Масоны и заговор декабристов - Борис Башилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все резче и резче режущие взмахи бритвы. "Уничтожается", "упраздняется" - в словах этих слышался стук топора в гильотине. Но очарование логики, исполинских ледяных кристаллов с лунным огнем, подобно было очарованию музыки. Жутко и сладко, как в волшебном сне - в видении мира нездешнего, Града грядущего, из драгоценных камней построенного Великим Планщиком вечности.
- Когда же все различия состояний, имуществ и племен уничтожатся, то граждане по волостям распределятся, дабы существование, образование и управление дать всему единообразное и все во всем равны да будут совершенным равенством, - заключил он общий план и перешел к подробностям.
Цензура печати строжайшая; тайная полиция со шпионами из людей непорочной добродетели; свобода совести сомнительная:
православная церковь объявлялась господствующей, а два миллиона русских и польских евреев изгоняются из России, дабы основать иудейское царство на берегах Малой Азии.
Слушатели как будто просыпались от очарованного сна; сначала переглядывались молча; затем послышались насмешливые шепоты, и, наконец, негодующие возгласы:
- Да это хуже Аракчеева!
- Военные поселения, а не республика!
- Мундир бы завести для всех россиян одинаковый, с двумя параллельными шнурами в знак равенства!
- Не русская правда, а немецкая!
- Самодержавие злейшее!
А Пестель, ничего не видя и не слыша, продолжал говорить, как будто наедине с собою." "...- С одним не могу никак согласиться, - заключил Рылеев,
- в республике вашей смертная казнь уничтожается, а вам без нее не обойтись, гильотина понадобится, да еще как: нам же первым головы срубите...
- Не гильотина, а пестелина! - крикнул Бестужев.
Одоевский закорчился и закашлялся от смеха так, что должен был выйти в другую комнату".
II
Одно время Пестель был членом масонской ложи "Соединенных друзей". Пестель уже на первом заседании во время чтения устава Союза Спасения питал введение к нему, в котором описывалось "блаженство" республиканской Франции во время управления Кровавого Комитета. Неудивительно, что очень скоро члены Союза Спасения "поколение духовно близкое к тому, которое сделало французским революцию" пришли к мысли о необходимости цареубийства.
Юный Пауль Пестель, саксонец по происхождению, учился в Пажеском корпусе. Отец Пестеля был Сибирским ГенералГубернатором, он прославился как бесчеловечный тиран. Существует рассказ, будто Пушкин, за столом в присутствии Пестеля наивно спросил его, "не родственник ли он Сибирского злодея".
Сын пошел в своего отца. Отец прославился как Сибирский злодей, сын как злодей революционный. И из такого человека русская интеллигенция сотворила себе кумира. А вот как характеризует Пестеля еврей М. Цейтлин:
"Павел Иванович Пестель был полной противоположностью Муравьева. Казалось, что у него нет сердца, что им владеет только разум и логика".
Пестель был карьерист, любил ордена. Многие декабристы подозревали, что Пестель хочет стать после переворота диктатором. И эти подозрения были верны.
"У Пестеля не было любви к свободе, - пишет Цейтлин, -он неохотно допускал свободу печати и совсем не допускал никаких, даже открытых обществ. Им владела идея равенства, осуществляемого всемогущим и деспотическим государством. Государству отдавал он в руки все воспитание детей, его наделял огромной властью. Разумеется такую власть оно могло осуществить с помощью сильной тайной полиции. Если считать такое всемогущество государства социализмом - Пестель был социалист".
"Пестель думал, что рисовать карту звездного неба достаточно, чтобы не налететь на мель".
"Свою "Правду", свое детище он осмелился назвать "Верховной Российской грамотой, определяющей все перемены в государстве, последовать имеющие". Она должна была стать наказом для Временного Правления, вышедшего из революции. Это была попытка, по выражению Матвея Муравьева, навязать России свои "писанных гипотезы", попытка одного человека предписать весь ход истории своей стране. Простой и бесхитростный захват власти кажутся безобидным по сравнению с этой жаждой неслыханной и полной духовной тирании".
"Русская Правда" должна была быть практической программой революционной партии.
"Как программа, она мечтательное умствование, близкое к безумию".
"Как это никто из знавших его или писавших о нем не заметил в Пестеле безумия. На всех окружающих действовала сила его логики и диалектики. Но и сумасшедшие иногда удивляют своей логичностью.
Может быть один Пушкин намекнул на его одержимость. Некоторые исследователи Пушкина считают, что под именем Германа, у которого "профиль Наполеона и душа Мефистофеля", он вывел Пестеля" (М. Цейтлин).
Говоря о необходимости цареубийства Пестель говорил декабристу Поджио, что дело не кончится убийством тринадцати наиболее видных представителей Царской Семьи!
Пестель был способен на предательство. Пушкин, вспоминая о встрече с Пестелем, писал, что Пестель предал Этерию (тайную организацию, руководившую восстанием греков). Передавая этот факт в своей книге "Декабристы", Цейтлин пишет: "Пестель никогда не стеснялся в средствах к достижению цели". Так вздумав однажды убрать из своего полка какого-то неугодного ему офицера, он не постеснялся донести Киселеву, что этот офицер "карбонарий".
"Макиавелли!" - назвал его в своем ответном письме Киселев".
"Безумие Пестеля, - как правильно замечает Цейтлин, - не индивидуально, а оно "сродно" безумию целого века. Одержимость его - это рационалистическая мистика, владевшая умами революционной Франции".
"Он опоздал на тридцать лет для Франции и слишком рано родился в России (когда палками, как Вятский полк, думал загнать ее в царство своей "Правды"). Цейтлин совершенно правильно замечает, что пример Пестеля доказывает, что "большой ум может уживаться с логическим безумием".
Пастор Рейнбот, говоривший с Пестелем перед казнью, писал:
"Ужасный человек. Мне казалось, что я говорю с самим диаволом".
III
Вот характеристика содержания "Русской Правды" написанной Пестелем, изложенная в брошюре "Первые борцы за русскую революцию", изданной в 1917 году в Нью-Йорке "Первым русским издательством в Америке". "Первое русское издательство" издательство революционное, сочувственно настроенное к Февральской революции и поэтому нет возможности подозревать автора книги в пристрастном отношении к декабристам. Указанная брошюра кончаются следующими словами: "Декабристы были светлою страницею нашего прошлого" и дальше: "темницы рухнули в наши дни, но вышли из них не декабристы, а их внуки и правнуки".
Таким образом автор, как это обычно делается, устанавливает прямую преемственность между декабристским восстанием и февралем.
Когда меньшевики, эсеры и солидаристы утверждают, что революция 1917 года могла закончиться только Февралем, а Октябрь это дьявольское наваждение, они или хотят заблуждаться, являясь жертвой партийных догм, или сознательно искажают ход революционных событий 1917 года.
Что же пишет автор брошюры "Первые борцы русской революции" о "Русской Правды" Пестеля?
* * *
"...Он, как сказали бы теперь, обращал большое внимание на социальный вопрос, то есть на вопрос о не справедливом неравномерном распределении богатства. По своим взглядам в этом вопросе Пестель был близок к социалистам, то есть к тем, которые стараются, чтобы не было несправедливой разницы между богатыми и бедными".
* * *
"...Он хотел, чтобы все думали так, как он сам, и готов был принудить и других признавать его взгляды правильными."
* * *
"...Пестель хотел, чтобы все были равны, но он не считал возможным предоставить всем думать и поступать так, как каждый считает лучше: он был за равенство, но не за свободу и считал нужным, чтобы и при таком демократическом устройстве в государстве была единая сильная власть."
* * *
"...Лет за сорок до Пестеля, во Франции, когда там было свергнуто самодержавие и установлена республика, также существовала партия, которая хотела добиться демократического устройства средствами принуждения и крайней строгости. Эта партия называлась якобинцы. Вот таким якобинцем в своих взглядах был и Пестель."
* * *
"...Когда весь народ, или те, кто произвел переворот, сами по своей воле и своему решению предоставляют правительству неограниченную власть, то это называется диктатурою. Вот такую то военную диктатуру Постель и хотел учредить на первое время".
* * *
"...Неограниченное в своей власти временное правительство должно было мерами беспощадной строгости подавлять все контрреволюционные попытки, то есть попытки восстановить старый строй, существовавший до переворота, до революции, а также все самовольные волнения и мятежи".
* * *
"...Но составлять частные общества гражданам воспрещалось, "как открытые, так и тайные, потому что первые бесполезны, а последние вредны".
