Голос булата - Дмитрий Янковский

Но явились тут русские витязи в белоснежных доспехах, заломали Змея возле реки Протва, в сотне верст от Москвы-реки, накинули на него ярмо и заставили своим огнем работать, избы освещать, железо варить…

– Так вранье, небось… – неуверенно почесал затылок Микулка.

– Эх… Нет в тебе веры! Трудно будет с тобой. Сам себя в грязь лицом тыкаешь, мол плох я, ни на что не гожусь. Как других победить собираешься, коль себя не поборол? Свой страх, свою неуверенность, слабости свои мелкие?

– Вот бы и взялись меня научить!

– Уж попробую… Хотя непутевый ты на редкость. Ладно, нечего зря языком ветер гонять. Сходи к ручью, рыбы налови, а завтра поглядим, что из тебя сделать можно.

5.

И взялся дед Зарян за паренька не на шутку. С самого утра до завтрака гонял его бегом вокруг избы сотню раз, по началу у Микулки чуть глаза от натуги не вылазили, прохладный воздух грудь жег хуже пламени. Да только остановится не мог, знал, что посохом в раз пониже спины получит. Потом еще три круга на четвереньках, да не ладонями по земле, а кулаками! Где густая трава, там еще стерпеть можно, а за избой дожди намыли земли и мелкого камня, там Микулка, давясь слезами, сбивал кулаченки в кровь. Но еще не начав учить боевую науку, он понял, что человек любую трудность одолеть может. Если захочет. Стариковы испытания постепенно вытравливали из юной души НЕВЕРИЕ в свои силы. В первый раз, когда Зарян сказал бежать сто кругов, Микулка думал, что не сдюжит. Но пробежал, хотя иссохшие губы в кровь потрескались. Зато потом бежать стало легче, а когда решил счесть по шагам расстояние, получилось три версты! Кто бы сказал, что в раз, без передыху можно три версты пробежать, Микулка бы ответил: "Вранье, небось… Конь три версты пробежит – упарится!" Теперь поверил и в это, покуда на своей шкуре испробовал, и вообще Зарян от него слова «вранье» больше не слыхивал.

Как сменился месяц, старик стал заставлять Микулку по деревьям лазить, потом стал ноги связывать, чтоб он одними руками за ветки цеплялся.

– В руках равновесие должно быть. – говаривал дед Зарян. – Сколько есть в них толкательной силы, столько должно быть и тяговой. Толкательной силой удар крепчает, тяговой ворога на землю свалить можно.

– Ну, тяговую силу я на деревьях возьму, а откуда толкательной взяться? – интересовался любопытный Микулка.

– Кхе… Вот недотепа! А кто на карачках вкруг дома на заре скачет? От этого испытания и сила в руках, и кулак тверже булата становится.

Когда луна стала круглой, Микулка мог без труда две сотни раз оббежать избу, руки налились упругой силой, а ссадины на кулаках превратились в розовые мозоли, хоть головешку об них туши.

Но как-то утром дед Зарян испытания отменил.

– Хватит зазря своим потом воздух греть! – ворчал старик. – От одних испытаний человеком не станешь. Человека только труд может сделать. Бери топор и пойдем к ключу. Видал, вчера ручей заколодило? Надобно расчистить, не то заболотится, не хватало нам упырей возле дома.

– Так Вы после испытаний боевую науку обещали! – возмутился Микулка.

– Экий ты быстрый! Настоящая боевая наука только через труд войдет. Ты хоть сто потов с себя сгони испытанием, а кроме сырости никакого толку не будет.

– Так зачем я на карачках-то… – не на шутку обиделся паренек.

– Чтоб топор из рук не ронял. Первую силу испытаниями нажил, но дальше только работой. Пойдем, пойдем, выучу тебя топор держать…

6.

Весна, а ночи еще студеные… Хоть и нет злого ветра, а воду к утру тонким хрустом прихватывает.

Микулка, устав за день до последней возможности, спал крепко, без снов, Зарян ворочался на лавке, кутаясь в куцее одеяло, а дедов филин привычно чистил перья, словно на свадьбу готовился. Вдруг зашуршало что-то под столом, зашлепало. Филин бросил чистится, оглядел избу глазами-блюдцами, не понравился ему звук, растревожил, хлопнул он крыльями и растворился в звездной пыли, вылетев в отдушину.

А звук не прекратился, только усилился. Скрипнула половица, брякнул горшок у печки, мелькнула в лунном свете неясная тень. Микулка проснулся от шума, думал крыса озорничает, поискал рукой что-нибудь тяжелое, нащупал ухват у стенки, да только в ход пустить не успел.

– Ты пошто за ухват шхватился? – раздался снизу насмешливый женский голосок. – Никак ш бабой воевать удумал?

– Так откель тут баба… – ничего не соображая спросоня, молвил Микулка.

– Откель… Откель надобно. Зарян твой, пока не таким штарым был, приютил шабаченку, а я на нее верхом, да в избу. Шабаченка уж издохла давно, а я ошталась…

Микулка сел на печи, постепенно собираясь с мыслями.

