По материкам и океанам - Георгий Кублицкий

Мало кто на корабле «Восток» знал о том, что матрос первой статьи Егор Киселев вел дневник. В грамоте матрос был не очень искушен, но старательно записывал все самое главное.

«Месяца генваря 1820 года. …Премножество льдов, такие есть престрашные горы ледяные сажен по 30-ти сверх воды. И самые опасные места… И престрашные бывают штормы, и престрашный холод, и часто бывают шквалы со снегом».

Киселева не мучили сомнения по поводу природы гигантской ледяной стены, и он заносил в свой «памятник» более мелкие текущие события.

«Генваря 18-го. Наловили на ледяном острове руками птиц пеньдвин, штук до 70-ть и которых употребляли в пищу господа и служители, как вареное мясо».

С пингвинами Киселев познакомился еще на том острове, где дымил вулкан. Миллионы этих птиц облюбовали его склоны. Когда моряки сошли на берег, постоянные «жители» острова и не думали уступать им дорогу. Лишь удары палки заставляли посторониться забавных птиц, встречающихся только в Южном полушарии.

— Это птицы — не птицы, звери — не звери, на них перья — не перья, шерсть — не шерсть: вид у них птичий, но они не летают под облака, зато плавают скорее корабля, — смеясь, говорил о них профессор Симонов.

Крылья пингвина напоминали ласты. Они годились только для плавания, а не для полета. И покрыты они были перьями, больше похожими на чешую.

Пингвины показались сначала неподвижными, как пни, и матросы их так и окрестили: «пеньдвины». Но на самом деле это были очень подвижные и забавные существа.

Иногда они выныривали из воды около самых шлюпов и вскарабкивались на льдины. Сидели и ходили пингвины вертикально, как люди. Наглядевшись на корабли, они, точно по команде, поднимали крик и со странным звуком, напоминающим хрюканье, снова прыгали в воду. Тут они чувствовали себя как дома, плавая и ныряя за рыбами и рачками с поразительной быстротой и проворством.

Особенно занятными были самые крупные, так называемые «королевские пингвины». Разгуливая по льдине и выставив вперед брюшко, словно господа в черных фраках и белоснежных жилетах, они отрывисто и сердито кричали «кре-кре-кре» или молча отвешивали друг другу поклоны…

Ловля пингвинов вносила некоторое разнообразие в матросскую жизнь, расписанную до минуты уставом корабельной службы.

Вот ударили восемь утренних склянок — четыре часа утра. Унтер-офицеры поднимают оглушительный свист и кричат на весь корабль:

— Вторая вахта, наверх!

Не хочется покидать подвесную парусиновую койку, когда даже в кубрике так холодно, что на железных болтах нарастает за ночь слой льда. Но мешкать нельзя. Крепок боцманский кулак, ох, как крепок! И матросы спешат наверх.

Промозглая сырость охватывает их. Ну и погодка!

Снова надрываются дудки. Сверху, с мачт, по вантам, а то и просто скользя по снастям, спускается первая вахта.

— По ма-а-рсам!

Часть матросов второй вахты поднимается на мачты, часть начинает утреннюю уборку — скребет, скоблит, моет палубы, начищает медные части.

В восемь часов утра, с последним ударом склянок, под звуки барабана и флейты поднимается флаг.

Капитан отдает приказания об ученьях. Астроном и вахтенный офицер ходят по шканцам с секстантами в руках, определяя, где находится судно. С камбуза тянет дымом и запахом щей.

Вскоре свистки возвещают обед. В полдень — смена вахт. В шесть часов — ужин, потом свистками же вызывают наверх песенников и плясунов, а в восемь свободные от вахты матросы подвешивают свои выстывшие на холоде парусиновые койки и укладываются спать. Судовой флаг медленно сползает вниз.

И так день за днем. Одни сутки напоминают другие. Поэтому и охота и поездка на шлюпке за пресным льдом к ледяным горам — уже целое событие.

Беллинсгаузен сам ездил осматривать некоторые айсберги. Недавняя ледяная стена неотступно стояла перед его глазами. Он отчетливо помнил ее выступы, выемки… До чего же они походили на выступы и выемки ледяных островов! Как будто кто-то отломил от стены куски и пустил гулять по морю.

У ледяных гор своя жизнь. Вот процессия их движется из сумрачной дали. За каждой горой тянется хвост мелких обломков. Иной раз айсберги плывут против ветра: их подводная часть в несколько раз больше надводной, и глубинное течение, толкающее ее, оказывается сильнее ветра. Куда повернет этот строй ледяных гигантов? Никто не скажет этого, потому что нередко они движутся с разной скоростью и не в одном направлении.

