Давид Гольдер - Ирен Немировски

Гольдер вздохнул, постучал по стеклу, зовя накрывавшего на стол метрдотеля, чтобы тот поднял шторы.

Солнечный свет заливал сад и гладь моря. Кто-то крикнул: «Здравствуйте, Гольдер!»

Он узнал голос Фишля и медленно отвернулся, не отвечая на приветствие. Зачем Глория пригласила этого типа? Гольдер с ненавистью оглядел стоявшего на пороге Фишля — тот всегда казался ему жестокой карикатурой на человеческое существо. Этот маленький рыжий розовощекий еврей вид имел комичный, отталкивающий и несчастный одновременно. Глаза за стеклами очков в тонкой золотой оправе блестели, у него был круглый животик, короткие худосочные кривые ноги и руки убийцы, которыми он нежно прижимал к груди фарфоровую банку со свежей икрой.

— Гольдер, старина, ты надолго?

Фишль вошел в комнату, взял стул, поставил на пол ополовиненную икорницу.

— Ты спишь, Гольдер?

— Нет, — проворчал Давид.

— Как идут дела?

— Плохо.

— А вот у меня все отлично, — сообщил Фишль, пытаясь скрестить руки на животе, — чем я весьма доволен.

— Ах да, слышал: ловля жемчуга в прибрежной зоне Монако! — хмыкнул Гольдер. — Я думал, тебя насадили в тюрьму…

Фишль долго и со вкусом смеялся.

— Ты не ошибся: я предстал перед судом присяжных… Но все закончилось благополучно… как обычно. — Он начал считать, загибая пальцы: — Австрия, Россия, Франция. Я сидел в тюрьмах трех стран и надеюсь, что теперь с этим покончено, меня оставят в покое… Пусть отправляются ко всем чертям… Я стар и больше не хочу выигрывать… — Он закурил и задал следующий вопрос: — Как вчера обстояли дела на бирже?

— Плохо.

— Не знаешь, как шли «Гуанчака»?

— По тысяче триста шестьдесят пять, — мгновенно ответил Гольдер, потирая руки. — Ты по уши завяз, я прав?

Внезапно он спросил себя, почему его так радует финансовая неудача Фишля. Тот никогда не делал ему ничего плохого. «Вот ведь странность — меня один только его вид раздражает до невозможности», — подумал он.

— Еврейское счастье… — Фишль пожал плечами.

«Должно быть, негодяй снова богат, как Крез», — подумал Гольдер. Когда задетый за живое человек маскирует свои чувства внешней бравадой, особое волнение и глухая усталость в голосе выдают его истинные чувства не хуже тяжелых вздохов или воплей отчаяния. «Ему и впрямь плевать…»

Гольдер буркнул:

— Что ты здесь делаешь?

— Меня пригласила твоя жена… Послушай… — Он подошел к Гольдеру и сказал, по привычке понизив голос: — У меня есть предложение, которое тебя заинтересует, старина… Слышал когда-нибудь о серебряных рудниках в Эль-Пасо?

— Бог миловал! — Гольдер решил сразу прервать ненужный разговор.

— На них можно заработать миллиарды.

— Миллиарды много где можно заработать, только нужно уметь их взять.

— Напрасно ты отказываешься сотрудничать со мной. Мы созданы для совместных дел. Ты умен, но тебе недостает дерзости и вкуса к рискованным предприятиям, ты слишком законопослушен. Разве я не прав? — Фишль довольно рассмеялся. — Я не люблю банальные дела — продавать, покупать… Но вот создавать что-то заново… Взять, к примеру, шахту в Перу… никто даже не знает, где это… Я запустил нечто подобное два года назад… Подписной заем, естественно, там и лопату в землю никто ни разу не воткнул… Но американские спекулянты клюнули. Можешь мне не верить, но за две недели цена на участки выросла вдвое… Я продал с огромной выгодой… В подобных делах есть размах и поэзия…

Гольдер пожал плечами:

— Нет.

— Как хочешь… Но ты пожалеешь… На сей раз я предлагал честное дело… — Несколько минут он молча курил, а потом проговорил: — Скажи…

— Что?

Фишль прищурился.

— Маркус…

Лицо старика осталось неподвижным, только уголок рта судорожно дернулся.

— Маркус? Он умер.

— Я знаю, — мягко произнес Фишль. — Но почему?.. — Он перешел на шепот: — Что ты с ним сделал, старый Каин?

— Что я с ним сделал? — переспросил Гольдер и отвернулся. — Он хотел меня облапошить, — жестко отрезал он, и его впалые серые щеки побагровели. — А это опасно.

Фишль рассмеялся.

— Ты — старый Каин, — с удовольствием повторил он, — но ты прав. Я слишком добр, это моя слабость. — Он замолчал и прислушался. — Вот и твоя дочь, Гольдер.