– Так ты кикимора, что ли? – неуверенно спросил он.

– Кому ж еще быть? Шишимора и ешть.

– А у нас в землянке домовой жил… – с грустью вспомнил Микулка.

– Так в доме, видать, и кошка была.

– Ясное дело! Не мамка же мышей ловила…

– То-то и оно… – в голосе кикиморы послышалась застарелая грусть. – Кошка, она как лошадь для домового, ее первой в новую избу впушкают, штоб Хозяин на ней въехал. Въехал, да ошмотрелся, хозяйство принял. А уж потом на шабаке кикимора въезжает, иначе домовому одному тошка, может и захиреть. А всем известно, что когда у домового в щемье радость, так и в доме шастье. Только шабак много иметь нельзя, не то еще хуже будет!

– Это почему?

– А ешли бы у тебя ш дефяток жен было? Да хотя бы и три? Была бы у тебя в щемье радошть? Маята одна, шшоры да шклоки. А ведь на каждой новой шабаке в дом новая шишимора въезжает. Домовой только один может быть, а шишимор школько пол выдержит.

– Наверно потому у нас в доме и не сладилось…

– Может и потому, а может шами виноваты. Негоже за швои оплохи вину на домового шваливать.

А вот я одинокая… Штарый Зарян так кошку и не взял, у него филин мышей ловит. А мне без Хозяина каково? Дед ш тошки мучался, и меня на тошку обрек.

– А чего ж не сказала ему?

Микулка наклонился с печи и разглядел в тени маленькую, в две ладони росточком, женщину. Одежды на ней никакой не было, только куталась она в густые зеленые волосы, обрамлявшие доброе и печальное лицо. Из прически смешно торчали остроконечные звериные ушки.

– Чего уштавился? – недовольно шикнула кикимора, прикрывая волосами торчащие ушки – Бабы нагой не видал?

– Неа… – осклабился Микулка.

– Увидишь еще! А шо штариком мы не шладили. Я по молодости да по глупости шалила больно, то горшки побью, то грамоты его попрячу так, что никто не шыщет. Думала, поймет Зарян, что мне Хозяин нужен. А он разобиделфя…

– Не мудрено!

– Но я поняла как ему помочь, и как щебя не обидеть. Решила избавить его от тошки, может и он надо мной жжалится? Я на филина нашептала, чтоб приманил тебя к дому…

– Так это ты?! – искренне удивился Микулка. – А дед Зарян думал, что Сварг…

– Шо швоими Богами вы, шами разберетесь, мы народ шамоштоятельный, ни Белобогу, ни Чернобогу не шлужим. А что шделала, то шделала. Вот только не понял штарик… Уже и мефяц шменился, а о кошке никто и не помышляет.

– Эх… Горемычная… – пожалел кикимору Микулка. – Не горюй. Вот к ромеям за покупками пойдем, добуду тебе котейко. Благодарен я тебе, что не к ромеям попал, а к старому Заряну.

Лунный свет осветил улыбку на маленьком женском лице.

– Шпасибо на добром шлове. Не зря, видать, штаралась. И тебя от беды шберегла, и деду радофть, может и у меня жизнь наладится. А теперь шпи, загонял тебя, небофь, штарый ведун.

Микулка проснулся отдохнувший и свежий. Дед все еще спал, укутавшись в одеяло, хоть вся изба была залита утренним светом. За окном густая зеленая трава покрылась белыми пятнами инея, но он таял быстро, едва касалось его теплое дыхание Ярилы.

Микулка раздул печь, поискал по горшкам снедь, украдкой подцепил пару вчерашних блинов, заглянул в чан с борщом, стараясь углядеть аппетитный мосол, но мосла там не было, только желтая корка застывшего жира.

– Ты чего по горшкам лазишь, негодник! – прокряхтел, поднимаясь с лавки Зарян. – Ставь на жар! Холодное есть, все равно как в канаву вылить. Ни вкусу, ни проку. Перевод один.

Микулка поспешно загремел посудой, не хотел с утра пораньше гневить старика.

– Дед Зарян… – вкрадчиво начал он. – А сколько раз Вы обещались к ромеям пойти? Уже и масло на исходе, и муки надо бы прикупить, и крупы.

– Засиделся? И то верно… – кивнул хозяин. – Негоже молодому хлопцу взаперти сидеть, чай не красна девица. Сегодня и сходим, раз не терпится…

– А как добро донесем? Это ж не меньше трех мешков! Или ромеи за деньги сами доставят?

– За деньги они куда хочешь доставят, да только делать им тут нечего. Было бы добро, а как донесть, авось сами придумаем.

Завтракал Микулка спешно, глотал кусками, не прожевывая, да только зря спешил, дед кушал неторопливо, с удовольствием купал нос в плошке с борщом, сопел, причмокивал.

– Кхе… Молодой ты, Микулка, аж завидно. – ухмылялся Зарян, утирая тряпицей рот. – У тебя столько всего впереди, что ты радостей под ногами не замечаешь, а все гонишься за ними невесть куда. Ромеев узреть спешишь, а от простой радости, покушать всласть, отказываешься.