Елена - Ивлин Во

— Елена, у меня только что побывал этот хлипкий молодой офицер из ставки с необыкновенно дерзкой просьбой. Он хочет на тебе жениться.

— Да, папа.

— Он состоит в родстве с Божественным — как его там? — ну, с этим ужасным типом, который не так давно был императором. Говорит, что родом откуда-то с Балкан. Ты ведь не пойдешь за него, правда?

— Пойду, папа.

— Стоп! Выйдите вон, — приказал Коль своему оркестру. — Забери кубок и уходи, — сказал он рабу. Последние отголоски музыки замерли под сводами зала, послышались торопливые удаляющиеся шаги, и наступила тишина. — Перестань вертеть эту штуку, — сказал он Елене.

— Это просто цепочка от уздечки. Тут погнулся крючок.

— Спрячь ее. Не туда! — воскликнул он, увидев, что Елена спустила цепочку за ворот рубашки. Она только повела плечами, чтобы стальные кольца удобнее легли между ее грудей.

— Все, спрятала.

Она стояла прямо и неподвижно, держа руки за спиной и только шевеля пальцами.

— Ведь когда-нибудь мне все равно придется за кого-нибудь выйти, ты же знаешь, — сказала она.

— Не могу себе представить зачем. Я никогда не смотрел на тебя как на девушку.

— О, папа...

— Другое дело — твои сестры: девицы как девицы, пухленькие, прекрасно готовят, шьют. Не проходит недели, чтобы кто-нибудь не просил у меня их руки. Но от тебя, Елена, я этого никак не ожидал. Ты похожа на мальчишку, ты скачешь на лошади, как мальчишка. Твой учитель говорит, что у тебя мужской склад ума, — не знаю, что он имеет в виду. Я думал, хоть ты поживешь дома со стариком отцом. А если уж тебе приспичило замуж, то почему за иностранца? Ну да, я знаю, все мы римские граждане и все такое, но мало ли кто считается римскими гражданами — и евреи, и египтяне, и эти отвратительные германцы. Для меня они все равно иностранцы. И жить в чужой стране тебе не понравится.

— Я должна буду следовать за Констанцием, куда бы его ни послали. А кроме того, он обещал взять меня с собой в Рим.

— Ох уж мне этот Рим! Спроси командующего гарнизоном — он знаком с одним человеком, который там побывал. Тот все ему рассказал. Ужасное место.

— Я должна увидеть его сама, папа.

— Ты никогда туда не попадешь. В наши дни никто туда не стремится, если у него есть выбор — даже Божественные Императоры. Ты на всю жизнь застрянешь в каких-нибудь казармах на Балканах.

— Я должна буду следовать за Констанцием. В конце концов, папа, мы, троянцы, злополучные потомки Тевкра, всегда жили в изгнании, ведь правда?

Если бы король Коль не отличался исключительной жизнерадостностью, то его состояние духа после этого разговора можно было бы назвать отчаянием. Ему оставалось одно — заняться приготовлениями к свадебной церемонии.

Констанцию не терпелось вернуться на континент, где его ждали дела. Не было времени ни сшить королевской дочери свадебное платье, ни разослать ко всем родственникам герольдов с приглашениями. Успели только посоветоваться с авгурами, чтобы те назначили счастливый день.

В этот день дул сильный соленый ветер с моря и временами из-за туч показывалось солнце. Во дворе замка был, как полагалось, заколот жертвенный бык, и украшавшая его гирлянда из весенних цветов лежала рядом с ним в луже крови, не успевшей впитаться в песок. Невеста и жених преломили на крыльце пшеничный хлебец и вошли в святилище, где в честь богов и Божественного Аврелиана курился фимиам и королевские барды пели эпиталаму, которая заучивалась и передавалась от отца к сыну задолго до того, как на острове услыхали про римских богов.

Невеста и жених до заката восседали на троне в центре зала, а вокруг пировали придворные и офицеры гарнизона. Когда смерклось, новобрачных проводили в комнаты, отведенные Констанцию. Он взял Елену на руки и перенес через порог, хотя ни для него, ни для нее эти комнаты не были своим домом, а служили всего лишь временным пристанищем, недолгим солдатским привалом. Вещи Констанция были уже упакованы и сложены около кровати.

Сквозь туман до них отчетливо доносились музыка и голоса пирующих.

— Я отпустил охрану до утренней побудки, — сказал Констанций. — Надеюсь, что они хорошо проведут время. Нас ждет нелегкий путь.

Вскоре пирующие толпой высыпали из зала, неся факелы, и стали с песнями обходить дом. Елена ощупью подошла к окну, переступая босыми ногами через вьюки. В тумане были видны только движущиеся золотистые огненные пятна.

