Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого - Евгений Анисимов

Затем Кинский уверял, что выходом из тупика может стать лишь примирение интересов первой и второй семьи Петра посредством… брака великого князя с одной из цесаревен. Отец невесты как глава церкви может, полагал дипломат, разрешить этот брак, вполне допустимый по тогдашним европейским династическим нравам. Возьмем на заметку это немыслимое с точки зрения церкви предложение о браке тетки и племянника – оно еще всплывет позже.

О том же династическом сюжете, волновавшем Петра, Ж.Ж.Кампредону говорил П.П.Шафиров: «Император (австрийский. – Е.А.), некоторые другие державы и даже кое-кто из наших хлопочут о назначении наследником внука царя, чего сам царь, сколько я могу судить, не желает. Отец этого принца покушался на жизнь и престол Его царского величества, большая часть нынешних министров и вельмож участвовала в приговоре (в смысле – подписали приговор по делу царевича Алексея в 1718 году. – Е.А.). К тому же весьма естественно отдавать преимущество собственным детям, и, между нами (говоря), мне кажется, что царь предназначает престол своей старшей дочери».

Это было первое упоминание цесаревны Анны Петровны как наиболее реальной преемницы Петра на престоле. Потом ее кандидатура довольно часто будет встречаться в донесениях иностранных дипломатов. (Отметим попутно, что издание в 1722 году «Устава о наследии престола» вовсе не противоречило варианту с назначением наследницей жены или старшей дочери.) О том, что «молодой великий князь будет обойден в пользу старшей дочери царя», цесаревны Анны, писал своему королю 1 января 1723 года прусский посланник А. фон Мардефельд.

В начале 1724 года Кампредон сообщал секретарю по иностранным делам Франции де Морвилю: «Нетрудно заметить, что из всех дел наиболее озабочивает его (Петра. – Е.А.) вопрос о том, кого назначить в преемники себе: старшую ли дочь свою, как вообще все думали до сих пор, или внука, великого князя, под опекой и правлением царицы». Далее Кампредон пишет, что Петр прекрасно понимает угрозу, исходящую от «партии бояр, если бы он решился посадить на престол свою дочь», и что он думает, как устранить эту угрозу. По мнению Кампредона, да и многих других, все решится во время коронации Екатерины в Москве, когда будет публично объявлена судьба престола. Впрочем, опытный дипломат на сей счет особых иллюзий не питал. Он писал, что «многие думают, что он (Петр. – Е.А.) только в завещании сделает распоряжение о престолонаследии и даже запретит кому бы то ни было сообщать его до своей смерти, дабы оставить в неизвестности как подданных, так и имеющие причины интересоваться этим вопросом державы и тем помешать интригам последних и преждевременным тайным заговорам первых в пользу или против того, кто будет впоследствии их повелителем. Но здесь, как и во многих других странах, люди, наиболее говорящие, часто оказываются наименее знающими дело, так что узнать что-либо достоверно можно только из (самих) событий».

7 мая 1724 года Екатерина была пышно коронована Петром в Успенском соборе Московского Кремля. Кампредон отметил тот примечательный факт, что над царицей «свершен был, против обыкновения, обряд помазания, так что она признана правительницей и государыней после смерти царя, своего супруга». Подданные принесли присягу в верности императрице.

Почему все-таки Петр, который, по мнению наблюдателей, хотел передать престол дочери Анне, этого, тем не менее, не сделал? И вот здесь возникает любопытный сюжет: Екатерина и Анна – мать и дочь, которые силою обстоятельств обе стали претендентками на российский престол и тем самым – соперницами. Об этом соперничестве, точнее, о стремлении Екатерины оттеснить от престола старшую дочь пишут многие иностранные послы. Накануне коронации прусский посланник Мардефельд сообщил в Берлин, что сама Анна, которую император «сделал бы после своей смерти наследницей короны, если бы это только зависело от его воли (это перекликается с наблюдением Кампредона об угрозе, исходящей от «бояр», в случае объявления наследницей Анны Петровны. – Е.А.), не очень хочет быть наследницей, ибо, во-первых, сочувствует великому князю, а во-вторых, гнушается престолонаследием, в особенности с тех пор, как заметила, что все мысли ее матери направлены на это дело и что она видит в ней соперницу… При этих обстоятельствах, да еще по той причине, что сама мать поддерживает отвращение старшей великой княжны к престолонаследию, сама домогаясь его, дело с браком (Анны и давнего ее жениха голштинского герцога Карла Фридриха. – Е.А.) получило другой оборот. Императрица из-за своих видов начала способствовать целям герцога Голштинского и дала ему, по возможности, случай видеться и разговаривать с великой княжной». Действительно, после объявления в ноябре 1723 года о коронации Екатерины ее внимание к герцогу как потенциальному зятю заметно возросло.

