Полная тьма, ни одной звезды - Стивен Кинг

Она фыркнула и попыталась вырваться. Я хотел протянуть руку под мешок, чтобы сделать свое дело, но он вынужден был сильнее надавить на него, чтобы удержать ее, и у меня не получилось. Я видел, что ее нос приобрел форму плавника акулы в мешковине. А также видел растущую панику на его лице, и знал, что долго он не продержится.

Я поставил колено на кровать, а руку положил ей на плечо. Затем я полоснул по горлу через мешковину. Она закричала, и начала всерьез брыкаться. Кровь хлынула через разрез в мешковине. Ее руки взметнулись и били воздух. Генри с визгом отскочил от кровати. Я попытался удержать ее. Она дергала мешок руками, и я полоснул по ним, порезав три пальца до кости. Она снова вскрикнула — звук был столь же тонкий и острый как, осколок льда — и рука откинулась, чтобы дергаться на покрывале. Я сделал еще один кровоточащий порез в мешковине, и еще один, и еще. Я сделал пять порезов, прежде, чем она оттолкнула меня не пораненной рукой, а затем разорвала мешок на лице. Она не смогла скинуть его целиком со своей головы — он застрял в волосах — поэтому он висел на ней как сетка для волос.

Я перерезал ее горло первыми двумя порезами достаточно глубоко, чтобы показался хрящ ее трахеи. Последними двумя я разрезал ее щеку и рот настолько глубоко, что у нее появилась усмешка клоуна. Она простиралась вплоть до ушей и обнажила зубы. Она издала гортанный, глухой рев, звук, который лев мог бы издать во время кормежки. Кровь из горла разлеталась по всему покрывалу вплоть до ее ног. Помню, я подумал, что она была похожа на вино, когда она держала свой бокал в последних лучах дневного света.

Она попыталась подняться с кровати. Вначале я был ошеломлен, затем пришел в бешенство. Она была проблемой для меня на протяжении всего нашего брака и даже сейчас в нашем кровавом разводе была проблемой. Но что еще я должен был ожидать?

— Папа, заставь ее остановится! — Пронзительно вопил Генри. — Заставь ее остановится, папа, Бога ради, заставь ее остановится!

Я вскочил на нее как страстный любовник и толкнул ее вниз на пропитанную кровью подушку. Снова гневное рычание донеслось из глубин ее изрезанного горла. Ее глаза выкатились из орбит, извергая поток слез. Я намотал на руку ее волосы, дернул голову назад, и резал горло снова и снова. Потом я сорвал покрывало, с моей стороны кровати, и обернул его вокруг ее головы, закрыв все кроме пульсирующей яремной вены. Мое лицо ловило эти брызги, и горячая кровь теперь капала с моего подбородка, носа, и бровей.

Позади меня вопли Генри прекратились. Я обернулся и увидел, что Бог сжалился над ним (если он не отвернулся, когда увидел, что мы сделали): он упал в обморок. Ее сопротивление начало слабеть. Наконец она неподвижно застыла… но я оставался верхом на ней, придавливая ее покрывалом, теперь пропитанным кровью. Я напомнил себе, что она никогда не сдавалась легко. И я оказался прав. Через тридцать секунд (металлические часы, заказанные по почте, отсчитали их), она предприняла еще одну попытку, на этот раз, изогнув спину настолько напряженно, что почти сбросила меня. Оседлай ее, Ковбой, подумал я. Или может сказал это вслух. Слава Богу, я не помню этого. Все остальное, но не это.

Она утихла. Я отсчитал еще тридцать секунд, затем еще тридцать, для гарантии. На полу зашевелился и застонал Генри. Он начал садится, затем передумал. Он отполз в самый дальний угол комнаты и свернулся клубком.

— Генри? — Сказал я.

Никакой реакции от очертания клубка в углу.

— Генри, она мертва. Она мертва, и мне нужна помощь.

По-прежнему ничего.

— Генри, уже слишком поздно отступать. Дело сделано. Если ты не хочешь отправиться в тюрьму, а своего отца отправить на электрический стул, тогда поднимайся на ноги и помоги мне.

Пошатываясь, он направился к кровати. Его волосы упали на глаза; они блестели через собранные в пучок потные локоны как глаза животного, скрывающегося в кустах. Он постоянно облизывал губы.

— Не наступай в кровь. Нам и так здесь убирать больше беспорядка, чем я хотел, но мы позаботимся об этом. Если не наследим по всему дому.

— Мне стоит посмотреть на нее? Пап, я должен посмотреть?

— Нет. Никто из нас не должен.

Мы завернули ее, сделав покрывало ее саваном. Как только это было сделано, я понял, что мы не могли так нести ее через дом; в моих полупланах и мечтах, я видел не более чем неброскую нить крови, портящую покрывало, в том месте, где перерезано горло (ее аккуратно перерезанное горло). Я не предвидел и даже не рассматривал действительность: белое покрывало было черновато-фиолетовым в тусклой комнате, источая кровь, словно пропитанная водой губка.

В шкафу было стеганое одеяло. Я не мог подавить краткую мысль, что подумала бы моя мать, увидь она, как я использую, этот сшитый с любовью свадебный подарок. Я положил его на пол. Мы опустили Арлетт на него и завернули.

— Быстрей, — сказал я. — Прежде, чем с него также начнет капать. Нет… постой… сходи за лампой.

Он ходил так долго, что я начал опасаться, не убежал ли он. Затем я увидел, что свет слегка подпрыгивая направлялся по короткому коридору мимо его спальни, к той что мы делили с Арлетт. Делили. Я видел, что слезы стекали с его бледного воскового лица.

— Поставь ее на тумбочку.

Он поставил лампу на книгу, которую я читал: «Мэйн-Стрит» Синклера Льюиса. Я никогда не дочитывал ее; ни разу не хватило терпения дочитать. При свете лампы я указал на брызги крови на полу, и лужу прямо возле кровати.

— Еще больше вытечет из одеяла, — сказал он. — Если бы я знал, сколько крови в ее…

Я стянул наволочку с моей подушки и нацепил ее на конец одеяла как носок на кровоточащую голень.

— Возьми ее за ноги, — сказал я. — Мы должны покончить с этой частью прямо сейчас. И не упади опять в обморок, Генри, поскольку я не могу сделать это в одиночку.

— Я хочу, чтобы это был сон, — сказал он, но все же нагнулся и обхватил руками одеяло снизу. — Пап, как думаешь, это может быть сон?

— Через год, когда все это будет позади, мы так и будем думать. — Часть меня, действительно верила в это. — Теперь, быстро. Прежде, чем наволочка начнет протекать. Или остальная часть одеяла.

Мы понесли ее по коридору, через гостиную, и через парадную дверь как мужчины, несущие мебель, обернутую тканью. Как только мы оказались на ступеньках веранды, я с облегчением вздохнул; кровь в палисаднике можно легко скрыть.

Генри был в порядке, пока мы не обошли угол коровника, и старый колодец не показался в поле зрения. Он был окружен деревянными колышками, чтобы никто случайно не наступил на деревянный люк, который накрывал его. Эти колышки выглядели мрачными и ужасными в звездном свете, и при виде их, Генри издал сдавленный крик.