Родная старина - В. Сиповский

Первое веское слово о народах Восточной Европы сказал греческий писатель Геродот, которого назвали «отцом истории». Уже в шестом столетии до Рождества Христова по северному берегу Черного моря процветали греческие колонии: Ольвия при устье Буга, Херсонес и Пантикапея на Таврическом полуострове и др. Жители этих городов, особенно Ольвии, были в сношениях с соседними народами, жившими в нашей южной степи, и, конечно, должны были многое знать о них. Геродот, посетивший в V в. до Рождества Христова Ольвию, не довольствуясь одними слухами и рассказами о занимавших его странах, сам побывал в устьях Днепра, Буга и Днестра и рассказал подробно и живо все, что видел и слышал.

Прежде всего любознательного историка поразила громадность страны, раскинувшейся пред ним, и величина рек, орошающих ее. Ближайшими соседями греческих колоний, жителями нашей южной степи, были скифы-кочевники, а к северу от них вверх по Днепру жили, по словам Геродота, подвластные им скифы-пахари. Далее он приводит несколько баснословных рассказов о людоедах (антропофагах), будто бы живущих к северу от этих скифов, о чудовищах с львиным туловищем, с орлиным клювом и крыльями (грифах), стерегущих на севере золото и прочее. В такие басни облекались слухи о страшных опасностях, ждущих смелых путешественников на дальнем севере, и о богатствах, скрытых в Уральских, или Сибирских, горах. Но то, что рассказывает Геродот о скифах-кочевниках, дышит простотой и правдивостью.

Скифы-кочевники, по его словам, очень мудро устроили свою жизнь: на них трудно напасть врагу, трудно и уйти от них – ни городов, ни крепостей у них нет; живут они не от плуга, а от скота, все они конные стрелки, жилища свои имеют при себе – перевозят их за собой на телегах.

Как трудно покорить кочевников, на широком степном приволье, хорошо видно из рассказа того же Геродота о походе персидского царя Дария на скифов. С бесчисленным войском двинулся он в степь, надеясь скоро обуздать их, но ошибся в расчете: скифы не вступали в бой, а беспрестанно переходили с места на место, уходя ввиду персидского войска все дальше и дальше в глубь своих степей.

Дарий потерял наконец терпение и послал к скифскому царю гонца с такими словами:

«Если ты силен, остановись и сразись со мною, если же чувствуешь свою слабость, то все-таки не бегай, а дай мне, как владыке своему, земли свои и воды и вступи в переговоры».

«Никогда ни перед кем не бегал я от страху, – отвечал персидскому владыке скифский царь, – ни прежде, ни теперь. Ничего небывалого не делаю я и ныне. Я по своему обычаю кочую. Остановиться мне негде: у нас нет ни городов, ни возделанной земли, и защищать нам нечего, а потому и сражаться с вами у нас нет ни случая, ни причины. Если же непременно хочешь битвы, то у нас есть отцовские могилы, – найдите их и попробуйте тронуть, тогда вы узнаете, будем ли мы готовы на битву или нет… Ты называешь себя моим владыкой. Да будет тебе ведомо, что над собой я знаю только одного владыку – Бога… За дерзкие слова твои заплатишь ты слезами».

С этого времени скифы стали всячески вредить персам: не давали им покою по ночам, нападали во время обеденных привалов. Скифская конница постоянно одолевала персидскую; когда же пехота готовилась вступить в бой, то скифы уносились от нее на своих степных конях.

Сначала скифы, отступая перед персами, засыпали колодцы и родники, уничтожали траву, чтобы всячески затруднить путь врагам, а теперь, наоборот, облегчали им поход, даже подгоняли к ним нарочно стада…

Догадался Дарий, что скифы хотят заманить персов подальше в свои степи, чтобы вконец измучить их внезапными нападениями и затем истребить, убедился он, что при всех его громадных силах ему не покорить степных кочевников, и поспешил выбраться из дикой их страны.

Поклонялись скифы, по словам Геродота, многим богам (небу, солнцу, луне и др.). Храмов, жертвенников и кумиров не ставили, только одному богу войны устраивали жертвенник. Волхвов, гадателей и предсказателей у скифов было великое множество. Горе было тем из них, предсказания которых не оправдались: их ставили на повозку, запряженную волами, в кучу хвороста, зажигали его и пускали волов по степи… В жертву богам приносили скифы волов, коров, лошадей и других домашних животных. Богу войны приносились жертвы иначе. Устраивали из хвороста огромный курган; на верхней площадке его водружали старинный железный меч, который и служил кумиром бога войны. Этому мечу приносили в жертву скот и лошадей в гораздо большем количестве, чем другим богам. Когда же брали в плен неприятелей, то от каждой сотни одного приносили в жертву: возлив вино на головы обреченных в жертву людей, резали их над сосудом, потом несли кровь на курган и лили ее на меч.

