Пытливый странник - Глеб Голубев

А наутро он узнал, что женщина эта была больна и ночью умерла от чумы.

Василий ожидал, что заболеет и он, но смерть обошла его. Шесть месяцев просидел он в землянке на окраине чумного города. Времени свободного оказалось много, и Григорович-Барский потратил его на сочинение учебника латино-греческой грамматики «с расположением необычным и с удобопонятным сокращением». Когда мор прекратился, он по этому учебнику начал давать уроки.

Прослышал о земляке — необычайном пешеходце по чужим землям — русский посол в Константинополе Вишняков и пожелал увидеть его и помочь вернуться на родину. Но учительство так захватило Григоровича-Барского, что, получив письмо посла, он ответил ему:

«Хоть и Вашего высокородия в приглашении медлить неприлично, но потерпите до сентября, доколе же совершу некие школьные дела, на пользу себе и Отечеству…»

Потом он побывал и в Константинополе, рассказывал Вишнякову свои приключения и посетил вместе с ним великого визиря турецкого султана.

Начал он писать свою книгу, и с новой силой потянуло его на родину. Снились ему по ночам Киев, Владимирская горка, откуда открывается привольный вид на шумливый, говорливый Подол, на синий Днепр в желтых песчаных берегах…

Отмечал Василий в тетради, что богат остров Кипр и златом, и серебром, и медью, и железом, и камнем — асбестом, что в огне не горит, и земля там плодовита, и животных великое изобилие, а рука невольно выводит проникновенную хвалу далекой и милой родине:

«Русской бо земли во всем свете несть лучшей к благопроизращению плодов земных. И несть стран величайших и краснейших ее! Земля воистину благословенная, земля млеком и медом кипящая!»

И настал день, когда тоска по родине пересилила все. Он взял свой старый посох и пошел на север — через лесистые ущелья Македонии, по полям Болгарии, по садам Молдавской земли.

Эти страны не оставили следов в его путевой тетради. Он спешил домой.

В погожий день сентября, возвращаясь из церкви домой, увидела Мария Григорович возле своего крыльца какого-то странника в пыльной монашеской рясе.

«Из греков, должно быть, — подумала старуха. — Вон черный какой и лицом больно смугл».

В том 1747 году много бежало в Россию сербов с Дуная, спасаясь от жестоких поборов мадьярских помещиков, от войны, которую затеяли из-за королевского наследства Пруссия и Австрия. Тысячами шли через Киев эти странники, и всех их называли общим именем: «греки».

— Погоди, божий человек, — сказала она, — я тебе хлебца дам на дорожку. Чай, далеко идешь…

Старуха поднялась на крыльцо и скоро вернулась, держа в руках каравай хлеба, пару яиц да луковицу.

И тогда странник вдруг тихо спросил:

— Мамо, ненько моя, или вы не признали меня? Ведь я сын ваш, Василь…

Поздно вечером, когда мать, наплакавшись, уснула, когда, устав от любопытных расспросов, разбрелись по своим углам все родственники, в доме наступила тишина, и Василий Григорович-Барский остался один, он сел за некрашеный дубовый стол. Трещала, мигая, свеча. За печкой шуршали тараканы. Двадцать четыре года не был он дома…

Василий Григорович-Барский осторожно развернул старый, выгоревший платок, достал из него заветные тетради, положил их перед собой на стол. Бежали перед глазами торопливые строчки — неровные, отрывочные, написанные разными чернилами и даже разным почерком, — выводила их хотя и одна рука, но она старела и начинала дрожать с годами. Попадались на страницах пятна: там упала слеза, там солеными брызгами плеснуло в тетрадь море, а вот ржавым пятном расплылась кровь.

Он листал страницы, а за ними оживал, шумел пестрый мир, который довелось ему повидать за годы странствий… Надо рассказать о нем землякам, привести в порядок беглые путевые записи…

Но докончить эту работу Василий Григорович — Барский не успел. Опухоль на ноге росла. И через месяц после возвращения в отчий дом пешеходец умер.

После него остались лишь три тетради. Мать сберегла их. Эти тетради с путевыми записками вызвали большой интерес. Тридцать лет их переписывали от руки, и списки эти разошлись по всей России. Из них русские люди узнавали о жизни стран Средиземноморья, Ближнего Востока, Малой Азии и Северной Африки. За списки его книги платили по шестьдесят рублей — огромные деньги в те времена. Потом книга была напечатана и несколько раз переиздавалась.

Не умирает и до сих пор эта удивительная история странствований по далеким краям пешеходца Василия Григоровича-Барского, который, как сказал в надписи на его могиле безвестный стихотворец:

Удолий глубину, гор знатных высотуСтупанием своим и пядию измерил,И чрез перо свое Отечество уверилО маловедомых в Подсолнечной вещах…