Аферистка - Кристина Грэн

Вскоре Бреннер вновь подошел ко мне. В руках у него был нож, старинный, с длинным узким лезвием, острие направлено на меня. Произошло то, чего я больше всего боялась, — я утратила контроль над ситуацией. Моя жизнь теперь в руках Бреннера, владельца фабрик по производству игрушек, этого урода, который на публике изображал состоятельного цивилизованного человека. Следует сжечь всех его кукол, а потом бросить его самого в пылающий костер. Впрочем, сдаваться рано. Может быть, предпринять еще одну попытку заговорить? Во всяком случае, мои ноги свободны, я могу пнуть его и убежать. Я не хотела умирать и дала обет Богу, в которого не верю, что никогда больше не буду обманывать и обирать мужчин. Если я сегодня останусь в живых, я изменю образ жизни, перестану заниматься мошенничеством. Помоги мне, Коэн! Я на все готова, я дам тебе любое обещание и выполню его. Я клянусь отныне никогда больше не кривить душой. Приди, Коэн, и защити меня от этого садиста!

Глава 2

В пятнадцать лет я поняла, что мы живем в очень ненадежном мире, где нельзя ни в чем быть уверенной. Ни один человек среди окружавших меня людей не был таким, каким казался. Так, например, нашу экономку Клер на самом деле звали вовсе не Клер, а Клара, и родилась она не во Франции, а в Лейпциге. Клер, то есть Клара, была актрисой и коммунисткой. Вытирая пыль в гостиной, она произносила монологи из пьес Брехта. Клара свято верила, что лучшими людьми на земле являются бедняки. Она пичкала нас коммунистическими идеями и Брехтом, а отец кормил пищей насущной, купленной на нетрудовые доходы. Вскоре я встала перед выбором. Что лучше — стать хорошим человеком и жить в бедности или пойти по пути зла и есть устрицы? В конце концов я выбрала последнее. Возможно, на мой выбор повлияли жизненные обстоятельства.

Клара готова была отдать все на свете за то, чтобы получить приглашение сниматься в кино. Этим и воспользовался мой отец, действовавший как умелый соблазнитель. Он заманил Клару в наш дом и удерживал обещаниями познакомить с известными режиссерами. Однако это знакомство так и не состоялось. Талант Клер остался невостребованным.

Но Клара продолжала верить словам моего отца, поскольку он был прекрасным актером. Он очень искусно лгал, и я долгое время пребывала в убеждении, что отец способен выдержать проверку на детекторе лжи. У отца была очень примечательная манера речи. Он говорил несколько надменно и в то же время вкрадчиво и выразительно. Мой отец чем-то походил на Наполеона: небольшого роста, одевался в кашемировые костюмы темно-серых тонов, похожие на военные мундиры. При этом он предпочитал зеленые или синие галстуки. Лишь в жаркие летние дни, садясь за обеденный стол, он снимал пиджак.

Помню, когда мне было четырнадцать лет, я сказала Кларе, что отец даже в аду не вспотеет. На это она ответила, что ад — выдумка клерикалов и капиталистов, которые пытаются с ее помощью запугать пролетариат. Мне нравились обличительные тирады Клары, хотя я не всегда понимала их смысл. Однако отца они явно забавляли. Порой, находясь в хорошем расположении духа, он спорил с Кларой и всегда одерживал верх.

Клара и я составляли его семью, которую отец пытался прокормить. Родившийся в Брно Губерт Вондрашек был капиталистом без капитала. В переводе с юридического языка — мошенником. Клара утверждала, что он чем-то напоминал Робин Гуда. На моей памяти мы переезжали с места на место раз сорок и исколесили всю республику. Я жила в замках, на виллах, в бунгало, в роскошных гостиницах и жалких пансионах.

— Домашний очаг нужен только филистерам, — говорил отец, когда мы в очередной раз начинали паковать чемоданы.

Однако Клара ненавидела переезды, потому что тогда становилось ясно, что она пренебрегала своими обязанностями и плохо вела домашнее хозяйство. Собирая в очередной раз вещи, мы обнаруживали мусор за шкафами и под кроватями и пыль на рамах картин. Это нервировало Клару. Каждый раз, когда мы покидали наше очередное временное пристанище, она горько плакала и, сидя в машине, не сводила глаз с дома, пока он не исчезал из виду. Тогда Клара грустно цитировала слова Шен Те, однако отец перебивал ее, заявляя, что у нее нет таланта, чтобы исполнять роли в пьесах Бертольда Брехта.

Я считала, что он очень несправедлив к Кларе. Она заботилась обо мне в течение долгого времени. Моя мать оставила нас с отцом, когда мне было четыре года.

Мама ушла из дома, потому что полюбила другого человека. Я долго не понимала, почему она так поступила. Но в пятнадцать лет, став уже достаточно взрослой и приобретя большой опыт общения с отцом, я простила мать. Хотя, конечно, не совсем, не до конца. Но теперь я понимала, что «женщине из хорошей семьи», как говорил о матери отец, было трудно переносить постоянную ложь, недомолвки, поспешные бегства из одного города в другой. И я, и Клара намного легче мирились с подобным образом жизни. Я была ребенком и воспринимала любые перемены как веселые приключения. А сентиментальная коммунистка Клара обожала хаос, беспорядок и неустроенность в жизни.

Новые города, новые дома, новые имена… Когда мне исполнилось шестнадцать, мы переехали в Гамбург и поселились на вилле на живописном берегу Эльбы. Дом был старый, частично разрушенный.

— Здесь нужен небольшой ремонт, — заметил отец.

Он снял виллу у пожилой дамы, которая удалилась в дом престарелых. Пожилым дамам Губерт Вондрашек, который в тот период времени представлялся всем как Харальд Вернер, казался неотразимым. Мы очень часто останавливались в домах, которые принадлежали немолодым женщинам. Отец очаровывал их своей обходительностью, титулами и выдуманной профессией. Целуя им ручки, он как бы невзначай упоминал о размерах своего состояния, о своих связях в обществе и исподволь внушал им мысль, что является человеком в высшей степени порядочным и платежеспособным.

— Нужно выбирать такой дом, который очень трудно сдать, тогда его хозяйка поверит всему, что бы вы ей ни говорили, — утверждал отец, и жизнь доказывала, что он прав.

Если объявление о сдаче дома в аренду появлялось в газетах на протяжении трех-четырех недель, отец звонил его хозяевам или маклеру. Он всегда отдавал предпочтение меблированным домам или квартирам, принадлежащим пожилым дамам. Если он наталкивался на недоверие или излишнее любопытство, то сразу же прекращал переговоры, ссылаясь на то, что дом ему не понравился. Порой — правда, не слишком часто — случалось так, что пожилые дамы сразу же шли ему навстречу. Ведь отец так любезен. Он и со мной был всегда любезен и приветлив, но держался на некотором расстоянии. Поцелуй в лоб перед сном, заданный мимоходом вопрос о том, как идут дела, милая, брошенная на ходу шутка — вот и все знаки внимания с его стороны, которыми я вынужденно довольствовалась. Порой он приводил в дом женщин, они дарили мне конфеты, а потом удалялись вместе с ним в его комнату. Когда я подросла, я стала обслуживать за столом его гостей, надев белый кружевной передничек и выдавая себя за домашнюю прислугу. Отец был великодушным, беззлобным человеком, ничего не требовавшим от Клары и меня, кроме доброжелательного отношения и готовности к пособничеству.