Живой щит - Сергей Зверев

– Петлю, Липин. Потуже! Время уходит! – рявкнул Рогожин.

– Есть! – так же решительно выпалил ефрейтор и снова перекрыл душману кислород.

Пленный бился всем телом, как бьется рыба, выброшенная на лед.

– Сержант, кажись, мой согласен! – Один из десантников подвел смуглолицего пожилого афганца в просторных полотняных штанах и длинной рубахе.

– И мой дошел до кондиции! – ухмыльнулся Липин.

Его подопечный уткнулся лбом в землю и стучал рукой, давая понять, что согласен…

Как они наводили установки, Рогожин так и не понял. Но залп получился отменный. Установки дрогнули, затем залились огнем, и от протяжного воя снарядов, вырвавшихся из стальных труб, заложило уши.

В бинокль Рогожин видел, как черная стена разрывов выросла на безопасном расстоянии от машин. Моторизованный отряд притормозил, заложил резкий вираж и быстро начал удаляться, не дожидаясь очередного залпа.

– Перелет сделали, блин! – горестно выдохнул ефрейтор, подводя результат.

– Порядочные «духи». Не предатели… – рассмеялся Рогожин. – Дай-ка водички попить. У меня, видишь, фляжку пробило…

Последняя крупная военная операция Советской Армии в Афганистане – снятие блокады с Хоста – проходила строго по установленному плану. Огневые точки моджахедов были нанесены на карты, переданы в батареи и дивизионы, вертолетные полки и эскадрильи фронтовой авиации. Расчеты занимали места у орудий, артиллеристы реактивных установок следили за красными флажками в руках своих комбатов.

Как слабая искра приводит в движение поршни двигателя, так команда, отданная с главного КП этой войны, заставила повернуться десятки ключей стрельбы, взреветь моторы БМП, танков и БТР, подняться в воздух «вертушки», истребители-штурмовики.

Ахали гаубицы «Д-30», вторили им самоходные орудия с нежным названием «Гиацинт», завывали, выпуская огненные стрелы, реактивные «бээмки». Вертолеты огневой поддержки, утяжеленные снаряженными по максимуму подвесками, грязно-зелеными мухами уходили к горизонту, а матушка-пехота выдвигалась на передовые позиции…

Десантники спрятались в русле старого канала. Артиллеристы работали аккуратно, но Рогожин решил не искушать судьбу. Уж слишком близко катилась страшная лавина огня и металла.

– Подкорректируйте пушкарей! – кричал он в ларингофон рации. – Близехонько к нам забирают… Я говорю: пусть не шпуляют сюда. У нас чисто…

Стены канала тряслись от разрывов, осыпаясь тысячами ручейков песка. Десантники инстинктивно прижимались друг к другу, словно плечо товарища могло уберечь их от шального разрыва.

На лицо погибшего младшего сержанта Маркина все время оседала пыль. Рогожину то и дело приходилось смахивать ее. Маленькая дырочка слева на груди закрылась корочкой запекшейся крови и стала похожей на большое родимое пятно.

Дым стлался над рисовыми полями, степью, закрывал солнце. Он полз по дну старого русла, обволакивал десантников серо-коричневыми космами. От него першило в горле и щипало в глазах. Казалось, всю планету заволокло этим дымом.

– Да-а, бардак! – прокомментировал ефрейтор Липин.

Он сидел у глинистой стены канала, обхватив стриженую голову руками. Рядом прикорнул пленный афганец – недавняя жертва ефрейтора. Русский десантник и солдат повстанческой армии были одинаково слабы и беззащитны перед огненной бурей, созданной людьми и безумствовавшей на десятках квадратных километров.

Яркая точка ракетницы зависла в небе.

– Поднимаемся! – бросил Рогожин бойцам. – «Такси» свободно. Эх, прокачу!

«Бээрдээмки» их батальона ждали десантников у шоссе. Стволы семимиллиметровых станковых пулеметов были повернуты в сторону рисовых полей. Раненых, пленных и убитых погрузили внутрь разведывательных машин. Десантники устроились на броне – так было безопаснее. Если «бээрдээмка» подорвется на мине, можно отделаться контузией.

Колонна двигалась вперед по петляющей дороге. Рогожин сидел у башни, держась за ствол пулемета, и дымил сигаретой. Изрытая воронками степь с редкими островками зелени угрюмо молчала.

– Вернусь домой, возьму пузырь водяры – и в лес! – мечтательно произнес ефрейтор Липин. – Растянусь на травке, буду лежать целый день и пить. К ночи ужрусь, засну… Проснусь и опять буду пить. У нас на Брянщине леса, товарищ сержант, обалденные! Задолбал меня этот Чучмекистан!..

