Хулио Кортасар. Другая сторона вещей - Мигель Эрраес

И еще одиночество, то самое одиночество, которое в определенном смысле благотворно действовало на Хулио, потому что не тяготило его; он много раз говорил, что по натуре своей склонен к одиночеству, что прекрасно чувствует себя, когда он один, и что может подолгу жить сам по себе.

С раннего детства погруженный в уютное одиночество дома, он слышал, как ходит по комнатам Офелия и как Дишеполо распевал свои танго, которые его мать ловила по приемнику. Были у него и друзья, но немного. В противовес всеобщему увлечению, Хулио не чувствовал в себе никакой склонности к футболу, главному виду спорта среди мальчишек, которые занимались в клубах «Бока Юниоре» или «Ривер Плат», равно как и в «Атлетико Банфилд», что ограничивало его контакты со сверстниками. Такие игры, как пятнашки, игра в шары, «полицейские и воры», его тоже не особенно увлекали. Так что друзей у него было немного, но зато это были настоящие друзья, такие, с которыми он делился не только кукурузными хлопьями во дворе колледжа, но и самыми сокровенными мыслями, обменивался впечатлениями о прочитанных книгах – одним словом, общался так, как Варгас Льоса писал в зрелом возрасте, что, хотя они с Кортасаром и были друзьями, «общение с ним невозможно было подчинить какой-то системе правил и вежливых манер, которая обычно вырабатывается для поддержания дружеских отношений» (9, 15), но именно эта особенность, как это ни странно, и давала Кортасару возможность так глубоко проникать в мир своих персонажей.

Нельзя не отметить, читая автобиографические тексты Кортасара о его детских годах в Банфилде, одну неизменно повторяющуюся тему: его болезни. Аурора Бернардес, первая жена писателя, отмечает состояние ипохондрии, свойственное всем членам его семьи, как непременную составляющую его собственного характера. В этой связи необходимо упомянуть также о том, что Офелия страдала приступами эпилепсии, а сам Хулио Флоренсио, как мы уже заметили, не отличался в детстве крепким здоровьем. Совсем наоборот, его часто преследовали приступы затрудненного дыхания, которые следует рассматривать как следствие каких-то серьезных нарушений в организме. Сам Кортасар ссылается на них, когда вспоминает о неотступной в годы его детства меланхолии, вызванной хроническим плевритом и приступами астмы. Это привело к тому, что в возрасте двадцати лет врачи установили у него некоторую сердечную недостаточность, и впоследствии ему пришлось не раз снимать сердечные приступы в клинических условиях. Со своей стороны, Аурору Бернардес всегда поражало, как Кортасар предчувствовал приближение обострения болезни, уходящей корнями в историю семьи, где все были приверженцами дорожных аптечек и домашнего арсенала лекарств, возможный в любой момент рецидив.

Со всей определенностью можно сказать, что в большинстве произведений Кортасара, особенно связанных с детской тематикой, болезнь становится, что называется, общим местом и прослеживается достаточно явно. Болезнь является тем ресурсом, при помощи которого Кортасар стремится показать внутреннюю сторону жизни своих персонажей. Аллюзии на эту тему встречаются среди прочих произведений в рассказе «Ночью на спине, лицом кверху», где попавший в аварию мотоциклист, лежа в больнице, балансирует между забытьём и явью; в рассказе «Страшные сны», где описано состояние комы, в котором пребывает героиня по имени Меча; в рассказе «Отрава», где герой по имени Уго болеет плевритом; в перечень подобных персонажей попадают и бледный подросток на больничной койке из рассказа «Сеньорита Кора», и представляющий себя безнадежно больным герой рассказа «Плачущая Лилиана», и страдающий одышкой герой рассказа «Ночь возвращается», не говоря уже о персонажах вышеупомянутого рассказа «Здоровье больных». Все это – отголоски обычных дней его детства. Та самая реальность, в которой юный Хулио Флоренсио из Банфилда больше опирался на опыт, полученный из чтения книг, чем на свой собственный, состоявший в основном из того, что по утрам он лежал в постели, а по вечерам, закутавшись в одеяло, сидел у окна, глядя на цветы герани и бугенвиллии.

Как было упомянуто выше, читал он много и быстро, и когда ходил уже в пятый класс средней школы, то всегда болезненно реагировал, если его прерывали и велели закрыть книгу, потому что надо было идти принимать душ, или убирать свою комнату, или начинался урок музыки; необходимость оставлять д'Артаньяна, Атоса и Арамиса и обращаться к обязанностям, исполнение которых требовала реальная жизнь, платить оброк – всегда вызывала у него неприятие. Он поглощал и то, что было далеко за пределами книжных полок его дома, расширив таким образом границы домашнего чтения и впитывая прочитанное; возможно, это объясняет нам, каким образом сформировались некоторые черты характера юного Хулио Флоренсио, который, будучи уже взрослым человеком, признавался в том, что принадлежит к сентиментальным людям и не может удержаться от слез во время просмотра фильма с трогательными сценами, считая это следствием влияния, оказанного на него книгами, прочитанными в детстве, среди которых немалую часть составляла слезоточивая литература: «Наша семья не отличалась тонким вкусом, как, впрочем, все аргентинские мелкобуржуазные семьи. Моя мать включала в свой круг чтения огромное количество книг, которые следовало назвать безвкусными, и я читал их, как и все мы» (22, 32).

Однако, кроме толстых книжных и газетных романов с продолжением, а также журналов вроде «Для тебя», «Еженедельный роман», «Графико», «Домашний очаг», «Современная жизнь», «Марибель», были еще произведения Виктора Гюго, детективы Эдгара Уоллеса и Сикстона Блэйка, приключенческие романы про Буффало Билла, романы Герберта Уэллса, а несколько позже к ним даже присоединились «Опыты» Монтеня и «Диалоги» Платона. Смешение произвольное, разноплановое, анархическое, импульсивное, но сожалеть об этом он не будет, ибо «даже плохая литература, если ее в детстве и отрочестве начитаться сверх меры, может дать тематический материал, придать богатство и разнообразие языку, показать различные приемы и методы» (22, 32). Эти слова относились к его матери, читательнице сколь прилежной, столь и невзыскательной.

Мать Кортасара, стремясь выжить сама и вытащить семью, то есть своих оставшихся без отца детей (начиная с 1920 года у них не было никаких сведений о главе семьи),[13] вынуждена была пойти работать. Учитывая, что аргентинское общество того времени, в период правления президента Иригойена и президента Альвеара, в социальном смысле было полностью ориентировано на мужскую часть населения, это было нелегкой задачей. Для женщины возможность работать где-то еще, кроме дома, вообще говоря, не просматривалась. Никаких свободных профессий; если и можно было найти место, то разве что в неподобающей, казалось бы для женщины, сфере государственного управления. На это смотрели снисходительно. Работа в административном учреждении воспринималась положительно, и хотя платили за нее женщинам гроши, но она считалась достойной и почетной. Что-то вроде – если ты служишь в милиции, значит, обладаешь общественным статусом. Понимая это, мать считала естественным для вдовы или разведенной женщины получать зарплату за служебную деятельность на благо государства и потому решилась пойти на работу. Сеньора Эрминия Дескотте, которая была полиглотом, поскольку говорила, кроме родного испанского, на английском, немецком и французском и легко могла работать переводчицей, должна была забыть о своем уровне владения языками и довольствоваться должностью мелкой служащей. Сначала она работала в пенсионной сберкассе на авениде Гальяо, позднее учительницей рукоделия. Маленькой зарплаты едва хватало, чтобы сводить концы с концами.[14]