Читатель помнит слова Макарова на совещании вельмож в ночь смерти Петра о том, что император уничтожил свое завещание перед поездкой в Москву на коронацию Екатерины. Если это так, то мы теперь можем предположить, что в этом завещании, уничтоженном царем, вероятно по настоянию его «друга сердешненького Катеринушки», наследницей престола была названа Анна. Все ждали, что после коронации жены Петр, уже в Москве, объявит свои намерения насчет брака голштинского герцога с одной из своих дочерей. Но этого не произошло. Берхгольц пишет, что 21 мая герцог узнал, что принцессы собираются уезжать в Петербург. «Это было ему очень неприятно, потому что как сам он, так и почти вся Москва считали за верное, что в день рождения императора, то есть 30-го мая, будет сделано что-нибудь в пользу его высочества. Теперь все наши надежды разрушаются этим внезапным отъездом».

Между тем царь не спешил с объявлением согласия на брак по многим (главным образом – внешнеполитическим) причинам. Он долго взвешивал все «за» и «против» брака своей дочери с Карлом-Фридрихом, который являлся еще и наследником шведского престола. И хотя в рескрипте от 6 мая 1724 года русскому посланнику в Стокгольме М.П.Бестужеву-Рюмину сообщалось, что Россия обещает после коронации Екатерины заключить «с надлежащим достоинством и формалитетом» брак Анны Петровны и Карла-Фридриха, Петр колебался, ибо понимал, что России придется брать на себя серьезные обязательства по защите интересов царского зятя и в Швеции, и в самой Голштинии. У него уже был печальный опыт с мекленбургским герцогом Карлом-Леопольдом, в 1716 году женатым на племяннице Петра царевне Екатерине Иоанновне. Карл-Леопольд настойчиво требовал от своего нового могущественного родственника «разобраться» с мекленбургским дворянством, дружно выступавшим против своего суверена, прославившегося своей взбалмошностью и самодурством. Поначалу Петр стал оказывать зятю помощь – отправил войска в Мекленбург, но потом, увидев, что великие державы (в особенности Англия) встали единым строем против русского вмешательства в дела Германии, отступил, думая прежде всего об интересах России.

К тому же не был окончательно решен и вопрос о том, какая из дочерей царя станет голштинской герцогиней – Анна или Елизавета. Впрочем, эта проблема жениха-герцога, обивавшего пороги русского двора с 1721 года, не особенно волновала – он ухаживал за обеими, ибо обе русские принцессы были очаровательны. Обо всех подробностях русско-голштинского дела скажу в главе о внешней политике, а теперь отмечу лишь, что Петр, несмотря на коронацию Екатерины, тянул с разрешением «брачного дела», когда вдруг осенью 1724 года весь клубок отношений вокруг этого брака стал стремительно раскручиваться.

В ожидании рождения внука-наследника

В дневнике камер-юнкера Берхгольца особый интерес представляют страницы за ноябрь 1724 года.

9 ноября он записал: «Сегодня нам сообщили по секрету странное известие, именно что вчера вечером камергер Монс, по возвращении своем домой, был взят генерал-майором и майором гвардии Ушаковым и посажен под арест…»

А вот запись следующего дня: «10-го. В 10 часов утра тайный советник Остерман без всякого предуведомления приехал к нам и пробыл полчаса наедине с его высочеством. Генерал-лейтенант Ягужинский открыто говорил (в гостях) у тайного советника Бассевича, что поутру Остерман (вице-канцлер. – Е.А.) приезжал объявить герцогу, что император наконец твердо решился покончить дело его высочества и что обручение должно свершиться в Катеринин день», то есть 24 ноября.

16 ноября Берхгольц заносит в дневник сообщение о казни Монса, а 18 ноября – о том, что «Остерман присылал к нам одного из своих чиновников за брачным контрактом. Его высочество показывал мне счет издержек на подарок, заказанный им для своей невесты. Издержки эти простирались до 10 000 талеров, но он не знал еще, которую из принцесс назначит ему император, старшую или вторую». И это была правда – Петр все не решался расстаться с любимой дочерью – возможной наследницей Анной: в черновике брачного контракта имя ее так и не упоминается, в соответствующих местах текста оставлены пропуски.