Универсальный журналист - Дэвид Рэндалл

Даже по авантюристским меркам того времени МакГаэн был первостатейным искателем приключений. К услугам непоседливых людей тогда были лишь пароход и лошадь, а МакГаэн пять лихорадочных лет слал репортажи из Парижской Коммуны (где попал в тюрьму), из санкт-петербургского суда, из Центральной Азии, с Кубы, из Арктики, с Кавказа и Пиренеев. Снискавший широкую славу за беспристрастность и острый глаз МакГаэн был к тому же не из тех, кто пасует перед трудностями. В 1875 году он проплыл среди ледяного крошева в водах Арктики на деревянной лодке. За два года до этого он пренебрег запретом русских властей, не жаловавших репортеров, и совершил достойный восхищения конный переход через пустыни Средней Азии. Его целью было догнать русскую военную экспедицию на пути в Туркестан. Казаки, решительно настроенные уничтожить его, преследовали МакГаэна почти 1000 миль, но через двадцать девять дней, в сопровождении двух спутников, порой увязая по колено в песке, несколько раз сбившись с пути, он все же добрался до лагеря. Его растущая репутация надежного и смелого человека возросла еще больше.

Летом 1876 года этот 32-летний репортер вместе со своей русской женой Варварой и малолетним сыном жил в Лондоне. Он собирался написать свою третью книгу и немного отдохнуть. Но расслабление было недолгим. С ним связалась «Daily News», известная лондонская либеральная газета. Предлагалась срочная командировка.

У «News» были неприятности. За пару дней до того, 23 июня, она опубликовала статью своего константинопольского корреспондента, сэра Эдвина Пирса, основанную на слухах о бесчеловечной жестокости турецких войск по отношению к христианам Южной Болгарии.

Британское министерство иностранных дел было в ярости. Разгневан был и настроенный протурецки премьер-министр Бенджамин Дизраэли. Охарактеризовав сообщения как «болтовню из кофейни», он прямо отрицал их правдивость и открыто обвинял газету в «дезинформации» и — старая песня всех политиков — в «безответственности». Турки, оградившись тотальной цензурой, отрицали все.

Теперь «News» должна была доказать свои обвинения — либо униженно поджать хвост. Тогда она нашла МакГаэна и отправила его в Болгарию выяснить правду. К началу июля он уже был в пути; в середине месяца прибыл на место, во все вникая и опрашивая сотни выживших. То, что он обнаружил, превосходило его самые страшные предположения: было безжалостно истреблено почти двенадцать тысяч болгар — мужчин, женщин и детей.

В первом своем сообщении, которое «News» опубликовала 28 июля, МакГаэн писал: «Я приехал сюда уравновешенным и беспристрастным… Но боюсь, что от моей беспристрастности не осталось и следа, как, впрочем, и от хладнокровия…»

Среди его репортажей самый сильный был из деревни Батак. Несмотря на замечание МакГаэна о потере беспристрастности, этот репортаж — образец того, как, держась фактов и не отдаваясь эмоциям, сделать журналистику действенной:

«Повсюду на склонах холмов небольшие поля пшеницы и ржи, золотые от спелых колосьев. Но хотя урожай созрел и перезрел… нигде не видно жнецов, спасающих его. Поля были пусты, как и вся маленькая долина, и урожай гнил на корню.

… В конце концов мы добрались до небольшого плато на склоне… Нам надо было пересечь плато, но, вскрикнув от ужаса, мы все натянули поводья: прямо перед нами, почти под копытами лошадей, открылось зрелище, заставившее нас содрогнуться. Это была груда черепов, человеческих костей, почти целых скелетов, гниющей одежды, человеческих волос и разлагающейся плоти. Все это было свалено в одну смердящую кучу, буйно обросшую травой.

… Посреди этой кучи я разглядел маленький скелет, на котором еще сохранилась рубашка, череп был покрыт цветастым платком, а на лодыжках болтались вышитые чулки, какие носят болгарские девочки.

… Сбоку от тропы лежали два детских скелета — один подле другого, прикрытые камнями. Маленькие черепа были рассечены страшными сабельными ударами.

… По мере того как мы приближались к центру селения, костей, скелетов и черепов попадалось все больше. Не было ни одного дома, под руинами которого мы не обнаружили бы человеческих останков, а улица была просто завалена ими.

… Небольшая церковка и кладбище при ней были обнесены низкой каменной оградой. Сперва мы не разглядели ничего особенного… приглядевшись, мы поняли: то, что мы приняли за груду камней и мусора, на самом деле огромная куча человеческих тел, кое-как закиданная камнями.

