Записки автохтона - Андрей Абаза

«Вот о солдатах. У них обученные профессионалы, а у нас малограмотная молодёжь, да голодные, мокрые, уставшие».

– Дураком не прикидывайся, тебе не идёт. Лучшие солдаты – дети, подростки, страха нет и жалеть им нечего. Сейчас Иран корпуса прорыва из подростков формирует, на иракские пулемёты стеной идут с автоматом и пропуском в рай, прямо к гуриям. Служба не может быть профессией. Наёмники – ненадёжная армия. Помнишь, на учениях в ГУЦе ночью было – 34С? Спали в палатках и танках, а много заболевших, много обмороженных? Ни одного, организмы молодые и уставшие, только жрать и спать хотят. Как ты в зимний лес загонишь контрактника? Замучаются натовцы обеспечивать «нормальные условия службы» своим воякам. Самый лучший солдат – злой, голодный и бедный, его в атаку толкать не надо – только намордник сними и поводок отпусти. Ты запомни – для победы нужно сделать не сколько можешь, а сколько надо. В рамках инструкции контрактники справятся, но война всегда не по инструкциям идёт.

«А офицеров что в армии держит?».

– Кого что, люди разные. Кого деньги, пенсия ранняя, форма бесплатная. Жильё, проезд опять же. Кто-то карьеру делает неудачную. Есть трудяги, они делают всё на совесть, вроде твоего Лёхи Васильева. Есть любители, вроде Деда. (Дедом называли зампотеха батальона майора Рябченко. В армии он служил с 1951 года, призвался рядовым, остался на сверхсрочную механиком-водителем, в 1956 году в Будапеште уцелел один из экипажа, в госпитале долго лежал, случайно познакомился с молодой учительницей, женился, родилось у них 2 сына и 2 дочери. Парни в военное училище поступили, девушки – в педагогический пошли. Жена его убедила учиться, закончил вечернюю школу, в 32 года произведён в офицеры – стал младшим лейтенантом. Уже к пенсии готовился – полк ушёл в Афганистан, он командир ремонтной роты, мотался между батальонами на самодельной самоходке: на танковый тягач наварил турелей, поставил ДШК, два АГС-17 «Пламя», боеприпасов возил всегда с собой тонну, орден, медаль «За отвагу» и «будённовские усы». Его уже уволили в запас прямо из Афгана, присвоили майора, но что-то не срослось в бумагах с офицерским стажем и вернулся Дед дослуживать опять к родным танкам. Специалист был редкий, на разводы почти не ходил, всё время в комбинезоне в парке возился с техникой. Механики и техники всего полка ходили за ним строем, просили совета и помощи, никому не отказывал, руки золотые и человек хороший). В армии те же люди, что на гражданке, просто в форме они заметнее и ожидают от них больше.

Сабонис forever

Осенью 1981 года Сорокин месяц провёл в Москве, проходил преддипломную практику в библиотеках, жил в общаге МГУ (главный корпус со шпилем). Деньги после стройотряда ещё не кончились, наслаждение жизнью в столице принимало самые изощрённые формы и занесло Сорокина на баскетбол. Играл «Жальгирис» с кем-то.

Сабонис всегда выглядел на площадке как эльф среди орков, особенно в играх НБА, а в 17 лет сверкал на фоне прочих бугаёв просто ослепительно. К баскетболу до этого дня Сорокин был равнодушен и чувство это пронёс через всю жизнь, но начал следить за спортивной карьерой великого Арвидаса, что и спасло ему жизнь.

Подчинённые Сорокина не боялись, это сразу ставилось любому офицеру в вину. Запугать солдата до смерти считалось первым условием укрепления дисциплины, но Сорокин этого делать не умел, да и не хотел. С солдатами его отношения сразу пошли не туда, он старался им всё объяснить, найти компромисс между необъятными уставными обязанностями военнослужащих СА и их неощутимыми уставными же правами.

«Ты им зря даёшь возможность рассуждать, много они у тебя говорят, это не на пользу никому, особенно порядку» – примерно так учили службе ротный, комбат, сослуживцы и проверяющие. Солдаты у Сорокина говорили много потому, что лейтенант с ними разговаривал, командный рык давался ему трудно, материться он умел, но не любил.

Спасаясь от рутины службы, Сорокин много читал, библиотека части его не интересовала, покупка книг требовала времени и места (и денег). Киоск «Союзпечати» на улице Черняховского получил клиента в форме. Немолодые работницы газетного прилавка души не чаяли в скромном, вежливом и постоянном покупателе. Очень скоро Сорокину стали «оставлять» (прятать от других) все новинки. Про дефицит колбасы в СССР знают все, а кто помнит дефицит газеты «Советский спорт»? Сорокин не мог бывать каждый день («Служба, сами понимаете»), поэтому покупал все «оставленные» газеты и журналы раз в неделю, иногда реже. Охапка «прессы» обычно покупалась перед караулом и после Сорокина доставалась бойцам.

