Кидалы в лампасах - Сергей Донской

Охранники, дежурящие в подъезде, всегда заносили в журнал время прибытия и убытия каждого визитера. Уроки английского в генеральской квартире длились, как правило, два часа, так что не стоило нарушать эту добрую традицию. Вселенского хая, разумеется, не миновать, фамилия исчезнувшего репетитора будет объявлена во всероссийский розыск, но это будет уже потом, когда Ларискин дед вернется домой.

Когда будет уже поздно.

Слишком поздно.

– Then it's far too late, – произнес он с чувством, расчесывая растрепанные Лариской волосы. Неприятный привкус во рту улетучился, собственное отражение нравилось ему все больше и больше.

Красивый, опрятный, уверенный в себе молодой человек, твердо знающий, чего он хочет в этой жизни и как этой цели добиться.

Человек действия.

Пути к отступлению готовы, приобретен новый паспорт, на его владельца записана квартира в далеком украинском городке с разбойничьим названием Бендеры. Его там сам Интерпол не сыщет, не то что сиволапая российская милиция. А годика через два-три, когда все забудется, он, может быть, вернется в Москву. Если, конечно, не предпочтет осесть где-нибудь за границей, благо деньги скоро появятся, много денег.

Сознание этого бодрило не хуже освежающего душа, который он, впрочем, так и не принял.

– Как настроение? – весело осведомился он, возвращаясь в гостиную. – Готова к трудовым свершениям?

– Да хоть прямо сейчас, – оживилась Лариска, даже не подумавшая набросить на себя хоть какую-нибудь одежонку. – В жизни всегда есть место подвигу. – Ее приподнятые ладонями груди выжидательно уставились на него.

– Но-но! – предостерегающе воскликнул он, поспешно отведя взгляд в сторону. – Хорошего понемножку.

– А я люблю, когда помногу.

– Всякое удовольствие нужно выстрадать, – важно сказал он. – Англичанин сказал бы: «The pain would lead to pleasure». Дословный перевод несколько иной, но смысл тот же.

– Что за смысл? – осведомилась Лариска, пытаясь привлечь его внимание.

– Боль ведет к наслаждению, – перевел он машинально и вздрогнул. Сегодня у этой поговорки появился некий особый смысл. Зловещий.

– Послушай, а ты случайно не садист? – Ларискины глаза засияли от восторга. – Вот было бы здорово! Меня еще никто не брал силой. Ни разу.

«Потому что ты сама кого угодно изнасилуешь», – подумал он, а вслух произнес совсем другие слова:

– Надевай-ка трусы и пошли в кабинет.

– Давай здесь заниматься, на диванчике, – предложила Лариска, невинно тараща глаза. – Всякий раз, когда я буду ошибаться, можешь шлепать меня по попке. Я не боюсь боли.

Его пальцы стиснули предмет, спрятанный в кармане.

Не боишься боли? Ой ли?

– Знаю я эти занятия на диванчике, – сказал он, шутливо грозя ей пальцем свободной руки. – Нет уж, второй раз я на эту удочку не попадусь. И вообще, делу время, потехе час. Или, как говорят американцы, «an idle brain is the devil's workshop».

– Как-как? – неохотно переспросила Лариска, принявшая вертикальное положение. – Эн-э айдэл-э брайэн-э?..

Его улыбка получилась не слишком искренней, но зато очень широкой. Как у голливудского актера Леонардо Ди Каприо, на которого он мечтал походить с тех пор, когда детство с его сказками о маленьких принцах осталось в далеком прошлом.

Подталкивая Лариску к двери в кабинет, он повторил:

– An idle brain is the devil's workshop. В вольном переводе это означает, что лень человека портит. Дословно: «Праздный ум – мастерская дьявола».

– Дьявола? – переспросила она, озираясь через плечо.

– Не обращай внимания на буквальный смысл. Это просто идиома такая.

– Дурацкая идиома.

– Нормальная.

Тем не менее он поежился. Не стоило поминать черта в такой ответственный момент, вот уж не стоило. Хотя, может быть, как раз самое время заручиться его поддержкой?

Глава 3

Вагончик тронется, перрон останется

Поезд № 181, отошедший от Павелецкого вокзала в 16.25 по московскому времени, бойко приближался к пункту назначения. Уже миновали Минводы и Прохладный, до прибытия в Гудермес оставалось немногим более трех часов пути, но по непонятной причине колеса вагонов выбивали все более резкие, все более тревожные дроби.

Когда нечто подобное происходит под куполом цирка, все понимают: сейчас случится нечто из ряда вон выходящее. Какой-нибудь смертельный аттракцион. Но в цирке, как правило, все заканчивается благополучно, а реальный мир – не цирк и даже не театр, вопреки расхожему мнению. Тут все взаправду, и уж если окочуришься, то больше не встанешь, не улизнешь за кулисы, отряхиваясь, не выйдешь на «бис», кланяясь рукоплещущей публике.