Добравшись до полка, Рогожин узнал, что взводный ранен. Осколок гранаты ударил в глаз и застрял под надбровной дугой. Вместе с другими ранеными взводного отправляют в кабульский госпиталь, где ему предстоит операция.

Рогожин отпросился у комбата и поспешил к самолету. Загрузка шла полным ходом. Летчик-транспортник торопил. Ему хотелось побыстрее убраться из Хоста, пока «духи» не очухались и не вернулись на свои огневые точки в горах.

Новиков лежал на носилках, прикрытый до пояса синим солдатским одеялом. Правая сторона его лица была скрыта под маской из бинтов.

– Здоров, Кутузов, – попытался пошутить Рогожин, но тут же осекся.

Лейтенант страдальчески сморщился.

– Обидно, Димка! – по-родственному назвал он Рогожина. – По глупости схлопотал. Был десантник Новиков и весь вышел. – Лейтенант тяжело вздохнул. – Жаль, семьей не успел обзавестись! Трудноватенько небось одному на дачке ковыряться будет… Ты, Дмитрий, своих ребят береги! За что им тут гибнуть? Влезли, идиоты, в чужую страну и удобряем ее собственными костями…

Откуда-то с гор донесся хлопок.

– Миномет! – равнодушно определил лейтенант. – Отрыгнется, Дмитрий, нам Афган. Всему Союзу…

Двое хмурых солдатиков в застиранной форме подхватили носилки.

– Куда укладывать? – крикнул один из них, а второй равнодушно отозвался:

– Санинструктор покажет!

– Прощай, Дмитрий! – Новиков мигнул уцелевшим глазом, и на ресницах его блеснула мутная от аэродромной пыли капелька слезы.

Рогожин провожал взглядом самолет, пока тот не скрылся из виду.

У КПП части его встретил Липин.

– Я говорил! – тараторил ефрейтор, стараясь попасть в ногу с сержантом. – Порешат «духов»…

– Кто? Каких «духов»? – не понял Рогожин. Все его мысли были о взводном.

– Наших пленных! Ты уехал, а комбат их «педикам» передал… – захлебывался Липин. – Они пленных вывели к арыку, рядком построили и как свиней… – Ефрейтор глотнул воздуха и продолжал: —… Один идет, за волосы башки поднимает, второй ножом глотку подрезает. Скотобойня, блин… Димыч, перебазарь с зампотылом, тельники новые пусть выдадут дембелям. Домой ведь скоро. Ехать не в чем разведчику-десантнику…

– Скажу, Липин! Скажу, дорогой…

Ночью Рогожину приснился сон. Будто огненный вал, дойдя до канала, в котором они прятались, повернул обратно. И вроде пронесся этот смерч над Кабулом, Салангом и Пандшером, перевалил через Гиндукуш, замутил воды Амударьи и ринулся в глубь России. А он, Дмитрий Рогожин, бежал вслед за смерчем по руслу старого канала, проваливаясь в вязкую почву, как в трясину, и ничего не мог сделать, чтобы остановить смертоносный ураган.

Вывода ограниченного контингента ни Рогожин, ни его взводный не дождались. Подошел дембель, и Рогожин направлялся домой.

По дороге Дмитрий навестил командира в ташкентском госпитале. Обрадованный визитом, Новиков моментально организовал застолье. Пошептавшись с улыбчивой медсестрой-узбечкой, он заполучил ключи от кладовой и, заговорщицки подмигнув, поманил Рогожина за собой.

Уединившись, боевые товарищи, вольготно расположившись на стопках белья, пропустили по чарке, закусили сочными янтарными среднеазиатскими дынями, и неторопливая беседа потекла как ручей.

– Тошно тебе будет дома! – неспешно цедил Новиков. – Отвык ты от гражданки! Здесь, в Афгане, мы понимали друг друга с полуслова! А там… – Он неопределенно махнул рукой.

Рогожин согласно кивал головой.

– В Союзе никому ни до кого нет дела. Народ какой-то психованный стал. Торчит в очередях и грызется между собой. Ты, Дмитрий, возвращайся в армию. Поступай в училище, продолжай семейную традицию. У тебя на роду написано военным быть. С таким послужным списком тебя куда угодно примут, – выстраивал лейтенант сослуживцу планы на будущее.

Поговорив о перспективах, они пропустили еще по одной и предались воспоминаниям, не забывая помянуть погибших да поднять чарку за здоровье живых. Особенно живо обсуждали не битву за дорогу на Хост, а предшествующий ей рейд.

Взвод Новикова передали под командование подполковника-контрразведчика. Подполковник, выражавшийся исключительно матюгами и короткими, рублеными фразами, дал несколько минут на сборы. Сам, не разъясняя задачи, забрался под броню разведывательной машины десанта, засекая время по часам швейцарского производства. Чтобы приобрести такой хронометр, нужно было бы собрать чеки всех офицеров полка и добавить еще столько же.