— Папа здесь? — закричала Джойс. Гольдер услышал смех дочери и машинально прикрыл глаза, как будто хотел продлить удовольствие. Эта малышка… Что за дивный голос, как звонко она смеется…

«Словно колокольчик прозвонил», — с невыразимым удовольствием подумал Гольдер, но не пошевелился, не встал, не пошел ей навстречу, а когда Джойс влетела на террасу, сверкая голыми коленками из-под коротенького платьица, насмешливо произнес:

— Неужели это ты? Не ждал тебя так рано, доченька… Ты совсем взрослая, — задумчиво проговорил он.

— И, надеюсь, красивая, — воскликнула она, резко выпрямилась и села по-турецки, обняв себя за колени. Большие черные глаза Джойс сверкали, она смотрела на отца повелительным дерзким взглядом женщины, с детства привыкшей быть любимой и желанной. Гольдер ненавидел этот взгляд, ему не нравилось, что она слишком сильно красится и носит так много драгоценностей, но он поражался, что она все еще умеет по-детски неудержимо смеяться и двигается, как резвый угловатый олененок, сохраняя воздушную пылкую грацию веселой юной девчонки. «Это скоро пройдет», — подумал он.

Она налетела на отца, обняла его и улеглась рядом на шезлонг, подложив руки под голову, весело глядя из-под опущенных длинных ресниц.

Гольдер осторожно протянул руку и прикоснулся к влажным, растрепавшимся от морской воды золотым волосам Джойс. Он едва смотрел на дочь, но его зоркий взгляд подмечал малейшие изменения в ее лице. Как она повзрослела… За те четыре месяца, что они не виделись, она стала еще красивее, еще женственней… Вот только красится слишком сильно. Господь свидетель — ей это совсем не нужно. Джойс восемнадцать, у нее изумительная кожа и нежные, как цветок, губы. Жаль только, что ей нравится кроваво-красная помада. «Дурочка», — со вздохом пробурчал себе под нос Гольдер.

— Слезай, Джойс, мне тяжело, — тихо попросил он.

Она легонько погладила его по руке:

— Как же я рада тебя видеть, папочка…

— Тебе нужны деньги?

Она заметила, что отец улыбается, и энергично закивала.

— Конечно… Как всегда… Сама не знаю, куда они вечно деваются… Утекают, как вода между пальцами. — Она засмеялась, показав ему ладошки. — Как вода… Я не виновата…

Из сада поднимались двое мужчин. Ойос и незнакомый Гольдеру молодой человек лет двадцати — очень красивый, с бледным худым лицом.

— Это князь Алексис де… — незаметно шепнула отцу на ухо Джойс. — Его следует называть ваше императорское высочество. — Она соскочила на пол, легким прыжком оседлала перила и позвала: — Сюда, Алек… где ты был? Я прождала все утро, была в ярости… Познакомься с папой, Алек…

Молодой человек подошел к Гольдеру, поклонился — вид у него был застенчивый и одновременно надменный — и вернулся к Джойс.

Гольдер спросил, понизив голос:

— Откуда взялся этот маленький жиголо?

— Хорош, не правда ли? — беспечно прошептал Ойос, отвечая вопросом на вопрос.

— Недурен, — сквозь зубы процедил Гольдер и нетерпеливо переспросил: — Так что он за человек?

— Алек из хорошей семьи, — ответил Ойос, с улыбкой глядя на Гольдера. — Он сын несчастного Пьера де Карелу, убитого в восемнадцатом году. Его мать — родная сестра короля Александра, так что тот приходится ему дядей.

— Похож на сводника, — вмешался в разговор Фишль.

— Возможно, так оно и есть. Сейчас он состоит при леди Ровенне, это известно доподлинно.

— И только? Такой милый мальчик… Меня это удивляет…

Ойос сел, вытянул ноги, аккуратно разложил на плетеном столике пенсне, тонкий носовой платок, газету и книги. Гольдер всегда чувствовал глухое раздражение, глядя, как этот человек осторожно, даже нежно, прикасается к вещам… Ойос неторопливо достал из портсигара сигарету, прикурил, щелкнув золотой зажигалкой, и Гольдер вдруг заметил, что кожа у него на руках истончилась и сморщилась, как увядший лепесток… Странно было осознавать, что этот великолепный красавец авантюрист тоже постарел… Ойос приближался к шестидесяти, но привлекательности не утратил: поджарый и изящный, с маленькой, гордо сидящей на плечах серебристо-седой головой. Крупный чувственный нос с горбинкой и тонко вырезанными ноздрями украшал гладкое, чистое лицо.

Фишль кивнул на Алека, раздраженно передернув плечами.

— Говорят, он предпочитает мужчин?

— Во всяком случае, не в данный момент, — пробормотал Ойос. Он со снисходительной иронией смотрел на Джойс и Алека. — Мальчик очень молод, его вкусы еще до конца не сформировались… А знаете, Гольдер, ваша Джойс твердо решила выйти за него замуж…