Скифы были вообще кровожадны. На войне скиф пил кровь первого убитого им врага. Головы убитых неприятелей скифы относили царю, чтобы иметь право участвовать в добыче, а кто не приносил, тот ничего и не получал. Кожа с вражьих черепов искусно снималась и привешивалась на узде к коню. Тот воин считался храбрейшим, у которого было больше таких победных знаков. Из черепов знатнейших и злейших врагов своих скифы делали себе чаши: богатые отделывали их золотом, а бедные обтягивали воловьей кожей. На пирах и торжествах, которые устраивались раз в год, более отважным воителям оказывался особенный почет, им подносили вино, тогда как не отличившиеся ничем сидели поодаль от храбрых, без всякой почести и без вина… Вина пили скифы очень много, и притом чистого, не разведенного водою, что у древних греков считалось признаком грубости и варварства.

Своих царей скифы погребали с большими почестями и особенным образом. Тело умершего, вынув из него внутренности, наполняли благовонными травами (бальзамировали), обмазывали воском, клали в колесницу и объезжали по всем подвластным народам. Печаль их выражалась тем, что они наносили себе раны, урезывали уши, царапали лицо, стригли волосы. Чем дальше везли погребальную колесницу, тем больше и больше народу присоединялось к печальному шествию, и наконец накоплялось великое множество людей. Когда привозили тело царя на царское кладбище (некоторые полагают – поблизости от Днепровских порогов), здесь выкапывали большую четырехугольную яму, а в ней отдельные пещеры. В одной погребали царя, а затем, удушив одну из царских жен и самых близких к царю слуг, хоронили их в остальных пещерах. С ними клали царскую утварь, оружие и различные украшения, большей частью золотые, так как скифы серебра и меди употребляли мало. Наконец все собравшиеся на погребение наперерыв друг перед другом засыпали могилу землей, стараясь сделать насыпь как можно выше, таким образом сооружали иногда громаднейший курган, сажень десять вышиною, шагов 500 в окружности. Через год справлялись поминки: снова убивали лучших из уцелевших слуг умершего царя, убивали и лучших его коней и мертвых всадников на мертвых конях ставили на кольях вокруг кургана.

Скифский воин

Когда умирали простые скифы, то родственники умерших возили их на повозках по их друзьям; те угощали провожатых пирами. Такие похоронные объезды длились 40 дней, затем совершалось погребение.

Строго соблюдая свои обычаи, скифы, по словам Геродота, питали отвращение к обычаям иноземцев и ничего не заимствовали от них…

Из приведенного рассказа ясно рисуются суровые нравы скифов-кочевников. Нравы и обычаи скифов-пахарей, к сожалению, не описаны, но они, конечно, отличались большею мягкостью и миролюбием, как оседлые мирные промышленники. Они возделывали хлеб не только для себя, но и для продажи.

К рассказам Геродота о богатстве скифских могил ученые относились долго недоверчиво, но когда стали раскапывать курганы, то рассказы «отца истории» блистательно подтвердились.

Несмотря на то что сокровища многих скифских могил оказались расхищенными еще в глубокой древности, несмотря на то что при раскопке одного царского кургана (Куль-Оба) близ города Керчи грабителями было сделано нападение и захвачено множество древних золотых вещей, все-таки найти и сберечь удалось огромное количество скифских древностей. При раскопке, например, одной могилы в 1863 г. (Чертомлыцкой) близ Днепровских порогов, неподалеку от местечка Никополя, было найдено множество принадлежностей и украшений конской сбруи, колесниц, шатров; найдены золотые и серебряные обручи, серьги, около 700 золотых блях, золотые перстни… Раскопка этого кургана производилась почти два года; но труды увенчались блестящим успехом: добыто было около 2500 предметов, драгоценных для науки. Хотя большая часть вещей была греческой работы, но делались они сообразно нравам и вкусам скифов.

Особенно важны две вазы: одна – золотая, найденная в кургане близ Керчи, другая – серебряная, добытая из Чертомлыцкой могилы, недалеко от местечка Никополя. Оба эти изящных сосуда греческого изделия украшены изображениями скифов и дают понятие об их вооружении и одежде.