередной ход в свежих испражнениях, счастлив. Ведь это его и только его выбор! Поэтому не стоит жалеть ни свинаря, ни свиней. Они, может быть, даже счастливее нас, ибо удовлетворены своей иллюзией. Не заботься о других, достигни совершенства сам! Если бы я сочувствовал окружающим, то имел бы сейчас сотни учеников, и потерял бы собственную духовную жизнь, растрачивая энергию, пытаясь рассеять их иллюзию, вместо того, чтобы бороться со своей. Так бы я никогда не достиг Абсолюта!

– Вы уже достигли Абсолюта! – Шанта изумленно встрепенулся.

– Хм! – Муни недовольно глянул на ученика. – Нет, но я близок.

Он замолчал, явно раздосадованный.

– Пора заняться делом. Хватит болтать, пора сосредоточиться на Высшем…

– Но у меня еще один вопрос…

– Хватит. Отвечу после медитации, если он еще будет тебя волновать!

3

…Мохини весело вбежала в дом. Ей нравилось играть с Шантой, ведь она не воспринимала его всерьез. Милый юноша, чистый и смущенный… Она не чувствовала его интерес к себе. По крайней мере, сознательно. Ведь внешне Шанта был монахом-йогом, учеником известного Муни… И заподозрить его в том, что он заглядывается на женщин (да еще таких!), было бы оскорблением.

Возвращаясь к себе, Мохини задержалась в небольшой комнатке с тремя дверьми. Две шли в хозяйские комнаты, а одна в спальню Мохини. Девушка остановилась у одной из дверей и прислушалась. Там была хозяйка и три ее дочери (остальные ушли купаться), и Мохини было интересно узнать, о чем там говорят, ведь они тоже слышали и видели (в окно) приход юноши. Мохини на всякий случай хлопнула своей дверью (мол, вернулась к себе) и на цыпочках приблизилась к первой двери.

– …Она опять успела выскочить! – старшая дочь семнадцати лет сердито надулась. – Почему нам не дают послужить этому святому? Что мы, хуже нашей Мохини?

– Кто же вам не дает? – мать усмехнулась. – Просто именно Мохини чаще бывает на кухне и, конечно, успевает первой!

– Ну и что? – сказала самая младшая и самая вредная из присутствующих дочка. – Разве нельзя ей запретить? Сказать, кто она, и что надо уступать старшим по положению. И вообще…

– Прекрати! – прикрикнула на нее мать. – На самом деле, нашей Мохини эти встречи гораздо нужнее… Уж я-то знаю! А вам, если подумать, они совсем и ни к чему! Ведь не святому вы хотите послужить… Ну-ка признавайтесь! Так бы вы рвались, если бы пришел сам Муни?.. Да нравится просто молодой мудрец…

Девушки потупили взоры. Но потом одна, самая разумная, спросила:

– А почему Мохини нужнее?.. Встречаться.

– Да потому как Шанта, хоть и ученик святого, но сам-то из рода простых вайшьев, торговцев. Я их семью знала хорошо. Она не так давно разбогатела. А коль человек не из семьи мудреца, то какой он святой? В семье отреченного брахмана может родиться святой, но разве в семье купца родится кто-то, кроме купца? – Эти обывательские и немножко оскорбительные размышления смутили подслушивающую Мохини, но она, неожиданно для себя, очень заинтересовалась и сильнее прильнула к двери. – Так что Шанта ваш заглядывается на Мохини, как на женщину… Это я давно заметила. Зачем он ходит почти через всю деревню к нашему дому? А?

– Ну и что? Пусть на нас заглядывается… – старшей дочери давно пора было замуж.

– Э! Нет! Вы ему не пара, и ничего здесь не получится. Мы бедны, а его землям конца-края не видно. Слышали, отец-то Шанты умер, и наш монах – единственный наследник. Заберут его от Муни! И тогда – какая он нам пара? А если останется монахом, тогда тем более! Нет, о Шанте даже не думайте!

– Но если мы ему не пара, то Мохини…

– Тут другое дело… Мохини замуж не выйдет. Сами понимаете! Но как получить ребенка без мужа? А что за женщина без сына? Кто позаботится в старости, кто поможет? Так что у Мохини есть хороший шанс получить ребенка от молодого святого, раз он на нее заглядывается, а не от какого-нибудь гуляки, что не умеет контролировать свои чувства! Ведь отец передает свои качества сыну, и чем лучше, достойнее отец, тем лучше сын. А кто лучше и чище йога, который только и занят жертвоприношениями да аскезами?! Он хранит целомудрие и строго исполняет обеты. Такой мужчина может дать великого сына. Даже сам Вьясадева появился у дочери простого рыбака, но от семени великого брахмана-мудреца Парашары.

– Будто мы не хотим хорошего сына…

– И не думайте! Вы обычные девушки и выйдете замуж за хороших парней из нашего круга. Такова наша карма. Шанта – это для Мохини хороший выход, если она сможет добиться. Ведь у нее тоже своя карма…

В комнате немного помолчали.

– На самом деле, я бы тоже хотела, чтобы у кого-нибудь из вас был сын от брахмана, – задумчиво сказала мать, – но сейчас не старые добрые времена!..

Мохини уже не слушала. Она тихонько проскользнула в свою комнату и уселась на коврике, задумчиво подперев голову руками. Мохини принялась мечтательно разглядывать потолок. Она размышляла. То, о чем говорили хозяйка с дочерьми, очень взволновало девушку. Сейчас она понимала, что втайне – втайне даже от самой себя – она давно уже думала… нет, не думала, а… чувствовала все это. А сейчас она стала немного смелее в мыслях. Мачеха пробудила в ней эти чувства, и они оформились в размышления.

«Действительно, что ждет меня дальше? – думала Мохини. – Сейчас я молода и мое тело обеспечивает меня и даже мою старость. Ведь я не трачу заработанные деньги на ветер, как некоторые… Но что с того, даже если я буду богатой старухой?.. У меня не будет поддержки, не будет семейного тепла… Может быть, однажды я не уберегусь, и у меня появится сын. Даже наверняка… Но что это будет за сын? Разве будет он опорой и защитой? Сын от какого-нибудь сластолюбца, не удовлетворенного собственной женой и в бессилии ищущего забвения в вине и женщинах? Что это будет за сын? Благом будет убить его еще в колыбели… Или сын богатого бездельника и распутника, который уже с юношества таскает свой живот далеко впереди себя… Нет, права госпожа. Такой, как я, необходим достойный сын. Даже более необходим, чем любой другой женщине. Ведь у них есть мужья…