— Там пришли менестрели, Хлор. Иди сюда, посмотри.

Но Констанций лежал неподвижно, невидимый в темноте комнаты.

Песня кончилась. Елена смотрела, как факелы понемногу удаляются, в последний раз вспыхивают и гаснут; голоса становились все тише, а вскоре и совсем затихли. Можно было подумать, что дом новобрачных стоит одиноко, окруженный лишь ночью и туманом.

— Мы как будто одни на острове, правда? Как на том «скалистом острове посреди вод».

— На каком еще скалистом острове? — переспросил Хлор. — Это какой-то из островов Британии?

И Елена, отойдя от окна, вернулась к своему мужу.

На следующий день, пока Констанций отправлял в поход авангард и распределял груз, Елена снова поехала на охоту — в последний раз в этих, таких знакомых ей местах. Леса вокруг Колчестера были давно вырублены — сначала для удобства обороны, а потом на дрова, и от самых стен замка до далекой опушки тянулась пустошь, местами заросшая кустарником и молодой порослью. Вдоль лесных дорог тоже шли широкие просеки, чтобы нельзя было устроить засаду. Там и сям попадались обширные усадьбы со вспаханными полями, а ближе к морю простирались болота, где легкие на ногу олени пробегали без труда, а кони могли утонуть вместе с всадниками, и там собак приходилось плетьми сбивать со следа. Местность была трудная и требовала и от охотников, и от собак умения и большого опыта. Иногда оленя удавалось повалить ударом копья на краю зарослей, но часто собаки вслед за ним скрывались в лесу и догоняли его только в чаще; искусство охотника в том и заключалось, чтобы выгнать дичь на открытое место.

День обещал быть погожим; туман рано рассеялся, оставив на траве росу, а в воздухе — пронзительную свежесть.

— Денек словно по заказу, мисс... то есть мадам, — сказал главный охотник.

Елена ехала на Пилате, сидя по-мужски, так что седло приятно холодило тело там, где оно было натружено за ночь. В одной руке она держала хлыст, в другой поводья и всей грудью впитывала родные ароматы охоты. Запахи конского пота и седельной кожи, свежей листвы и сухих листьев, вздымаемых копытами; звуки охотничьих рогов вдали; живое существо под ней, между ее коленей, такое знакомое и послушное, — все, что она ощущала в это терпкое британское утро, соперничало с воспоминаниями ночи, и в последние часы свободы она вновь чувствовала себя девушкой.

Добыча досталась богатая: два крупных кабана, седых от старости, которые долго увертывались от гончих, а потом, круто повернув, кинулись на охотников и свалились, пронзенные дротиками; бурая лань, которую собаки долго гнали, не раз сбиваясь со следа, и наконец выгнали на вспаханное поле, где она и встретила свою смерть; и наконец, уже к концу дня, благородный олень, редкость в этих местах, — великолепный самец с рогами о четырех отростках, который, описав широкую дугу, прорвался к морю и пал жертвой собак на галечном пляже у самой воды.

Одна только Елена оказалась рядом с охотниками у поверженной добычи: сопровождавшие ее римляне давно остались позади, и о них никто не вспоминал. Маленькая кавалькада пустилась в обратный путь, навстречу заходящему солнцу. Две гончих хромали, но Пилат бодро трусил домой, в свое стойло. Сумерки вокруг понемногу сгущались, и от того возбуждения, которое Елена испытывала утром, не осталось и следа. Стояла уже ночь, когда они въехали в город.

В тот вечер Елена спросила отца:

— Я полагаю, мое обучение теперь закончено?

— Да, — ответил Коль, — закончено.

— А что будет с Марсием?

Король задумался, и его лицо на мгновение подобрело.

— С Марсием? — переспросил он. — Ах да, с Марсием. Он всегда был мне по душе. Большая умница. Жаль, что ему пришлось заниматься обучением девчонки.

— Ты говорил, папа, что отпустишь его на волю, когда мое обучение закончится.

— Разве? Я это действительно говорил? Вряд ли; во всяком случае, не так определенно. И потом — откуда я знал, что твое обучение закончится так скоро? Из Марсия еще много можно выжать.

— По-моему, он хотел бы поехать в Александрию, папа.

— Конечно, хотел бы. И подумай, как плохо бы ему там было. Я все слышал про Александрию — ужасное место, одни софисты и эстеты. Я люблю Марсия. И у нас есть по отношению к нему кое-какие обязательства. Я бы оставил его у себя, но он не совсем по моей части.

— Ты отдашь его мне, папа?

— Дитя мое, ему совсем не место в каком-нибудь гарнизоне. Я смогу немало за него выручить в Галлии, вот увидишь.

3

И НЕДРУГ БУДЕТ МНЕ ПОВОДЫРЕМ