Человек не артист, ему на все про все только один дубль даден. Первый, он же последний.

Томимый нехорошими предчувствиями, машинист вздохнул. На въезде в очередное извилистое ущелье он сбавил скорость до пятидесяти километров в час и, вглядываясь вперед, угрюмо провозгласил:

– Самый опасный перегон. Лет десять назад тут ни дня без происшествий не обходилось.

– Наслышаны. – Напарник выковырял из зубов розовый кусочек колбасы и полюбовался им, прежде чем вытереть ноготь мизинца о штанину. – Зато теперь все дик ду, можно сказать. То есть полный порядок.

– Ты, что ли, чеченец? – неприязненно осведомился машинист.

– Какой же я чеченец? – изумился напарник. – Русский. Хотя наполовину казак, по батиной линии.

– Тогда зачем на чужом языке разговариваешь? «Дик ду, дик ду-у», – передразнил машинист, кривясь. – Лучше на луну выть выучись по-волчьи, все будет слушать приятней.

– Не любите чеченцев? – Напарник опять запустил палец в рот, отчего его речь сделалась не слишком разборчивой. – Напрасно. Нет плохих народов. Бывают плохие люди, бывают хорошие. Только национальный признак тут ни при чем.

– Хорошие люди? – переспросил машинист. – Среди «чехов»? Ты, парень, в своем Ставрополе байки про добрых чеченцев рассказывай, а мне не надо. Есть люди, которые только силу признают. Если им уступаешь, они тебя слабаком считают, плюют на тебя, презирают. Такая у чеченцев порода. Договариваться с ними бесполезно.

– Эге, сказали тоже! Небось не дикие звери, доброе слово понимают.

– А вот это как раз большой вопрос.

– Нехорошо целый народ огульно хаять.

– Нехорошо, – покаялся машинист. И тут же добавил: – А я вот хаю. Все их вражье семя. От мала до велика.

– Тогда как насчет этого… в папахе? Ну, которого по «ящику» постоянно показывают? – Напарник хитро прищурился.

– Ты пугачихиного родича имеешь в виду, танцора?

– Не, законного правителя ихнего, фамилию позабыл, но не Эсамбаев… Серьезный мужик, правильный. Он, как его по телику ни покажут, одно и то же говорит, мол, c Россией надо замиряться и дружить на всю катушку. У них там целая администрация такая подобралась, лояльная.

– Тоже мне, союзнички… – Машинист сердито засопел. – Вчера они головы нашим солдатикам резали, а сегодня что-то не поделили со своими лесными братьями, вот в администрацию и переметнулись. Ненадежные людишки, лихие. Спят и видят, как их кланы в Чечне верх возьмут, при поддержке Кремля.

– Типа, на чужом горбу в рай въезжают?

– Во-во. А в том мусульманском раю их будут ублажать сорок невинных девушек.

– Каждого? – восхитился напарник.

– Каждого, кто русского убьет, – уточнил машинист. – Не обязательно в бою, не обязательно взрослого. Шарахнул дитя головой об стенку – и уже герой ихнего мусульманского шариата, прости, господи.

– Враки. Все эти байки про кровожадность чеченцев специально напридумывали, чтобы террористов номер один из них слепить. Пособников Бен Ладена, типа. – Возобновив ковыряние в зубах, напарник глубокомысленно заключил: – Хе хо хиха хе хохя…

– Чего-чего?

– Говорю: те, кто мира не хотят, стараются. – Напарник цыкнул зубом, сплюнул. – Военщина всякая. Продажный генералитет.

– Насчет генералов спорить не стану, а только в первую очередь война чеченцам нужна, – сказал машинист, хмуря седые клочковатые брови. – Она для них заместо футбола с хоккеем.

– Не верю. На кой людям воевать, если их не трогают?

– Чтобы не скучно было.

– Выходит, они все на голову больные, чеченцы?

– Выходит, что так.

– Быть того не может. Просто с ними по-хорошему нужно, по-соседски. – Произнося эту тираду, напарник то и дело ворочал языком во рту, проверяя, не осталось ли остатков пищи между зубами. – Взять да и протянуть им руку дружбы, типа.

– Они тебе эту руку по локоть оттяпают, а потом, знаешь, куда засунут? И постараются при этом, чтобы ты подольше живым оставался, в сознании.

– Ой, только не надо меня пугать! Вас послушать, так тут одни сплошные бармалеи обитают… В Ичкерии Хаттабы, в Ичкерии гориллы, в Ичкерии большие, злые крокодилы…

Покосившись на залившегося смехом напарника, машинист проворчал:

– Не приведи господь тебе узнать, кто тут обитает. Я пятнадцатый год на линии. Вот поездишь со мной недельку-другую, тогда по-другому запоешь.