Как мы пережили войну. Народные истории - Коллектив авторов

Все события первых месяцев блокады – смерть дедушки и дяди, героические усилия по поддержанию жизни, отсутствие какой-либо возможности свидеться с родными – все это создавало обстановку полной изоляции и отчаяния.

В начале января слегла неутомимая, самоотверженная, любимая всеми бабушка. Страшным и ярким воспоминанием, от которого до сих пор стынет сердце, стала ее смерть. Мы спали втроем одетыми на одной кровати (я – в центре, под ворохом одеял), согревая друг друга. И вдруг ночью мы с мамой испытали нечто вроде внезапного и сильного толчка, мгновенно проснулись – бабушка была мертва. А позже на приступке камина мы нашли горсть сухариков, которые бабушка тайно откладывала для нас из своей скудной дневной порции хлеба.

Остались вдвоем с мамой. Мама – маленькая хрупкая женщина с уже начинавшимся туберкулезом легких – еле переставляла опухшие ноги. Закончилось топливо для буржуйки, и казалось – это конец. Мы – за гранью выживания, и спасти нас могло только чудо. И спасение пришло!

Нас разыскал старый мамин товарищ по комсомольской работе, давний друг нашей семьи. Он работал на военном заводе и получал повышенный ИТРовский продовольственный паек. И вот раз в неделю через весь темный, холодный, простреливаемый город он шел, чтобы принести нам с мамой часть своего пайка. Это и спасло нас. Его имя – Василий Иванович (фамилию детская память не сохранила), фотографии до сих пор в нашем семейном альбоме, мы его всегда вспоминаем как самого родного и близкого человека.

Наш спаситель зимой 1941–1942 гг. Василий Иванович

Для меня лично после Окуловки это было второе чудо спасения. Так мы дотянули до весны; собирали лебеду, из которой варили суп, по карточкам немного увеличили норму продовольствия.

Очень тяжелыми для меня стали впечатления от весенних уборок домов и улиц от трупов погибших ленинградцев, от снега, льда, нечистот. Это спасло город от эпидемий.

В эвакуации

В июле 1942 года мы с мамой были эвакуированы из Ленинграда по Ладожскому озеру. С собой у нас был небольшой чемодан с узелком и школьный портфельчик с фотографиями родных и близких – и это был самый драгоценный багаж.

От берега отплыли три судна с людьми, нас бомбили с воздуха, в одно судно попала бомба, многие люди погибли, берег обстреливался. А далее была долгая мучительная дорога на восток. Ехали в товарных вагонах, в жуткой тесноте, располагались с вещами на полу. На станциях можно было достать кипяток и обменять кое-какие вещи на продукты. В пути многие блокадники погибали – сказывались необратимые последствия голода.

К сентябрю мы оказались вдали от линии фронта на Алтае. Через Барнаул мы доехали до Алейска (это 120 км), а далее на подводе до зерносовхоза (еще 60 км), где мы и жили в 4 отделении этого совхоза. И там нас приютила замечательная трудовая семья – тракторист дядя Рома, его жена тетя Фрося и бабушка, которая вела подсобное хозяйство. Здесь не было бомбардировок и обстрелов, но жизнь была трудной – все мужчины на фронте, работали в основном женщины и подростки.

Мама в это время трудилась на полевом стане медиком, объезжала трудовые лагеря, лечила рабочих. Я ее почти не видела – рано утром за ней приходила подвода, вечером маму привозили, когда я спала. Работала она, как и все, без выходных.

Там же, на Алтае, я пошла в школу, в первый класс. В школе была одна теплая комната с единственной электрической лампочкой. В ней-то мы, дети всех возрастов, и учились, и учительница у нас была тоже одна. И был, я помню, сторож – фронтовик, инвалид войны, он заведовал печкой.

Свою «преподавательскую» деятельность я начала в этой школе, поскольку уже умела кое-как читать и даже писать печатными буквами, и учительница доверяла мне группу из двух-трех ребятишек.

Тетрадей не было, обучение шло с помощью мела и дощечек, потом учительница раздобыла старые газеты, старшие ученики из них сделали тетрадки и писали на свободных полях.

В 1942 году мой отец был вторично призван в ряды действующей армии и направлен в город Йошкар-Олу, где формировались войсковые части РККА для отправки на фронт. Сохранились письма отца из Йошкар-Олы и с фронта, где он пишет о боях с немцами. 3 июля 1942 года, защищая Москву, отец погиб под Можайском на опушке леса около деревни Рогозино-Уваровского района Московской области. В 1974 году его останки вместе с останками других погибших в этом районе перенесены в братскую могилу на центральную усадьбу совхоза «Семеновский»; установлена мемориальная доска на памятнике, где выбиты его фамилия и инициалы. Этот памятник был открыт в 30 годовщину Победы – 9 мая 1975 года.

…Извещение о гибели отца пришло нам только осенью.

Эта очередная потеря совсем подорвала здоровье мамы, она тяжело заболела и чуть не погибла, ее с трудом выходила приютившая нас алтайская семья. Спасением для мамы стало письмо друга моего погибшего отца – Шейко Моисея Корнеевича.

Сухоносов Владислав Владиславович, мой отец. Старший сержант. Перед отправкой на фронт Отечественной войны, 1942 г.

Это был старый большевик, член партии с 1920 года, участник первой русской революции 1905 года. За участие в стачках, забастовках и восстании рабочих-железнодорожников на Екатеринославской ж/д. неоднократно арестовывался и был приговорен к каторжным работам на 8 лет в Сибири. Февральская революция его освободила.

Шейко Моисей Корнеевич, друг моего отца, 1940-е гг.

Окончив технический рабфак, Моисей Корнеевич до войны работал инженером-механиком на предприятиях Новороссийска и Сочи. В разгар репрессий 1937 года он, как и тысячи старых большевиков, был выслан в Мурманск, где и сблизился с моим отцом. Они жили по соседству в общежитии для репрессированных, на старом пароходе, их каюты были рядом.

Уходя на фронт, отец просил Моисея Корнеевича позаботиться о нас, если с ним что-нибудь случится. И он выполнил просьбу отца. Осенью 1942 года Моисей Корнеевич, замечательный инженер-механик, был направлен на военный завод в Казахстан, в Усть-Каменогорск. Он разыскал нас с мамой и прислал нам вызов.

И снова – в путь!

На Алтае начиналась суровая зима, морозы достигали шестидесяти градусов, но мама, потеряв всех близких, решилась ехать немедленно. На телеге, завернутые о овечьи тулупы, в составе зернового обоза добрались до Алейска. Как мы не замерзли, одному Богу известно…

По дороге я тяжело заболела двусторонним воспалением легких, мама смогла поставить меня на ноги только к весне, и мы продолжили путь в Усть-Каменогорск.