«Известия» и «Литературка» использовались ими для гигиенических нужд, утепления зимой и чистки оружия, «Комсомолка» и «Труд» просматривались, а «Советский спорт» зачитывался до дыр, единственная легальная отдушина в потоке пропаганды.

Первым (после Сорокина) «Спорт» обычно читал рядовой Вацкявичус (Вацек). Парень отчислен с 4 курса Каунасского политеха, почти ровесник, схватывал всё на лету, стал лучшим наводчиком полка. Именно его выстрел на учениях и принёс Сорокину досрочную звёздочку на погоны и почёт (недолгий, как всё в этом бренном мире). С ним было о чём поговорить, его русский с акцентом был непривычен, но хорош.

Сорокин узнал, что баскетбол в Литве – религия, а Сабонис – Бог. Сорокин разорился на рубль и подарил Вацеку журнал «Спорт в СССР», где был большой репортаж и цветные фото с чемпионата Европы 1983 года, на котором Сабонис стал мировой звездой. Такой радости за рубль теперь литовцу не подаришь…

Караулов в полку было два: «ближний» и «дальний», склады и полигон, в каждом Сорокин побывал раз по 70. 6 июля 1984 года очередной «ближний» (3 км от Дзержинска) караул начался обычно, никто не знал (и не знает, и не надо), что в Литве 6.07.1253 года была коронация Миндаугуса (Миндовга), теперь это у них День Государства.

Согласно Уставу караульной службы, начальник караула отвечает за всех и за всё, обеспечивает несение службы, проверяет посты. Сорокин всегда лично разводил часовых в самые тяжёлые ночные смены: 2—00 и 4—00, будил помощника в 5—45, встречал их в 6—30 и только после этого ложился отдыхать.

7.07.84 проснулся Сорокин сам и это ему не понравилось. На часах было 12—30, обычно его будил сержант – помощник начальника караула в 11—00, приносил обед и солдатские новости пополам с проблемами. В караулке тихо и пусто, на столах грязная посуда от обеда, оружие в пирамиде, бойцы курят в тенёчке на улице, но сержант почему-то спит в караулке – и какой-то запах….

Обед Сорокину принёс механик его танка, рядовой, на вопросы не отвечал, смотрел в сторону. 13—45 – время развода новой смены, построения нет, никто не шевелится, команд сержанта не слышно – Сорокин терпел до 13—55, затем взорвался «как триста тонн тротила» (Высоцкий В. С.).

Задолго до этого караула, ранней весной 1981 года, Сорокину повезло поработать «кроликом» в НИИпрофзаболеваний АМН СССР. В общагу пришли люди, принесли анкеты, унесли заполненные, через неделю вахтёр общаги передала ему номер телефона, после звонка пришёл в указанный кабинет. Весёлый врач предложил помочь советской науке, а невесёлый уточнил: «За деньги». 3 дня в марте Сорокин, весь в датчиках, просидел за пультом управления неизвестно чем. На пульте загорались лампочки, мигали табло, звенели реле – Сорокин всю эту светомузыку должен был гасить нажатием соответствующих кнопок, клавишей и педалей. При этом датчики непрерывно фиксировали скорость реакции, температуру тела, давление, пульс и много чего ещё. Платили по-царски:25 рублей за смену 6 часов с перекурами. Во время перекуров весёлый врач рассказал, что они работают над определением оптимального психотипа для исполнения обязанностей оператора химического производства, у Сорокина редкий психотип, очень низкая лабильность, высокая ригидность и вообще Сорокин счастливец, очень устойчивая нервная система. Невесёлый пояснил: «У тебя лабильность 53 балла, а 50 – уже летаргический сон». Да, Сорокин обычно был спокоен, но иногда его выводили из себя….

Сержант был поднят пинками, Сорокин ревел, как пароход в тумане, выгнал на построение обе смены (заступающую и отдыхающую) и с ужасом обнаружил, что караул пьян почти в полном составе. Исключение составили три казаха, от остальных несло как от бочки.

«Сдать оружие, ушлёпки! Аяз, собери автоматы и магазины, сложи у меня в ком-нате, никуда оттуда не выходи. Сержант, ко мне! Стоять, сука, в глаза смотри. Почему не можешь? Что пили? Сколько? Где взяли? Кто принёс? Как Вацек? Где Вацек? На посту, пьяный на посту?! Ты молись, сопля зелёная, чтобы дожить до трибунала. Ты не сопля? Да ты зеленее, чем хер у лягушки, но в дисбате это пройдёт!». «Тенгиз, Курбан, за мной, оружие не брать, бегом – МАРШ!!!».