… Нам сказали, что только на этом маленьком кладбище — примерно пятьдесят на семьдесят пять ярдов — лежат три тысячи людей… Среди этой гниющей массы были кудрявые головки, размозженные тяжелыми камнями; крошечные ножки длиной не больше вашего пальца — страшная жара иссушила на них плоть, не дав ей разложиться; детские ручки, простертые, как бы моля о помощи; младенцы, с любопытством глазевшие на сверкающие сабли и кроваво-красные руки свирепых убийц; дети, умиравшие с воплями ужаса; девочки, перед смертью рыдавшие и молившие о пощаде; матери, в последнюю минуту пытавшиеся заслонить малышей своим беззащитным телом, — все они лежали тут вместе, в одной ужасающей разлагающейся груде.

Сейчас они были безмолвны. Ни слез, ни криков, ни всхлипов, ни воплей ужаса, ни мольбы о пощаде. Жатва гниет в полях, а жнецы гниют на кладбище».

Репортажи МакГаэна (перепечатанные во всем мире, а позже опубликованные в форме брошюры на многих языках) мгновенно вызвали невиданную по размаху цепную реакцию. Весь мир охватило негодование, и Бpитанскoe правительство было вынуждено признать правоту этих статей. Усилились требования военного вмешательства, и весной 1877 года Россия начала войну с Турцией.

В расположение русских войск прибыли восемьдесят корреспондентов, но тяготы кампании были таковы, что к ее окончанию, меньше чем через год, в гуще событий оставалось только четверо журналистов. МакГаэн, разумеется, был среди них. Он отправился на войну с одной ногой в гипсе — сломал при падении. Его не остановили ни это, ни два других несчастных случая, сильно покалечивших его; он продолжал писать репортажи, наблюдая за сражениями с орудийного Лафета. Прошло полгода, были подписаны два договора, и Болгария, Сербия, Черногория и Румыния обрели государственность, Россия увеличила свою территорию, а Великобритания получила Кипр.

МакГаэн, однако, не дожил до того, чтобы написать об этом. Через несколько недель после окончания войны он отправился Константинополь ухаживать за своим другом, Фрэнсисом Грином, больным тифом. Грин выжил, а МакГаэн сам схватил тиф и умер возрасте 34 лет. Болгары, уже назвавшие его «Освободителем», похоронили журналиста в Пере. В Санкт-Петербурге отслужили заупокойную, его оплакивали в Лондоне, Париже и в Америке. В Софии ему поставили памятник, и еще много лет его поминали на ежегодной заупокойной службе в Тырново.

Пять лет спустя военное судно доставило тело МакГаэна в Нью-Йорк. Там его выставили для прощания в городской ратуше, а затем отправили к месту последнего упокоения в Нью-Лексингтон, штат Огайо. Его жена, ранее корреспондент «New York Herald» в России, пересекла океан с телом мужа стала в том же году американским корреспондентом московской газеты «Русские Ведомости». И в том же году официальная комиссия, беспристрастная благодаря давности событий, подтвердила все, что МакГаэн писал с кровавых полей в Болгарии. В универсальной журналистике нет ничего нового.

Эти янки, несомненно, пробивные ребята с врожденным даром раскапывать факты.

Глава 3

Ценность новостей

Газеты, похоже, неспособны увидеть разницу между падением велосипедиста и крахом цивилизации.

Роль газеты — находить свежую информацию на темы, представляющие интерес для общества, и по возможности быстро и точно передавать ее читателям взвешенно и правдиво. Именно так. Газета может заниматься еще множеством других вещей — например, сообщать читателям, что она думает о последних новинках кино, учить сажать помидоры, предостерегать Тельцов или объяснять, почему правительство должно подать в отставку. Но без свежей информации это будет всего лишь комментарий к уже известному. Возможно, интересный, даже задевающий за живое; но комментарий — это не новости. Новости — это информация.

По этому вопросу часто ссылаются на мысль С.П. Скотта, которую он, в бытность свою редактором «Manchester Guardian», высказал в передовице от 5 мая 1921 года. Скотт писал, что «первейшая обязанность газеты — собирать информацию. Горе газете, если она не выяснит, насколько чист источник. Ни то, что газета публикует, ни то, о чем она умалчивает, ни способ подачи материала нe должны замутить ясное лицо правды». Наказ строгий, почти невыполнимый. Но затем он добавил — и с тех пор эти слова повторялись на разные лады миллион раз: «Комментируйте на здоровье, но факты — это святое».