Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

Полчаса спустя он поднялся на пешеходный мост, ведущий с южной стороны путей на северную. Рельсы внизу, изготовленные из блестящей стали, напоминали серебряную реку. Эстакада была укреплена металлическими балками, закрывавшими панораму, но в ее центральной части еще сохранились деревянные, покрытые лишайником брусья и такая же старая лестница. Отсюда можно было видеть заднюю стену «Школы», ее суровый красно-фиолетовый цвет и готические окна, больше подходящие для церкви. По сторонам, где когда-то располагались уютные домики, разрушенные во время бомбардировок, теперь высились отвратительные многоэтажки, построенные еще в детские годы Джарвиса.

Прогрохотал, не останавливаясь, поезд линии Метрополитен, идущий в Уэмбли-парк. Более медленный состав линии Юбилейная подъехал к платформе. Джарвис подумал, что неплохо было бы написать историю лондонской подземки, слушая при этом музыку поездов. Он сбежал по лестнице и прошел по узкой дорожке, вымощенной плиткой.

Воздух в «Школе Кембридж» был холодным и затхлым. Стрингер пересек вестибюль – просторное помещение с очень высоким потолком и поддельными консольными балками в средневековом стиле. Стены закрывали желтые сосновые панели, на которых были вырезаны имена учениц, хоть в какой-то мере достойных такой чести. Разлапистая массивная железная люстра свисала с потолка на высоте второго этажа. Лестничные пролеты вели на галерею, огороженную балюстрадой из все той же сосны. Деревянные панели, покрывавшие стены, были дурно отделаны и покрыты темными пятнами, что придавало помещению сходство с храмом. Лестничные пролеты имели оформленные под скамьи выступы, располагавшиеся через каждые несколько ступеней. Джарвис опустил свой чемодан на пол вестибюля, открыл его и достал печатную машинку. Ее он отнес в «переходный класс», где оставил на одной из парт, а свою одежду перетащил на второй этаж.

В «Школе Кембридж» никогда не существовало первых классов начальной школы: девочки начинали учиться с третьего. На двери, перед которой стоял теперь молодой хозяин дома, была выведена черная выцветшая римская цифра III. Четвертый класс, обозначенный, соответственно, цифрой IV, находился справа от него, сразу за углом был «Кабинет рукоделия», а в самом конце, за уборными – кабинет директора школы, напротив которого располагалась учительская. Панели из американской сосны, украшавшие здесь стены, теперь потемнели, сделавшись кое-где темно-коричневыми, а кое-где, напротив, приобретя насыщенный шафранный цвет. Пол был покрыт все теми же сосновыми досками, иногда прикрытыми линолеумом. Все это выглядело древним и ветхим. Джарвис вспомнил, что читал или, может быть, слышал от кого-то, что жучки-древоточцы особенно активны в мае. Но, несмотря на то что уже наступил сентябрь, везде виднелись небольшие конусы опилок, похожих на сухой имбирь, причем выглядели они вполне свежими. Когда молодой человек открыл дверь в третий класс, ему на голову посыпалась древесная труха.

Он решил спать здесь, потому что из этой комнаты открывался самый лучший вид на Юбилейную линию, которую не заслонял сад. Джарвис пересек комнату, подошел к окну и выглянул наружу: за деревьями и буйными зарослями ревеня серебряной стрелой мчался на юг поезд. В комнате имелся камин, так же, как в «переходном классе» и вообще во всех помещениях второго этажа, а именно: в младшем и старшем шестых классах и в учительской. Пока погода стояла теплая, но приближались холода, и хозяин понимал, что скоро ему нужно будет подумать об отоплении. А еще ему был нужен свет. Дом был отключен от электросети уже по крайней мере два года.

Джарвис был, конечно, оригиналом, и большинство знакомых именовали его «очень странным», но и у него имелись свои методы работы. В частности, он никогда не откладывал дело в долгий ящик, так что никто не назвал бы его бездельником. Пообедав тем, что принес с собой (сэндвич с салями, рогалик с джемом и ореховый шоколадный батончик), он направился в Вест-энд, чтобы посетить газовую и электрическую компании, разузнать насчет прочистки каминов и повесить объявление о сдаче в аренду части дома на доске объявлений.

Но прежде, чем он туда добрался, Стрингер повстречал на Фоули-роуд Тину Дарн, свою двоюродную тетю, с маленьким мальчиком и девочкой помладше.

Глава 4

Поезда целыми днями напролет носились туда-сюда: к Финчли-роуд, в Западный Хэмпстед, в Букингемшир. Последние даже не останавливались. Перестук колес и мельканье за деревьями их серебристых тел являлись неотъемлемой частью жизни в «Школе». Так же, как вспышки света по вечерам, пение и гул рельсов. Только глубокой ночью, после полуночи и до рассвета, здесь правили тишина и полумрак.

Впрочем, ко всему этому можно было привыкнуть. Джарвису это даже нравилось, а Тина просто не обращала на шум внимания. Ее вообще мало что тревожило. Две ванные комнаты и кухня считались общими, но у мисс Дарн были еще свои отдельные ванная и кухня. Никто из жильцов пока не соблазнился кабинетами рисования и рукоделия, научной лабораторией, комнатой отдыха преподавателей или кабинетом директора, хотя однажды могло произойти и это. Но уж точно никакой нормальный человек не позарился бы на раздевалку, в которой повесился дедушка Джарвиса.

Там, где это не бросалось в глаза, деревянные полы все еще прикрывал бежевый линолеум с черным узором из французских лилий. Люстра из кованого железа своими лапами и когтями напоминала какой-то средневековый пыточный инструмент. Львиные лапы держали лампочки, сделанные в форме свечей. На всех окнах были шторы из зеленой материи, настолько плотной, что, несмотря на прошедшие годы, с ней ничего не случилось. Во всяком случае, поднимались и опускались они без всяких проблем – а заодно отпадала и надобность в занавесках. Центрального отопления в доме не было, но имелся большой выбор обогревателей – электрических, газовых и керосиновых, оставленных теми, кто в разные годы снимал дом, и найденных Джарвисом в кабинете рукоделия, куда, похоже, сносили все подобные вещи. Большинство этих приборов кое-как работали.

Тине пришлось не по душе объявление о сдаче дома. Она считала, что это неосмотрительно, так как может привлечь внимание всяких бродяг и шалопаев. Сама она, кстати, прибыла в «Школу» вместе с Джаспером и Бьенвидой на одолженном на время старом побитом «Форде». На его крыше красовались набитые одеждой пакеты из прачечной, а в багажнике лежали обломки мебели. В буквальном смысле обломки. Стрингер только усмехнулся, подумав о том, что тетя, в общем, права. Но бродяги бывают разные, взять, к примеру, саму Тину.

Мисс Дарн убеждала его «порасспрашивать соседей». Едва обосновавшись в доме, она сразу же начала наводить справки в округе. Джарвис же считал, что лучше ему самому обо всем позаботиться, так как сомневался в способности Тины найти платежеспособного арендатора. Сама-то она могла ни о чем не беспокоиться, так как получала на содержание детей пятьдесят фунтов в неделю от мужчины, с которым прожила дольше других. Не то чтобы Джарвис заломил высокую цену – напротив, какой-нибудь риелтор, услышав сумму, не поверил бы своим ушам. Он ведь отказывался от части «Школы» только для того, чтобы суметь выжить. Точнее, чтобы раздобыть деньги на поездку в Каир и прокатиться на метро ENR, по всем его сорока двум с половиной километрам и тридцати трем станциям.

Стрингер прогуливался у входов в подземку, присматриваясь к скрючившимся на ступенях бродягам. Предлагать кров всем подряд было совершенно нереально. Как же ему выбрать одного или двоих? На Лейстерской площади, у подножья эскалатора линии Пикадилли, сидел на корточках и распевал гимны пьяный мужчина. Джарвис попытался с ним поговорить, но тот решил, что он – социальный работник, а потом заподозрил в нем журналиста, начал ругаться и даже плюнул в молодого человека, оставив на его пиджаке потек своей слюны.

Время было позднее, но на перронах толпились люди. Когда подъехал поезд, Джарвису даже не досталось сидячего места. На «Чэринг-кросс» он пересел на Юбилейную линию, а на «Бонд-стрит» в вагон зашли четверо. Они выглядели очень уверенно, что заставило Стрингера занервничать. Оглядевшись вокруг, новые пассажиры обменялись несколькими негромкими словами и разделились. Двое пошли в один конец вагона, двое – в другой.

Джарвису уже приходилось сталкиваться с хулиганством в метро. Обычно такое происходило ближе к ночи, но иногда случалось и днем. Один раз, поднимаясь наверх, он видел, как банда девиц напала на еще одну девушку на движущемся вниз эскалаторе. Та стояла одна-одинешенька, и они окружили ее, отобрали сумочку, сорвали цепочку с шеи и серьги из ушей. Доехав до верха, молодой человек метнулся ко второму эскалатору, но банда скрылась в дверях подошедшего поезда, оставив позади плачущую и окровавленную жертву.

В другой раз он видел иностранного туриста, обнаружившего, что у него украли бумажник со всеми деньгами и документами. Это случилось на той же самой линии, на которой Джарвис находился сейчас, на Юбилейной, в поезде, идущем на север. Стрингер совершенно отчетливо помнил его отчаяние и возмущенные вопли на непонятном языке. Впрочем, если зашедшие в вагон люди собирались совершить что-либо противозаконное, они явно никуда не торопились, а спокойно и молча сидели, причем один – прямо рядом с Джарвисом. Невзрачно одетые мужчины среднего возраста, в мышиного цвета плащах, которые так любят эксгибиционисты.