Крылатая рать - Елена Пронина

class="p1">– Я понимаю. Ты просто стараешься не думать об этом, ты можешь забыть. Научи меня забыть, – попросила, и коснулась лбом его плеча. Коснулась и выпрямилась тут же, и неловко за себя стало, даже стыдно.

Сделал вид, что не заметил ничего. «Кури», – предложил Нике.

Они замолчали надолго, и думали они друг о друге.

«Вероятно, она все-таки больна, психически больна. Не в том смысле, что шизик, а все-таки это ненормально – в ее возрасте так много думать об этом, так бояться смерти. Такое обостренное восприятие мимолетности жизни – явный признак нервного расстройства», – думал Павел о Нике. И хотелось ему обнять ее крепко, успокоить, спасти от этого страха, оберегать ото всего. Хотелось сделать что-то, чтобы забыла эта хрупкая девушка о смерти, и чтобы поверила, что он ее ото всего защитить сможет, даже от этого.

А Ника завидовала спокойствию Павла, уверенности в себе и силе, которые ощущались ею идущими от него даже физически как нечто теплое и уютное. И доброе, конечно же. И очень не хотелось ей потерять все это.

Но подумалось вдруг, что вот едут они, молодые и здоровые, говорят о чем-то. И кто-то еще тоже едет, и тоже перед этим праздновал что-то, и тоже пил коньяк. Едет этот кто-то, вспоминает о вкусном обеде, которым его только что накормили, и спешит к женщине, которая ждет его, и с которой ему не терпится заняться любовью. И не смотрит на дорогу, а если даже и смотрит, то видит не светофоры и бегущие навстречу машины, а эту женщину: красивую, стройную, гибкую, обнаженную, сгорающую от страсти. И… все может произойти. Потому что ни о ком не забывает та, о которой сейчас все забыли.

Жутко стало Нике, жутко и страшно, даже мурашки по спине побежали. И не хотелось ей снова в одиночестве переживать этот ужас. И сказала она громко, но неуверенно:

– Паша, а что, если сейчас вдруг – авария, и погибнем совсем.

Так сказала, что даже ему стало жутковато. Захотелось успокоить, и не находилось слов. Предложил только:

– Если хочешь, то обратно на троллейбусе поедем. Или вообще – пешком.

– Да нет, не надо пешком, – улыбнулась печально, – от судьбы не убежишь. И с пешеходом много чего случиться может.

В ресторане Павел совсем не пил, и Ника поняла, что это из-за нее. Сама же Ника пила много, потому что вино было вкусное, а она любила вкусное вино. И много курила. Павлу, кажется, не очень нравилось, что она так много курит, но он сам купил для нее дорогие сигареты, и каждый раз протягивал горящую зажигалку, как только в руке у Ники оказывалась новая сигарета.

Они совсем почти не говорили, а только сидели друг напротив друга и смотрели в глаза, и пытались прочесть в них все, но в них не читалось ничего, кроме внимательного желания прочесть все.

В ресторане было какое-то особенное освещение: вроде бы и светло, но в то же время и полумрак. И некрасивое лицо Павла казалось другим: черты его утончились и тепло светились добрые, мягкие глаза. Сейчас он казался Нике даже красивым. И хотелось, чтобы он обнял ее крепко, согрел, чтобы передал ей часть своего спокойствия и своей силы. И хотелось обнять его, запустить руку в его мягкие волосы… Почему-то она была уверенна, что они непременно мягкие и шелковистые… И досадно было, что он с ней только подчеркнуто вежлив, и не делает попыток обнять ее, или сесть поближе, или положить руку на ее колено, или пригласить ее потанцевать. Хотелось, чтобы он сказал ей что-нибудь двусмысленное, что можно было бы истолковать как неприличный намек. Но Павел был молчалив и подчеркнуто вежлив – и только. И поэтому Ника начинала злиться, нервничать. И поэтому еще она много пила вина и много курила.

А когда они встали, чтобы уходить, рука ее самопроизвольно, неожиданно для самой Ника, ласково и нежно коснулась щеки Павла. Этот непроизвольный жест смутил Нику – она никогда еще не позволяла себе такого. Это мимолетное движение выдало ее с головой, раскрыло ее подсознательное желание коснуться Павла, прильнуть к нему, раствориться в нем, отказаться от себя и не думать ни о чем.

И Павел понял это желание, но и заметил еще, что ей неловко. Поэтому он не подал вида, что понял: не улыбнулся нежно, не задержал ее руку, как ему того хотелось.

– В каком ты районе живешь? – спросил он, когда они вышли на улицу.

– А зачем тебе?

– Неужели ты думаешь, что я даже не провожу тебя домой?

– Слишком далеко провожать. Я же не местная, то есть не из этого города. А на последний автобус – даже на часы смотреть не надо – уже опоздала.

Павел предупредительно распахнул перед ней заднюю дверцу.

Ника смотрела на Павла, но и теперь, когда магическое освещение не изменяло по-волшебному его черты, он уже казался ей мужественным и красивым. Она не могла понять, почему сначала он казался ей другим. Почему-то теперь она не могла отвести от него взгляда. Ей хотелось приблизиться к нему, коснуться губами его затылка. Она чувствовала себя счастливой рядом с этим малознакомым человеком. И теперь произнесла вдруг мысленно, обращаясь к тому, к кому не обращалась уже много лет: «Спасибо, Господи!».

А потом, решившись, сделала, наконец, то, что давно уже хотела сделать: подошла к нему сзади и положила ладони ему на плечи.

Когда он почувствовал ее тонкие руки на своих плечах, бешено заколотилось у него сердце, и он напрягся весь, замер, боясь нечаянно, неловким движением спугнуть эти легкие ладошки. И произнес вдруг мысленно, обращаясь к тому, в кого не верил никогда: «Спасибо, Господи!».

Когда они вошли в квартиру, то Ника остановилась напротив Павла, и так близко, что нельзя было не понять, что она хочет от него.

– В это время вечерами уже холодно, – сказала она тихо.

Павел обнял ее за плечи и прижал ее бережно к себе, Ника прислонилась щекой к его груди и вдохнула в себя его запах: запах дыма от ее сигарет, мужского пота и морского прибоя (вероятно, именно таким был аромат его одеколона). Большие теплые ладони Павла бережно ласкали ее тонкие холодные плечи, гладили ее густые волосы. Потом Павел взял ее на руки и легко понес в комнату, но не в ту, где они сегодня играли в шахматы, а в другую. Левой рукой Ника гибко обвила его шею, а правой искала и неловко расстегивала