История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием. Часть I - Дмитрий Леонидович Чайка

— Не богохульствуй, сын мой, — нравоучительно сказал епископ. — Мы не знаем замысла господня, и мы все в руке его. То, что ты восстановил базилику святого Мартина в городе Тур, зачтется тебе, когда встретишься с ним. Царь небесный не оставит тебя в своей милости.

— Что это за царь небесный, когда он губит великих правителей? — выдохнул Хлотарь. — Я всегда чтил его, и приносил богатые жертвы. А тебя, жадный хряк, я поставил епископом. Так-то ты молился за меня?

— Я молился за своего короля денно и нощно, — с достоинством заявил епископ. — Но я не господь, я всего лишь смиренный слуга его. Тебе нужно покаяться, сын мой. Облегчи свою душу.

— Не в чем мне каяться, — упрямо заявил Хлотарь. — Я все делал для того, чтобы страна жила в покое. Да, я творил зло, но я воевал с врагами, и смирял бунтовщиков. А это не грех.

— А племянники? — спросил епископ.

— Ах, да, племянники, — поморщился король. — Да, тут покаяться надо бы. Да и покойная старуха — мать тоже в этом виновна, хотя вы из нее святую делаете. Смех один. В каком это месте она святая? Когда мы с братом ее родню резали, а она радовалась? Или тогда, с мальчишками этими? Да одно ее слово, и они живы остались бы. Она знала наши обычаи. Если король теряет власть, значит, он неугоден старым богам. Правит всегда сильнейший, так исстари заведено. Ладно уж, покаюсь…

— Григорий, выйди. При этом таинстве тебе находиться нельзя.

— Слушаюсь, господин, — молодой монах склонился и вышел за дверь.

Он сел за дощатой стеной, и стал ждать. Щелястое дерево плохо скрадывает звуки, и он слышал каждое слово. Грех, конечно, но разве он мог удержать свое любопытство? Господь милостив, он простит его за это. Ведь это малый грех, совсем не такой, о каком сейчас рассказывает король. А дело было так…

* * *

Год 6040 от Сотворения Мира (532 от Р.Х.). Париж

Королева Клотильда молилась в храме святого Стефана[25] в Париже. Она стояла на коленях, склонив голову, украшенную прихотливой прической с сотней заколок. Служанки трудились все утро. Нарядное платье и плащ-сагум[26] раскинулись по не слишком чистому каменному полу, но она не обращала на это внимания. Ее великий муж Хлодвиг умер двадцать лет назад, оставив королевство четырем сыновьям. Старший сын, Теодорих, был рожден наложницей, а Клотильда была матерью других трех королей, Хлодомира, Хильдеберта и Хлотаря. Она была виновна, и молила о прощении. Ведь господь забрал сына Хлодомира за ее грехи. Это она устроила ту бойню в Бургундии. Как она кричала:

«Да не раскаюсь я в том, что я вас, дорогие мои дети, воспитала с любовью. Разделите со мной мою обиду и постарайтесь умело отомстить за смерть моего отца и моей матери»

Сыновья послушали ее и выступили в поход. И даже Теодорих, жадный до добычи, пошел с ними, хотя король Бургундии приходился ему тестем. Вначале все шло неплохо, но Хлодомир, в горячке боя, был окружен врагами, которые отрубили его буйную голову. Остальные короли франков довели дело до конца, и правящий дом Бургундии был истреблен до последнего человека. Жену Хлодомира забрал себе Хлотарь, а троих его сыновей воспитывала теперь Клотильда, и она любила их так, как любит бабушка внуков сирот. Беззаветно и от всей души.

Внуки тоже были в церкви и крутили головами, откровенно скучая. Им бы побегать, старшему двенадцать лет всего, да только дядьки-воспитатели не пускают. У них не забалуешь. Мать стала третьей женой дяди Хлотаря, и они видели ее очень редко. Длинные волосы были аккуратно расчесаны и спускались ниже лопаток. Они еще заплетут их в косы, когда станут воинами. Ну, ничего, скоро бабуля помолится, и они уедут домой. Доменом их отца управляла сама Клотильда, лелея надежду на то, что внуки получат свою часть наследства, как и подобает принцам. Наконец, королева закончила молитву, и свита потянулась к причастию. Вскоре гомонящая толпа вывалилась из базилики, и королева села в носилки. Они пошли во дворец, который находился напротив. Это были бывшие общественные бани, которые еще сам Хлодвиг забрал в свою собственность. Тогда в Париже просто не оказалось здания лучше, а великий король не слишком церемонился, когда ему что-то было нужно.

Королева всегда жила здесь, практически не выезжая, и неустанно строила церкви и монастыри в городе, который так любил ее муж. Античное поселение располагалось на острове Ситэ и на левом берегу Сены, правый же тогда был болотом. Потом, когда на Галлию ринулись орды гуннов и германцев, Париж съежился, уместившись на острове. Римские театры, языческие храмы и термы левобережья постепенно разбирались, и из этого материала были построены крепостные стены. Города в это время уменьшились в разы от прежних размеров, ведь уже не было ни прежней торговли, ни многих ремесел. Доходило до смешного, и город Арелат[27], что на дальнем юге, уместился весь целиком в стенах старого римского амфитеатра, который превратился в крепость. А ведь раньше, когда Империя была еще сильна, никому и в голову не пришло бы строить укрепления так далеко от границы. Париж, будучи островом, жил при франках спокойно. Его берега опоясывали стены, а двое ворот упирались в деревянные мосты, которые могли быть разобраны в мгновение ока. Город жил рекой, и торговлей по ней, а потому лодочники, владельцы барж, были самыми уважаемыми и состоятельными людьми Парижа. Берега реки вновь начинали застраиваться, но пока там, по большей части, располагались угодья монастырей, их поля, виноградники и мастерские. Простой люд тоже понемногу начинал селиться поближе к святым местам, получая работу, и надеясь на защиту в случае войны.

Клотильда вошла в свои покои, когда к ней подошел слуга, который почтительно склонился.

— Госпожа, к вам патриций Аркадий, он от вашего сына Хильдеберта.

— Это тот негодяй, который предал своего короля Теодориха? Из-за которого тот потом разорил всю Овернь? — поморщилась Клотильда. История была очень грязная. Аркадий сдал родной город Клермон Хильдеберту, а потом воины Теодориха разорили всю провинцию. Свою собственную мать предатель бросил, она была лишена имущества, и изгнана из родного дома.

— Он самый, госпожа.

— Ну, зови, чего тянуть, — вздохнула королева. — Да где же мои дети набирают себе слуг? Ну, негодяй на негодяе просто. Одни проходимцы, воры и предатели.

— Моя королева, — патриций Аркадий склонился в поклоне, состроив умильную улыбку на обрюзгшем лице. В отличие от франков, он носил