Вахтенные офицеры мучительно прикидывают: успеет корабль проскочить перед какой-нибудь горой или лучше отвернуть? И куда отвернуть: «приводить», то-есть сделать так, чтобы ветер был менее попутным, или «уваляться» под ветер? А через минуту новый айсберг и старые вопросы.

В начале февраля экспедиция снова попыталась проникнуть на юг. Сквозь снежную муть трудно было разобрать, что впереди, и когда корабли подошли к какому-то препятствию, вахтенный офицер «Востока», уверенный, что перед ним большой айсберг, попытался обойти гору. Тщетно!

Это опять была ледяная стена, уходящая в обе стороны за пределы видимости.

Вдоль нее корабли поплыли на восток, и тут-то на «Мирном» заметили нечто, о чем стоило записать в шканечный журнал.

— Смотрите, морские ласточки!

— Где, где?

Над кораблем пронеслись небольшие дымчатые птицы. Моряки уже видели таких птиц у острова Южная Георгия. В открытом океане они не встречались. Ласточки — вестники близкого берега.

Но как продолжать его поиски, если уже начались антарктические штормы? Густой снег, смешиваясь с брызгами и пеной, покрывал ледяным налетом борта, палубы, нижние концы парусов. Чуть долетали издали слабые звуки пушечных выстрелов, которыми давал о себе знать другой корабль. Ракетные огни то вспыхивали на гребне волны, то потухали за ее стеной.

Почти сто дней «Восток» и «Мирный» находились в антарктических водах.

Трижды их курс пересекал Южный Полярный круг. Износились паруса и такелаж.

Расстелив на столе своей каюты карту, Беллинсгаузен писал донесение в Россию, в Петербург. Может, не скоро еще удастся отправить его из какого-нибудь порта с попутным кораблем, но надо заранее собраться с мыслями, изложить их на бумаге.

Первая часть написана. Теперь — о самом главном: о том, что произошло в январе и начале февраля.

«…с 5 на 6 число дошел до широты 69° 7 30" южной, долготы 16° 15 восточной. Здесь за ледяными полями мелкого льда и островами виден материк…»

Начальник экспедиции задумался и отложил в сторону перо. Вправе ли он написать так определенно? Где неопровержимые доказательства, что это был материк? Честная, прямая натура моряка протестовала против малейшей неясности, которая могла остаться при споре с учеными, отрицавшими возможность существования Южного материка.

Он пробежал глазами написанное и после некоторого колебания дописал:

«…виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу».

Так будет лучше, скромнее.

Многое передумал и командир «Мирного». Который уже раз перечитывал Лазарев книгу Кука! Ногтем на полях были отмечены слова: «Я обошел океан Южного полушария в высоких широтах и отверг возможность существования здесь материка…»

Но ведь океан напоминает о близости какой-то неизвестной земли не только стеной неподвижных льдов и множеством айсбергов. А морские ласточки?

Нет, какая-то неизвестная земля должна быть недалеко!

И она действительно была совсем близко от кораблей, первыми достигнувших ее берегов. В январе и феврале русские моряки не раз почти вплотную приближались к ней. Она лежала перед ними за барьером льда, вдоль которого плыли корабли. Подробно описывая расположение этих льдов, моряки в действительности описывали расположение берега. Там, где с кораблей видели птиц, до него оставались считанные мили. Если бы не туман, русские увидели бы даже горные хребты неведомой земли, и тогда рассеялись бы все сомнения.

…На южной половине небосклона появился мерцающий свет, потом возникли синевато-белые столбы. Вскоре холодным фосфорическим огнем пылало уже все небо.

Было так светло, что от мачт и парусов легла тень. Возбужденные матросы толпились на палубе:

— Братцы, гляди, небо горит! Совсем близко занялось.

Уже не столбы, а волнистые ленты, красные и розовые по краям, золотистые к середине, колыхались и дрожали в небе. Постепенно они расплылись, растаяли. Но легкое свечение неба осталось. На другой половине небосклона ясно обозначились звезды. Они напоминали о скором наступлении долгой зимней ночи, когда завоют вьюги и замрет все живое.

На «Востоке» замелькали флажки: начальник экспедиции приглашал к себе Лазарева для совета.

Командиры кораблей разложили отсыревшие карты.