Рианнон - Флинт Киборд

— Нет, — трагически покачала прядями Мерисцента. — У меня синтюх голодает. Кальция ему всё недостаёт… Чем-то я его не тем кормлю.

— У вас же лес! Дрова. Дровами синты великолепно заправлять, если одежду… Ну и весь мусор туда, конечно… А хочешь, у меня сделаем — мой по самый торец заправлен?

— Да не… Ничего.

Болтовня, кажется, слегка успокаивала Мерисценту.

— А в твоём коттедже кто-то ещё живёт? Другие девчонки?

— Их забрали. Сейчас уже никто.

— Не скучно одной?

— Нет.

Беседа едва не угасла — но тут Кейрис успешно уцепился взглядом за чайную полку: здесь наставлено было не меньше, чем у него, в гостевом коттедже.

— У вас любят чаи, да? Свои выращиваете? Выводите?

Мерисцента закивала.

— Привозим… Выращиваем. Но это почти те же сорта, что у вас там! Всё же оттуда… У вас что — на Земле… на Альтее — совсем нет таких чаёв?

Кейр улыбнулся.

— На этот вопрос невозможно ответить.

— Почему?

— Гм… Ты знаешь вообще, что такое чай?

— Что?

Пилот присел на высокий табурет. Скрестил руки.

— Экскурс в историю… Раньше чаем называли строго одно растение. А ныне чай — это любой водно-растительный экстракт для питья. Понимаешь?

Мерисцента кивнула.

— Причём… Поначалу ещё пытались «держать сорта» — теперь плюнули. Везде своё, название ни о чём не говорит. Разобраться в сортах чаёв — невозможно! Вот ещё пример: кавачай.

— Квач?

— Ну да.

— У нас его не любят.

— И ладно… В древности это был отдельный напиток — кова, или кава. Из неких зёрен… Потом его тоже влили в чай. Хотя название «кавачай» ещё живо — для большинства это просто очередной чай. Какая была древняя кова на вкус, я и не знаю.

— А древний чай? Из одного растения? Пробовали?

— Пробовал. Гадость.

— Ну, понятно…

Разговор, ведомый с Мерисцентой, склонен внезапно скоропостижно умирать — она снова забивается в свою ментальную ракушку, и поди достань её обратно. Паузы больше тридцати секунд — клиническая смерть.

Кейр решил выгрузить на рассмотрение большой проблемный вопрос, без обиняков:

— Айка… Я заметил… она на тебя как-то высокомерно смотрит. Она тебя обижает?.. Доминирует? В вашем возрасте… да и не только в вашем… это бывает.

— Нет-нет, ничего такого! — изо всех сил замотала головой Мерисцента, с явным рецидивом прежнего тревожного отчаяния в глазах. Да, копать надо где-то здесь…

Кейрис прошёлся по холлу. Вспомнил примерное содержание одной из инспекторских инструкций.

— Ты, наверно, думаешь, я гневно пойду к вашим, Людвигу, там, Аахену — «Что творите — девушек обижаете! Разберитесь с этим!» — и, с чувством выполненного долга, уеду? А тут какая-нибудь Айка к тебе: «Ага, наябедничала инспектору? Ну, всё!!»… Так вот: я работаю строго иначе. Я не извещаю ваших ни о чём. Данные идут в Центр через моего аудитора на орбите. По защищённой связи. Или вообще не идут — если я не хочу… Если не найду, что присоветовать — я же пилот, а не психолог! — то из Центра придёт грамотный точный совет, как тебе поступить, что сделать — чтоб решить проблему тонко и тихо. Или, если случай тяжёлый — тебя просто заберут; пришлют сюда людей, наконец, сменят порядки — но на растерзание Айки или кого-то там тебя не оставят. Понимаешь?

Мерисцента кивнула, по-прежнему насупленно.

— Спасибо. Но… всё не так.

— А как?

Испытуемая тяжко молчала.

— Послушай. Я же вижу, с тобой что-то происходит. Ну? В чём дело? Пойми, я — именно тот, кому можно всё рассказать. И нужно.

Мерисцента совершенно съёжилась, сжалась, глядя в пол…

— Так. Теперь кажется, что именно на меня ты как-то особо реагируешь.

Она помотала головой сперва утвердительно, затем отрицательно — явно уносясь в самую стремнину своего растерянного хаоса — но Кейрис не отступал:

— Давай-ка, говори, что с тобой. Я не скажу никому. Ну?

Мерисцента обречённо, безвольно присела на локоток дивана («как кролик на удава — вот как она на меня реагирует…» — сформулировал Кейрис) — и начала, едва разборчиво:

— Норман… сказал… когда я вернулась… что инспектору я больше понравлюсь, чем Айка, вот он знает людей… Поэтому он и высадил тогда… сразу… Я не поверила… ну, не могла поверить… И вот, вы приходите… — она подняла глаза со стоящими слезами: — Вас Норман попросил, да?

— Не-ет! — решительно запротестовал Кейрис. — Я — вот реально! — действительно шёл мимо! Гулял по посёлку. Вышел на твой дом. В карту не смотрел. Не веришь?

Вздохнула.

— Верю.

— Ну, вот. Мне не хотелось бы общаться с одной Айкой.

Кивнула. Робко.

— Да… но… всё равно же… не может быть…

— Не может — что?

Мерисцента пробормотала нечто неслышимое; замотала головой, будто отменяя свои слова; вздохнула — и наконец озвучила более разборчиво:

— Так странно…

Кейрис присел, чтоб получше видеть её лицо.

— Чего же странного?.. Смотри. Ты — глубокомысленная, как Норман сказал. Задумчивая. Спокойная. Это же всё замечательно. И живёшь рядом. Естественное желание — зайти, поболтать вечерком… По-моему, ничего странного.

Глубокомысленная нахмуренно качнула прядями:

— Но Айка тоже близко живёт… И вы не знаете ещё других девчонок. Вы выберете кого-нибудь ещё…

Кейрис риторически выдохнул — и, с нажимом, произнёс:

— Я никого не выберу.

Мерисцента удивлённо вскинула взор.

— Ну да, я знаю. Многие увозят отсюда девушек. Но я — инспектор. Я здесь не за этим. Я не намерен никого забирать. Если тебя удручает таковой факт — и ты считаешь засим любые контакты со мной бесполезными — дай знать, не обижусь. Готов больше не беспокоить, не заходить, с тобой не связываться.

Мерисцента зримо испугалась:

— Н-нет-нет! Заходите, сколько угодно! Я… не против!

Кейрис аккуратно улыбнулся.

— Спасибо. Воспользуюсь приглашением. Если ты действительно не против.

— Конечно же, нет!

— Ну что ж, славно… И да, кстати: через час же ваша вечеринка. Ты там будешь?

Мерисцента решительно помотала головой.

— У меня уроки ещё на сегодня. Людвиг задал мне пройти до восьмого уровня. Там босс в конце очень злобный… — и ещё, как бы оправдываясь, добавила: — Я по усиленной программе занимаюсь. Ну, я сама так выбрала… Чтоб время не терять… А вообще-то девчонкам, почти всем, снизили нагрузку! В честь вашего приезда. Но я…

— Ладно-ладно, — согласился Кейрис. — Тебе видней, — он встал, по логике пора было откланяться; но его вдруг потянуло сказать нечто, что давно хотелось сказать: